Каблуки Джульетты громко застучали, но, повернув за угол лестничной площадки, она остановилась как вкопанная.

Возле двери, ведущей в главное фойе, стоял Рома, взяв ее на мушку.

«Я становлюсь предсказуемой», – подумала Джульетта.

– Тебя от этого торговца отделяли всего три шага, – сказала она и удивилась тому, что ее голос остается спокойным, ровным. Tā mā de[4]. К ее ноге был пристегнут нож, но пока она будет доставать его, у Ромы будет куча времени, чтобы выстрелить. – Выходит, ты оставил его только для того, чтобы отыскать меня? Я польщена…

Она резко развернулась. Ее щеку обдал жар от пуль, пролетающих в пугающей близости от ее головы. Прежде, чем Рома успел прицелиться снова, она быстро прикинула все возможные варианты действий и нырнула в дверь за ее спиной, ведущую в кладовку.

Она не пыталась убежать, ведь кладовка никуда не вела, это был тупик, узкая комната, полная сложенных кресел и паутины. Ей нужно было просто…

Еще одна пуля просвистела рядом с ее рукой.

– Ты тут все взорвешь, – рявкнула она, повернувшись. Она стояла возле задней стены кладовки, прижавшись спиной к толстым трубам, идущим вдоль стен. – По некоторым из этих труб идет газ – если одну из них пробьет пуля, весь кинотеатр взлетит на воздух.

Но Рома, казалось, не воспринял эту угрозу всерьез. Он вообще как будто не слышал ее. Его глаза были прищурены, лицо искажено. Он казался незнакомцем – настоящим иностранцем, похожим на парнишку, который надел взрослый костюм, не ожидая, что тот придется ему впору. Даже в тусклом освещении кладовки золото на нем светилось, как мигающие афиши у входа в кинотеатр.

Джульетте хотелось закричать при виде того, в кого он превратился. Она никак не могла отдышаться и погрешила бы против истины, если бы сказала, что это лишь результат быстрого бега.

– Ты слышал, что я сказала? – Она прикинула расстояние, разделяющее их. – Убери пистолет…

– А ты слышишь себя? – перебил ее Рома и, сделав три шага, направил пистолет прямо ей в лицо. Она чувствовала горячую сталь ствола в дюйме от своей кожи. – Ты убила Маршалла. Ты убила его, и с тех пор прошло несколько месяцев, а я так и не услышал от тебя ни слова объяснения…

– Никакого объяснения нет.

Он считал ее чудовищем. Он думал, что все это время она ненавидела его, ненавидела так люто, что была готова уничтожить все, что он любил, и было необходимо, чтобы он так думал, потому что только так можно было сохранить ему жизнь. Она не станет губить его, проявив слабоволие.

– Я убила его, потому что он должен был умереть, – сказала она и, выкрутив ему руку, заставила его выронить пистолет, который со стуком упал к их ногам. – Как я убью и тебя. И не остановлюсь, пока ты не убьешь меня…

Он впечатал ее в трубы.

Впечатал с такой силой, что она ощутила на своей губе кровь там, где прикусила ее. Она подавила вскрик, затем еще один, когда рука Ромы сжалась на ее горле, и она увидела в его глазах жажду крови.

Джульетта не боялась – она чувствовала сейчас только досаду, притом не на Рому, а на себя саму. За то, что ей хотелось прижаться к нему, хотя он пытался ее убить. Она нарочно сделала так, чтобы он оказался от нее так близко, потому что они родились во враждующих семьях, и теперь она была готова скорее умереть от его руки, чем стать причиной его смерти.

Никто больше не умрет, чтобы защитить меня. Рома взорвал целый дом, полный людей, чтобы уберечь ее. Тайлер и его Алые готовы устроить бойню ради ее защиты, хотя они тоже желают, чтобы она умерла. Это одно и то же – все дело в этом городе, разделенном между людьми, носящими разные фамилии и имеющими разный цвет кожи, но одинаково творящими насилие.

– Продолжай, – с усилием произнесла она.

Она сказала это не всерьез. Она знала Рому Монтекова. Он думал, будто хочет, чтобы она умерла, но правда состояла в том, что он никогда не промахивался, однако на этот раз промахнулся – все эти пули попали в стены, а не в ее голову. Правда состояла в том, что он держал ее за горло, однако она по-прежнему могла дышать, могла вдыхать воздух, несмотря на гниль и злость, которые его пальцы пытались вдавить в ее кожу.

