– Это несправедливо, – только и сказал Рома, не найдя что возразить.

– Пофиг, – пробормотал Венедикт, протиснувшись мимо Алисы. Она чуть заметно качнулась от его толчка, и Рома бросился вперед, явно не желая, чтобы последнее слово осталось за кузеном. Но Веня даже не оглянулся. Его шаги звучали уже на втором этаже, когда Рома подбежал к Алисе и взял ее за локоть.

– Венедикт Иванович Монтеков, – закричал он, глядя вниз. – Ты…

Но его бессильный упрек заглушил грохот входной двери.

Воцарилась тишина.

– Я хотела просто подбодрить его, – тихо произнесла Алиса.

Рома вздохнул.

– Я знаю. Это не твоя вина. Он… у него проблемы.

– Это из-за смерти Маршалла?

Эти слова дались ей тяжело, но, наверное, так бывает всегда, когда говоришь горькую правду.

– Да, – выдавил из себя ее брат. – Потому что Маршалл был… – Рома так и не закончил эту фразу, только отвел взгляд и прочистил горло. – Мне надо идти, Алиса. Меня ждет папа.

– Подожди. – Алиса вцепилась в его пиджак прежде, чем он начал спускаться по лестнице. – Я подслушала, как папа говорил с Дмитрием. У него… – Алиса огляделась по сторонам, чтобы удостовериться, что рядом никого нет. – У Дмитрия есть крот в Алой банде. Может быть, даже в их ближнем круге. Этот крот передает ему сведения из источника, близкого к господину Цаю.

Рома качал головой – он начал качать головой еще до того, как Алиса закончила говорить.

– Теперь от этого уже мало толку, – сказал он. – Будь осторожна, Алиса. Перестань подслушивать Дмитрия.

Рома попытался высвободить свой пиджак, но Алиса только вцепилась в него еще крепче.

– Разве тебе не любопытно? – спросила она. – Как именно Дмитрию удалось завербовать шпиона в ближнем круге Алой банды…

– Возможно, он просто умнее меня, – сухо перебил ее он. – Он умеет разглядеть в человеке лжеца и обманщика и лжет первым…

Алиса топнула ногой.

– Не злись.

– Я и не злюсь.

– Злишься, и еще как. – Она опять оглянулась, услышав какое-то шуршание, доносящееся с третьего этажа, и заговорила снова только тогда, когда этот шум затих. – И еще одна вещь, которую тебе, наверное, хотелось бы знать. Папа получил письмо с угрозой. Кто-то утверждает, что намерен возродить чудовище.

Рома вскинул одну темную бровь. На сей раз, когда он попытался высвободить свой пиджак, Алиса не стала его удерживать, поскольку в этом больше не было смысла.

– Чудовище сдохло, Алиса, – сказал он. – Увидимся позже, хорошо?

Рома начал спускаться, напустив на себя беззаботный вид. Его строгий костюм и холодный взгляд могли бы обмануть любого, но не его сестру. Она заметила, как дрожат его пальцы, как дернулся мускул на его челюсти, когда он стиснул зубы, чтобы придать безразличие своему лицу.

Он все еще оставался ее братом. Он еще не совсем пропал.

В одном из кабаре на территории Белых цветов этой ночью было особенно шумно.

Обычно в «Подсолнухе» и без того оживленно, за столиками полно посетителей, оглушительно приветствующих полуголых танцовщиц и поглощающих спиртное, которое льется рекой. Единственное место, которое могло бы потягаться по популярности с «Подсолнухом», это бойцовский клуб, спрятанный под неприметным баром в соседнем доме, клуб, о котором в городе никто бы не знал, если бы не постоянный поток посетителей.

Когда в полночь «Подсолнух» открывается, туда проникает холодный зимний ветер, но никто здесь не ощущает его. Когда кабаре закрывается на рассвете, его посетители снова превращаются в мусорщиков, попрошаек и гангстеров, едва сводящих концы с концами, но, сидя плечом к плечу за столами, они непобедимы – пока играет джаз, пока горит свет и пока длится ночь.

Посетитель садится и смотрит, как Белые цветы бросают на сцену монеты и хватают танцовщиц, одетых в белое, будто они невесты на свадьбе, а не нищие эмигрантки с фальшивыми улыбками и плохими зубами, бежавшие из России.

