— А как его зовут?

— У него пока нет имени. Как ты хочешь его назвать?

— Так, все, хватит! — не выдержала Олеся, хватая дочь за руку и дергая ее на себя. — Настя, иди в дом!

— Но мама…

— Я кому сказала, иди в дом!

Однако девочка отошла лишь на несколько шагов.

Олеся же уже не стеснялась в выражениях, обращенных к Кресту:

— Ты совсем охренел?

— Слушай, я пришел с миром…

— Зачем ты вообще пришел? Зачем эту собаку принес? Что ты хочешь?

— Твоя дочь боится собак, и этот страх надо искоренять в детстве…

Она не позволила ему договорить.

— Какое твое дело до страхов моей дочери?

Было видно, что девица явно на взводе, а не просто нервная.

— У тебя, что, день не задался? — спокойно поинтересовался Крест. — На ребенке зачем срываешься?

Олеся молча развернулась и, снова схватив дочь за руку, потащила ее к дому. Но Настя стала упираться.

— Мама! — голос девочки сорвался. — Мама, я хочу посмотреть на щеночка! Мама, ну пожалуйста…

— Настя, прекрати! Идем домой!

— Отпусти ты ребенка, — укоризненно изрек ей вслед Крест. Девочку было искренне жаль. Вот же повезло с такой психованной мамашей! — Ты же ей больно делаешь!

Олеся даже остановилась, видимо, не ожидая от него такой наглости. Настя наткнулась на мать и едва удержалась на ногах.

— Ты мне указывать будешь, как мне с дочерью себя вести?! — Таюрских резко повернулась в его сторону.

— Ну, ты же не права, — мягко заметил он, гладя щенка на своих руках.

— Убирайся по-хорошему! — предупредила Олеся, не желая признавать его правоту. — А не то…

— А не то что?! — мягкость из голоса исчезла, вместо нее появилась жесть, и в глазах блеснула злость, что не укрылось даже от девочки.

— Мама, почему ты кричишь на Женю?! — чуть не плача воскликнула Настя. — Он мне щеночка принес! Он хороший!»

И с каждым днем становился все ближе и ближе.

«— Так и будешь отказываться от помощи? — добавил уже мягче: — Я ведь действительно хочу помочь.

— Если ты ей хоть что-то сделаешь… — горячо зашептала Олеся, но тут же осеклась под его взглядом.

— Не сделаю, — серьезно сказал он.

— Я буду звонить каждый час, — помолчав, предупредила она.

Крест усмехнулся и даже головой покачал.

— Хотелось бы поспать ночью, мне с утра тоже на работу.

На том и договорились.

Перед уходом, уже одевшись, Олеся снова замешкалась в прихожей. Притянула к себе дочь и, гладя ее по голове, дрожащим голосом начала:

— Настенька, если что…

— Да все хорошо будет! — резко прервал ее Крест, понимая, что она сейчас чего доброго еще и напугает ребенка. Глазами сделал ей знак, надеясь, что та поймет.

— Мама, можно Зефир в моей комнате будет спать? — вмешалась ничего не подозревающая Настя.

— Можно-можно, — Олеся поцеловала в щеку дочь, крепко обняла. В дверях снова обернулась, взглянула на Креста. — Ты обещал…

— Иди уже…»

А потом…

«— Короче, пусть продолжает жить у тебя, — приказал Кир, жестом показывая, чтобы она поторапливалась.

— У меня? — эхом повторила Олеся, натягивая на озябшие плечи кофточку. — Но зачем?!

Ответить Кир удосужился только тогда, когда она устроилась на сидении рядом с ним. Порывшись в бардачке, он сунул ей в руки фотографию.

Олеся перевела взгляд на фото, затем снова подняла глаза на опера, спросила растерянно:

— Кто это?

— Дружок твоего Креста, — ответил опер и пояснил: — Валентин Томилин, он же Валет. Тоже не так давно освободился из мест не столь отдаленных.

— Я не понимаю, какое я имею к этому отношение, — все еще недоумевала Олеся.

— Тебе и не нужно ничего понимать, — скривился от ее непонятливости Кир. — Все, что от тебя требуется, это сблизиться с Крестовским, если ты этого еще не сделала.

