И, наконец, я через приёмную министерства созвонился с генерал-лейтенантом Нестеровым и договорился о встрече.

Кто-то из советских литературных мэтров сказал: скучно читать про незначительных людей, с которыми происходят незначительные события… Хорошо работалось на этом поле Чехову, Зощенко. А мне больше по душе размах Александра Бека, Василия Гроссмана, Константина Симонова.

В трубке послышался красивый запоминающийся тенор – и мелькнула перед внутренним взором далёкая железнодорожная станция, проносящиеся зелёные вагоны. И два человека в купе… Приехав к назначенному часу и увидев генерала, я сразу почувствовал: да, это он. Бывший экспедитор. И слишком-то удивляться было нечему – я знал и другие подобные примеры.

Мастер познакомил меня с молодыми офицерами, своими подчинёнными. Я осмотрел знаменитую кабину КПМ, посидел под излучателем. Ярослав Матвеевич снял с меня короткий условный допрос.

– Да, уж явно не детектор лжи… – оценил я. – Небо и земля! Кстати, мне сейчас подумалось, что с её помощью очень удобно взламывать круговую поруку. В чиновных структурах, например. Или в этнических ОПГ, в диаспорах.

– Правильно, – ответил мастер. – По сути, полная победа над ложью. Никакое зомбирование не спасёт… Но кого мне хочется поспрашивать в кабине – так это академика Фоменко. Верит ли он сам в свою новую хронологию? И зачем ему это.

– А я бы спросил наших оппозиционеров, тоже – зачем? Глупые дёргания. Неужели не соображают, что ничего у них не выйдет?

– Мелкие жулики, жаждущие власти. Плохо, что они пытаются портить молодёжь. Запад нам поможет.

– Поможет, поможет… Глупость. Не поможет, а использует.

Мы прошли в кабинет Ярослава Матвеевича. Над столом висел портрет бородатого воина в остроконечном русском шлеме со стрелкой над переносьем.

– Князь Пожарский, – пояснил мастер. – При государе Михаиле Фёдоровиче ведал Разбойным приказом… Садитесь, Григорий Захарович.

– Декриминализация… – произнёс я, пробуя слово на вкус. – Декриминализация страны. Если бы я встретил это в какой- нибудь книге, то обязательно выговорил бы автору за наивность, граничащую с инфантильностью.

– Смелость – она иногда напоминает наивность.

– А всего лишь достаточно было вообразить себе, что мафия смертна. Что бы там кто ни говорил. А дальше – было бы желание… И простая штука – назвать вещи и живые существа своими именами. Признать нелюдей нелюдями. Двуногое население Земли состоит из птиц, людей и бесов. Поэтому – отказаться от греко-римской борьбы. Бесы с нами воюют, а мы с ними боремся. Потому что они плохие, а мы, видите ли, хорошие, нам нельзя.

– Христианская мораль. Сказал Господь: Мне отмщение, и Аз воздам.

– Ждите, когда Он воздаст! Не при нашей жизни. У Него-то времени – немерено, что ему человеческие сроки! Сотни лет так всё и оставляем на Бога. Если не веруем – всё равно традиционно машем рукой. А православная церковь признаёт и Михаила Архангела. Видели герб Архангельска?

Видел… Правозащитники бесятся?

– Нет. Уже перебесились. Поняли, что без толку. Хотя главного, кажется, всё-таки не поняли. Главное – не воздать, а спасти. Избавить нормальных людей от опасности, от агрессии бесов.

– В нашей стране, – сказал я, – многим эта решительность страшна. При Сталине погибла масса невинных.

– Да, после такого применения подобрать это хорошее, мощное оружие – конечно, решимость нужна. Вы же заметили, какой визг подняли журналисты и блогеры.

– На всякого мудреца довольно простоты.

– И всегда врали, что казни не изменят ситуацию с преступностью. А по американской внутренней статистике, одна смертная казнь предотвращает восемьдесят пять убийств.

– Что удивительно: вы семеро здесь и несколько сот хороших парней по стране – и дело пошло. Но… Не может ли случиться так, что ваша могущественная кабина рано или поздно прямым ходом попадёт в руки плохих парней? Выпытывать номера счетов, почтовые и прочие пароли, интимные признания? Корпоративные и государственные секреты?