Наконец Джульетта смогла добраться до своего клинка. Когда Рома подался вперед – возможно, все же для того, чтобы убить ее, – ее рука коснулась ножен, она выхватила свое оружие и полоснула по тому, до чего могла достать. Рома зашипел и отпустил ее. Это был всего лишь поверхностный порез, но он прижал руку к груди, и Джульетта нацелила клинок в его горло.

– Это территория Алых. – Ее слова прозвучали спокойно, но ей пришлось напрячь все силы. – Ты забыл об этом.

Рома замер. Он уставился на нее с совершенно непроницаемым лицом – и смотрел так долго, что Джульетта начала думать, что он сдастся.

Но тут Рома подался вперед, пока клинок не вжался в его шею – еще немного, и он рассек бы кожу.

– Давай, – прошептал Рома. – Убей меня. – В его голосе звучал гнев… и страдание.

Джульетта не двигалась. Должно быть, она колебалась слишком долго, потому что на лице Ромы появилась презрительная усмешка.

– Почему ты медлишь? – насмешливо спросил он.

Она все еще ощущала во рту металлический вкус крови. Одним быстрым движением она повернула нож и впечатала конец его рукоятки в висок Ромы. Он моргнул и упал, но Джульетта отбросила свое оружие и кинулась вперед, чтобы смягчить падение. Когда ее руки обняли его, у нее вырвался вздох облегчения от того, что она не дала Роме удариться головой о бетонный пол.

Джульетта вздохнула. В ее объятиях он казался таким осязаемым, таким настоящим – более настоящим, чем когда-либо прежде. Когда он находился где-то на расстоянии, далеко от угроз, которые представляли для него Алые, его безопасность была для нее чем-то отвлеченным, но сейчас, когда стук сердца в его груди отдавался в ее собственной, он казался ей просто мальчишкой, чью жизнь мог бы оборвать любой острый клинок.

– Почему ты медлишь? – с горечью повторила она и нежно опустила его на пол, убрав растрепанные волосы с его лица. – Потому что даже если ты ненавидишь меня, Рома Монтеков, сама я по-прежнему люблю тебя.

Рома почувствовал, как что-то тыкает его в плечо, затем ощутил онемение в костях, затем ужасную, дикую боль в голове.

– Господи, – прошептал он, придя в себя. Едва его затуманенное зрение прояснилось, он увидел черный ботинок, который тыкал его в плечо – и этот ботинок принадлежал человеку, которого он не желал видеть, тем более в тот момент, когда сам он, скорчившись, лежит на полу.

– Какого черта? Что здесь случилось? – спросил Дмитрий Воронин, скрестив руки на груди. За ним стояли три других Белых цветка. Они осматривали кладовую, с особым вниманием разглядывая дырки от пуль на стенах.

– Случилась Джульетта Цай, вот что, – пробормотал Рома, с трудом встав на ноги. – Она оглушила меня.

– Похоже, тебе повезло, что она не прикончила тебя, – сказал Дмитрий. Он хлопнул по стене, испачкав ладонь обугленной цементной пылью. Рома не стал говорить, что это дырки от его пуль. Вряд ли Дмитрий явился сюда, чтобы помочь ему. Скорее всего, он собрал своих людей, как только услышал о выстрелах в кинотеатре, желая поскорее оказаться там, где завязалась заварушка. Дмитрий Воронин был везде – это продолжалось с тех самых пор, как он пропустил перестрелку в больнице и затем, как и все остальные, был вынужден по крупицам собирать сведения о том, что там произошло между Белыми цветами и Алой бандой. И теперь он боялся пропустить следующую большую схватку, так что если в городе случалась какая-то потасовка – пусть даже небольшая, – имеющая отношение к их кровной вражде, он появлялся там первым.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Рома. Он дотронулся до своей щеки и поморщился, нащупав синяк. – Ведь мой отец отправил сюда меня.

– Да, но это было не такое уж удачное решение, верно? Мы видели, как интересующий нас торговец мило беседует на улице с Кэтлин Лан.