— Что значит «сблизиться»? — глаза Олеся округлились. — Я не буду с ним спать!

— Конечно, не будешь, — обращаясь к ней, как к маленькому ребенку, улыбнулся Кир. — Ты же спишь со мной, — он замолчал многозначительно и гаденько улыбнулся: — и еще с кучей мужиков! — Сам же хохотнул своей шутке.

А через какую-то секунду выражение его лица снова резко изменилось, отчего Олесе стало страшно.

— Надо будет, будешь спать и с ним, и с его другом, — мрачно процедил он, чуть подавшись к ней, — и с любым, с кем я скажу! — Он облизал губы, обдав Олесю презрительным взглядом, и продолжил, как ни в чем не бывало: — А сейчас слушай. Сблизишься с этим Крестом так, чтобы он мог доверять тебе все свои секреты, словно священнику на исповеди. Пусть чувствует в тебе единственную родную душу, которая его понимает. Потом сама попросишь его, чтобы с друзьями познакомил, типа, хочешь узнать его лучше. Будешь слушать все их разговоры.

— Зачем? — спросила Олеся дрожащим голосом.

— Затем, чтобы все рассказывать мне, — снова улыбнулся опер, отчего мороз пробрал по коже.

— Но…

— Я уже говорил, что ты задаешь слишком много вопросов, — покачал головой опер. — Будешь хорошей девочкой, и все у тебя и у твоей дочери будет хорошо.»

И эти картинки, словно кадры из фильма, мелькали одна за другой.

«— Женя» твой — преступник, и ему самое место на нарах. Рано или поздно он там окажется. Так уж лучше раньше, чем позже, — коротко рассмеялся он своей же шутке и резко оборвал смех: — Нах*р мне тут под боком быдло?! И дружки у него «перспективные». Мне раскрываемость нужна!

— Вот-вот! Вот про это я и хотела с тобой поговорить! — Олеся была безумно рада, что разговор вывернул в то русло, куда ей нужно. — Я! Я готова взять на себя любое преступление, — затараторила она, — признаться хоть в убийстве, хоть в двух! Да хоть в чем! Только, пожалуйста, — тут она замедлилась и умоляюще закончила: — пожалуйста, оставь в покое Женю, — только что руки в молитве не сложила.

— Ты реально на зону собралась? Ради него?! Больная?! А дочь на кого оставишь? — бредовость ее «предложения» сорвала маску превосходства с опера, он моментально стал серьезен. На мгновение Олесе показалось, что перед ней на самом деле порядочный человек, а не наглый беспредельщик, избалованный безнаказанностью, которую ему дарили ментовские корочки.

— Так будет лучше, — смутилась она и отвернулась к боковому окну.

— Кому лучше, дура?! — он больше не смотрел на нее с пренебрежением, скорее, с недоумением. — Дочке твоей малолетней?! С этим педофилом?

— Он не педофил! — вскричала Олеся в отчаянии. Именно это обстоятельство стояло непреодолимой преградой на ее пути к мечте. То же самое ей и юрист сказал, а она все не хотела сдаваться.

— Какая, нах*р, разница?! — глядя на нее, как на идиотку, вопрошал Кир, уже и думать забывший о своем недавнем желании посношаться. — Он за износ сидел! А ты ему дочь отдать хочешь?! Чтобы он и ее трахать начал через пару лет?!

— Да нет же! Он ничего ей не сделает, — застонала Олеся и, откинувшись на подголовник, ненадолго прикрыла глаза. Так, спокойнее, спокойнее. Нужно быть убедительной… — Я не могу тебе объяснить всего, — заговорила она после продолжительной паузы, — но так нужно для блага Насти!

— Я них*ра не понял, — качнул головой Кир и потребовал: — Давай, объясняй мне все.

— Хорошо, — послушно согласилась Олеся и, в этот раз сложив ладони в молитвенном жесте, принялась излагать свой план: — Я хочу, чтобы Женя удочерил Настю и… — она замялась, — и увез ее отсюда.

— А ты? — вопрос Кира прозвучал хлестко, как выстрел.

— А я, — она улыбнулась улыбкой, которая могла бы показаться лучезарной, если бы не ее мертвенный взгляд, — останусь здесь и признаюсь во всем, в чем ты захочешь. Хоть в создании банды…»