– Было, Григорий Захарович, было. Но своих работников мы набираем сами. На вшивость проверяем в тех же кабинах. А захват извне… Был случай. Группа предпринимателя Шмырлина… При содействии начальника областного УВД. Вся эта компания сидит. А наши технологи проявили себя доблестно.

– Да, я знаю. Подвиг лейтенанта Зимина…

– Если всерьёз интересуетесь – езжайте туда. Побеседуйте с капитаном Башкировым и лейтенантом Гончаруком. Только к вдове Зимина, пожалуйста, не ходите.

– Ну, я же понимаю…

– Потенциально любой из моих офицеров – Герой России. А это шмырлинское «выступление»… Вы можете представить себе экстремистов, штурмующих московский офис ФСБ? Или наш?

– Не могу. Это самоубийство.

– В регионах это такой же нонсенс. Наше оборудование монопольно принадлежит государству. Так же, как боевые самолёты в каком-нибудь авиагарнизоне… Иностранные разведки гораздо опаснее. Но мы уж стараемся защищаться.

– Некоторые утверждают, что у вас нечто, напоминающее опричнину Ивана Грозного.

– Новое – хорошо забытое старое. Хотя Карцева я бы с Иваном Грозным не сравнивал. Это оставим либеральным журналистам и блогерам.

– О, либеральные журналисты… Какая-то девица предложила издавать журнал «Братва». Дескать, значительная часть россиян прошла через тюрьму и зону, и заслуживает собственного журнала.

– Ну да, ну да. Заслуженные наши. Чтобы козёл не вонял, давайте мы ему рога позолотим. Не хватало ещё этих резервистов объединять и сплачивать.

– Дешёвка. Такие журналисты до тех пор либералы, пока их самих не ограбили на улице, квартиру не обчистили. Но согласитесь, сидели не только уголовники.

– Соглашаюсь. Но инженер, в своё время отсидевший два года за самиздат, не бросался воровать и грабить. И уж точно не станет позориться, тусоваться в таком журнале. Не для людей это издание.

– Сейчас инженеров мало. Всё блогеры и менеджеры. Юристы-экономисты. Безработные, разъезжающие на «бентли»… Ничего не стесняются. Молодёжь совсем другая. «Восемнадцать мне уже», «Ты берёшь меня даром».

– Да, нынешние потеряны. Прекрасно видно по тому, что поют, что слушают. «Честного не жди слова, я тебя предам снова».

– Значит – надежда на маленьких?

– На самых маленьких. Рождённых сегодня. Так говорит мой зам, очень талантливый молодой человек.

(И снова в памяти – проносящиеся зелёные вагоны…).

– Сейчас уж в моду вошло, – с отвращением сказал я, – гордиться срамом. Демократия! Проститутки, гомосеки, бандиты. Как бы тоже люди…

– Именно тоже. По одну сторону – люди, по другую – тоже люди. По-простому – бесы.

– Ав чём тут причина, как считаете?

– Демократия и свобода бизнеса. Вся «независимая» журналистика кому-то прислуживает. Телевидение, кинопрокат… Театры… Большой театр ставит Сорокина. Это, по-вашему, что?

– Позор. Национальный позор.

– Поздравляю, мы с вами единомышленники. Но деньги- то не пахнут! Богатый человек желает смотреть не где попало, а в Большом театре Сорокина, Баркова, хоть бомжа подзаборного. Ну, вкусы у него такие. Проявите понимание, чёрт возьми! Ан нет. Большой театр проявлять понимание не хочет, брезгливо морщится, хамит, кивает на вековые культурные традиции. И тогда… в Большом театре меняется руководство. Совершенно, как вы понимаете, естественным образом.

– Да уж, «естественным»…

– Мы, технологи, появились неспроста. Прежняя система оказалась бессильна. По разным «объективным» причинам. Худому танцору всегда что-то мешает.

– Знаем, что… – улыбнулся я. – Но вы-то оказались добрыми танцорами. Только как же быть с равновесием в мире между добром и злом? Уничтожите зло – что тогда?

– Зло порождает горе.

– А не познавши горя, разве сможем ценить счастье?

– Если уж без горя никак, пусть оно сидит в своих естественных резервациях: смерть близких, несчастная любовь, непонимание, творческие неудачи… Да мало ли! А если кто причиняет другим несчастье сознательно, ради собственной выгоды – от таких мир надо чистить. Что они нарушители закона, это примелькалось и не звучит. Главное, что они – угроза несчастья, сеятели горя.