Все посетители явились сюда за одним и тем же. Одни заливают мозг спиртным в надежде на то, что что-то вспыхнет в их пустых сердцах. Другие идут окольными путями, собирая разбросанные монеты, незаметно опуская ловкие пальцы с острыми ногтями в карманы пьяных мужчин и доставая оттуда хрустящие купюры. Может быть, когда-нибудь кто-то из этих девушек сможет оставить это место, сможет открыть маленькую лавку со своим именем на вывеске.

Все в этом зале… все они хотят что-то чувствовать, чего-то добиться, хотят кем-то стать – кем-то настоящим, а не очередным мелким винтиком в огромной машине этого города, одержимо делающего деньги.

Все, кроме этого посетителя.

Он делает глоток своего напитка. Это хуанцзю – рисовое вино – оно не такое уж крепкое. Он разглядывает приближающуюся танцовщицу. Она молода – ей четырнадцать, может быть, пятнадцать. Он дотрагивается до своего галстука, ослабляет узел. Затем опрокидывает свой напиток на стол, запах алкоголя пропитывает его одежду, и он меняет обличье.

Танцовщица останавливается и закрывает руками рот. Ей уже хочется спать от спиртного, которое она выпила с клиентами, и поначалу ей кажется, что это только чудится ей, тем более что освещение в кабаре тусклое и мерцает. Но вдруг его рубашка лопается, спина высоко выгибается, и вот уже в «Подсолнухе» сидит не мужчина, а чудовище – жуткое, сине-зеленого цвета.

– БЕГИТЕ! – истошно кричит танцовщица по-русски. – Чудовище!

Из отверстий на спине монстра сыплются насекомые, тысячи крохотных существ, они ползут по столам, полам, наползают друг на друга, пока не находят потную человеческую кожу, раскрытые в крике рты, пока не проникают в глаза, ноздри и волосы, не забираются внутрь и не находят нервы. Кабаре застилает черная пелена заразы, и уже через несколько секунд она поражает первую жертву, которая вцепляется в свое горло, тщась выдавить из него насекомых.

Ногти разрывают кожу, затем мышцы. Как только из горла первой жертвы начинает хлестать кровь, горла начинают раздирать и остальные.

Проходит одна минута. Одна минута – и кабаре замирает, превратившись в подобие поля битвы, усеянного мертвыми телами. Танец на сцене прекратился, музыканты не двигаются, только граммофон в углу продолжает издавать дребезжащие звуки, хотя никто больше не шевелится, а глаза пусто смотрят в потолок.

Чудовище медленно выпрямляется, делает судорожный вдох. Кровь пропитывает половицы кабаре и сквозь щели стекает на землю под зданием.

Однако на этот раз помешательство не распространяется. Насекомые выползают из-под кожи трупов и вместо того, чтобы направиться наружу в поисках новых жертв, возвращаются к чудовищу и заползают туда, откуда пришли.

Помешательство перестало быть заразным, отныне оно поражает только тех, кого выбрал хозяин чудовища. Когда в монстра возвращается последнее из насекомых, он медленно крутит головой и съеживается, пока снова не становится человеком. И его нисколько не мучает совесть.

Через пять минут после полуночи он покидает «Подсолнух».

Новость распространяется быстро. Будь то Алая банда или Белые цветы, все в городе определяет осведомленность, посыльные здесь работают с бешеной скоростью, чтобы вести максимально быстро достигли ушей главарей соперничающих банд.

Наследница Алой банды захлопывает дверь; одновременно наследник Белых цветов распахивает дверь. В особняке Цаев обсуждают, как такое могло случиться. В штаб-квартире Белых цветов звучат обвинения, пока наконец не звучит вопрос, такой громкий, что дрожит все здание:

– Тогда почему вы просто не заплатили этому шантажисту?

Скоро об этом узнают все гангстеры. Узнают все лавочники. Узнают все рабочие.

Алая банда и Белые цветы не справились. Они обещали поддерживать в городе порядок, говорили, что люди должны доверять их власти, а не власти коммунистов.

Но теперь в Шанхае снова царит хаос.

– Пришло письмо, – задыхаясь, выговаривает посыльный, остановившись перед дверью кабинета господина Цая.