– Это точно, – подал голос отец.

– Но неужели невозможно как-то замять? – всхлипнула женщина. – Кому нужно, чтобы Васенька сидел?

– Ему самому это нужно. Он должен кое-чему научиться. Вы его уже ничему не научите. Время родительского воспитания прошло. Если он не научится уважать людей – хотя бы внешне – его рано или поздно просто убьют.

– Он очень мечтал о дипломатической карьере! – вздохнула Колесова.

– А вы подумайте, – ответил я. – Разве на дипломатической карьере свет клином сошёлся? Вот вы, господин Колесов, разве недовольны своим положением?

– Я-то доволен.

– Ну вот. А в юности мечтали о чём-то другом?

– Хм, действительно, о другом…

– Вместо дипломатии сын пойдёт по вашим стопам…

– Откуда вы…

Я выставил ладонь.

– Ничего не знаю. Знает Господь Бог.

– Что ж, будем молить Бога… – проговорил Колесов. – Пойдём, Надя. Извините нас.

Я проводил их до лифта.

Вернувшись в комнату, остановился у стола помощника.

– Что, Дима, не показался вам Колесов-младший?

– Да Ярослав Матвеевич, я от него в ужас пришёл! Экземпляр фантастический! Дрем-му-чий! Ещё в дипломаты собирался…

– В душе поставил себя над людьми, а сам требует человеческого отношения. Бедные родители… Не умеют воспитывать. Этомуже никто никого не учит.

– Это искусство. Талант – такая штука, есть далеко не у каждого. В массе дети повторяют родителей. Алкаш подарит обществу алкаша. Козёл подарит козла. Рожают-то все, кому не лень.

Через несколько дней обитатели семьсот тридцатой комнаты растащили столы к стенам. Середину заняло невиданное сооружение: не то батискаф, не то спускаемый аппарат «Союза». Стенки его были прозрачны. Внутри виднелись два неравной величины отсека, разделённые перегородкой. В левом, большем, располагался элегантный пульт управления с тремя группами клавиш и немногочисленными приборами, среди которых узнаваемо зеленели экранчики осциллоскопов. Перед пультом стояло удобное кресло. У боковой стенки возвышалась ажурная рама, набитая платами с электроникой. Внизу было несколько небольших шкафов. Все это соединялось бронированными кабелями, гибкими шнурами и множеством разноцветных проводков. У дверцы висел на крючке белый халат.

В малом отсеке стояло такое же удобное кресло, а перед ним, в прозрачной перегородке – решётка встроенного микрофона. Над креслом нависало нечто, похожее на бестеневую люстру в операционной. Больше не было ничего.

Офицеры похаживали вокруг, с любопытством глядели внутрь, перебрасывались шутками.

– Теперь не соврёшь…

– Будут колоться только так! Без всякого топора.

– Ну что, ребятишки! – воскликнул Дима. – Кого первого расколем? Добровольцы есть?

Парни нерешительно молчали. Я понял, что слово за мной.

– Первым пойду я. Дима, задайте пару-тройку вопросиков… не слишком нескромных. И наденьте халат.

Я вошёл в правый отсек и устроился перед микрофоном. Дима и конструкторы вошли в сооружение с противоположной стороны. Было видно, как капитан в докторском халате сидит за пультом, а конструкторы, встав по бокам, что-то показывают и объясняют. Дима понимающе кивал. Вот он прошёлся пальцами по клавиатуре, оглядел приборы и заговорил… Мы обменялись несколькими фразами. Я встал и покинул кабину. Дима, под наблюдением конструкторов, нажал пару клавиш и тоже встал. Все сошлись снаружи.

– Спасибо, Дима, – сказал я.

– Вам спасибо, Ярослав Матвеевич.

– Как ощущения, товарищ генерал? – спросил майор Володя Туманов.

– Гм… своеобразные. Садитесь, Володя, сами испытаете. Ничего страшного.

Я сел за пульт. Инструкцию уже читал. Без спешки врубил питание, отрегулировал режимы, верньером выставил уровень воздействия – не очень большой. Нажал стартовую клавишу.

– Что ели на завтрак, Володя?

Майор с готовностью перечислил: два бутерброда из бородинского хлеба с маслом и сыром, вареное яйцо, чашка кофе со сливками, яблоко.

– Куда пойдёте после работы?

– По магазинам. Булочная, молочная, хозтовары. Куплю лопату для дачи.

– Кто у вас главный огородник?

– Тёща и дети. С таким удовольствием копаются, мы и не ожидали.

– Всё, Володя, спасибо.

Майор вышел несколько ошарашенный. Улыбнулся:

– Ну, теперь следователи пусть пляшут. Раскрываемость подскочит до ста. И доказательная база соберётся за четверть часа.

– И допросов не будет. Будут собеседования. А что вы чувствовали?

– Чувствовал – всё-всё расскажу! Тормоза на нуле. Любые вопросы, самые интимные. Без всякого внутреннего протеста. Во всех подробностях. С радостью!

– Это мощное оружие, – сказал я. – Вы все должны научиться работать на нём. Тренируйтесь друг на друге. Но не злоупотребляйте вынужденной откровенностью! Чтобы не испортились отношения в нашей комнате. Позже все поедете по регионам. Будете обучать людей на местах. Обучение несложное.

– А как насчет серийного производства? – спросил Лёша. – Заказ размещён?

– Нет. После обеда я дам список предприятий, адреса, документы. Вспомните свою профессию. Как видите, она и здесь не лишняя.

Дима Арсентьев зашёл ко мне.

– Лёд тронулся! А вам не кажется, Ярослав Матвеевич, что теперь работа следователя станет чисто технической? Только кнопки нажимать?

– Ни в коем случае. Самый хороший актёр не отменяет режиссёра. Работа следователя станет более интеллектуальной.

– Видал я некоторых «интеллектуалов»…

– Им придётся изменить стиль работы. Или сменить профессию. Мы потребуем от всех высшего юридического образования. И – безусловной порядочности. Иной, более высокий уровень…

– Тут вылезает то-о-о-нкий вопрос: права человека. К нам придерутся обязательно! На пятьдесят первую статью будут кивать.

– Пятьдесят первая не успевает за стремительным техническим прогрессом, – усмехнулся я. – Внесём поправки. Отобьёмся от правозащитников.

– Эти «друзья человека» – хуже бандитов.

– Не любите правозащитников, Дима?

– Не люблю. Они же бесозащитники! Мешают работать. Один Серов чего стоит… Вы его ещё узнаете, этого Евгения Валентиновича.

– Я тоже их не люблю.

– Есть люди, а есть бесы. Внешне тоже как люди. Поэтому пользуются правами человека. Помните, мы в поезде ехали?

– Конечно…

– После той командировки я перевёлся в МВД. Послали в колонию несовершеннолетних, на бунт. Убили двух охранников, изнасиловали медсестру. Со мной правозащитница ездила, так мы старались не пускать её к ним одну. «Мальчики, ах, мальчики! Они ещё дети». Кой фиг! Детишки, блин! Голоса, как у бугаёв. Ростом выше меня. О весовой категории уж я молчу. Пяти-, шестипудовые самцы. Женщину все познали давным-давно. Злобы в каждом – на десятерых! На рожах так и написано: убью! «Мальчики», блин. А рожи – во! – Дима показал ладонями вдвое шире своего лица.

– Хорошо кормлены.

– Только не духовной пищей.

– Да… Не всё то золото, что блестит. Снаружи вроде бы человек, а в душе – обезьяна. И в голове не серое вещество, а коричневое, с нехорошим запахом. Как у нашего клиента Васи Колесова. Между прочим, Дима, Колесов – не наш клиент. Не профессионал. Это преступник-любитель, обычный дикарь. Убил не ради выгоды, не ради мести. Даже не из хулиганских побуждений. Просто здорово запущен. С ним пока ещё годится шоковая терапия.

– По-русски говоря, битьё…

– Да, посадить было необходимо. Профилактика преступлений – она и в нашей непреклонности.

– У нас до чего дошли: за хорошее воспитание награждают родителей орденом Почёта. Это добрый признак, что ли?

– Признак того, что хорошее, настоящее воспитание у нас жуткая редкость… Вот гляньте, Дима: при рождении все внутренне одинаковы. Tabula rasa. Отчего же из одних младенцев вырастают Моцарт, Сент-Экзюпери, академик Лихачёв, а из других – Герострат или Гитлер?