– Вот перед мостом и пристегнусь.

Он чуть повернул руль, сторонясь выбоины. Обстановка была спокойная, машин – не больше, чем обычно в это время. Слева текли встречные. Вдали чёрный «Мерседес», блеснув решёткой, вырвался на резервную полосу, пошёл в обгон потока – и вдруг взял круче, круче, прямо в лоб! Артём мгновенно крутанул вправо.

– Куда же ты, сво…

Грохнул лобовой таран. Рулевое колесо с хрустом вмялось в грудь. Наташу бросило головой вперёд. Брызнула кровь…

Сзади в «Опель» ударилась переполненная маршрутная «Газель». За ней не успел тормознуть тяжёлый «КамАЗ».

…Девочка, обнаруженная на полу между сиденьями смятого в гармошку «Опеля», была без сознания, но жива. Переломов не было – только ушибы. В больнице, придя в себя после трёх суток беспамятства, тихо, жалобно позвала:

– Мама…

– Маму увезли в другую больницу, – ответила сидевшая на кровати женщина в белом халате. – Её там доктор лечит.

– А папу?

– Тоже доктор лечит… – Женщина отвернулась, скрывая слёзы. Маму и папу с места происшествия увезли в морг.

Все уже знали, с подачи Федина, что самые неудобные, заковыристые, щекотливые проблемы можно «спихивать» в семьсот тридцатую комнату, к Неверову. Однажды зашёл генерал-лейтенант Денисов. После его визита мастер вызвал помощника.

– Дима, вот наше первое уголовное дело. Молодой человек, студент МГИМО, хорошо выпил, сел в «Мерседес- 600», с девушкой, и погнал по городу. Выскочил на встречку. Ну, и… четыре автомобиля, не считая «Мерса», и семнадцать человек. Из них одиннадцать – насмерть.

– Асам?

– А самому ничего. И девушке тоже. У него предохранительные подушки.

– Вроде бы всё предельно ясно. Зачем тут мы?

– Деликатная ситуация. Суд арестовал негодяя на два месяца, а он рвётся домой. Бунтует. У него родитель – автостраховщик. Без пяти минут олигарх.

– А, понял, Денисов не хочет связываться.

– Скорее всего.

– Но от нас-то что требуется?

– Разрядить ситуацию. Убедить не столько молодого человека, сколько родителей, что сидеть под арестом надо.

– Станут они меня слушать… Я всего лишь капитан.

– Вы капитан из Министерства. Посмотрите на них, Дима, поговорите. Отца с матерью привезите ко мне.

– Может, сначала в МГИМО заехать, поспрашивать о нём? Неофициально.

– Да. Не помешает.

В МГИМО Дима пошёл к декану факультета Зальцману. Декан был на месте – представительный, черноволосый, с большой залысиной.

– Исаак Рувимович, – начал Дима. – Вы хорошо знаете студента Колесова?

– Неплохо, Вадим Михайлович, – усмехнулся декан. – Личность, в некотором смысле, известная. Даже неординарная… для нашего учебного заведения.

– Чем же он так отличается?

– Классическая дубина. Хотя с большим, большим самомнением. Сын Колесова!

– А поведение?

– Соответственное.

– Вы в курсе… о происшествии?

– Разумеется. Какой ужас!

– Учился он плохо?

Зальцман поджал губы.

– Он переходил с курса на курс. Мы все ставим ему тройки.

– А после окончания… если бы это не случилось… он бы стал российским дипломатом?

– Упаси Бог Россию от таких дипломатов.

– А ведь стал бы?

– Думаю, нет, – улыбнулся Зальцман. Он глянул на Диму, помолчал. – Колесов не единственный. Каждый год к нам поступает какой-то процент людей, ненужных и даже вредных для нашей работы. Проявив известную долю прилежания, или даже не проявив, они доходят до выпуска. Но когда я подписываю документы… это, так сказать, не для печати, Вадим Михайлович… я ставлю в конце своей подписи этакий небольшой минус. Совершенно невинный элемент автографа.

– И кто-то об этом знает?

– Да. Кто-то знает. Где надо, мой минус имеет вес.

– Это мне нравится! – засмеялся Дима. – Я серьезно, Исаак Рувимович.

– Спасибо. И, надеюсь, вы не подумали, что минус – это только моё сугубо личное мнение?

Теперь посмотреть на самого «героя», думал Дима, поднимаясь на второй этаж СИЗО. Да уж, заметно, что здесь не академия международных отношений. И стены не те, и окна не те, и запахи не те…

Мрачные усатые сержанты ввели в кабинет здоровенного парня с жирным лицом и злым взглядом небольших глазок. На обритой, начавшей обрастать голове сидели черные очки, поднятые выше лба. Нижняя челюсть лениво и равномерно двигалась. Он, не мигая, уставился в глаза Диме. «Крутой»… – внутренне усмехнулся молодой офицер, не отводя взгляда.

– Гражданин Колесов, нам сообщили, что вы чем-то недовольны. Я капитан Артемьев из Министерства внутренних дел.

– Капитан… Мелкая сошка.

– Для вас сойду.

– Вопрос. Когда отпустят?

– Не могу знать. Апелляция ещё не рассмотрена.

– Чего резину тянут?

– И ещё не решено, в каком суде будет слушаться ваше дело.

– Да какое, на х…, дело? Что ты бормочешь?

– Вас будут судить за убийство. Вы убили одиннадцать человек.

– Ну и что? Я президента американского, что ли, убил, со свитой?

– Вот кого вы убили. – И Дима выложил на стол одиннадцать фотографий. Парень скользнул по ним пустым взглядом.

– Лохи… И из-за них мне сидеть?

«Дипломат, тоже…» – внутренне фыркнул Дима. И подумалось: отчего же ты, гад, в столб не влетел? Нет, в людей надо было…

– Скажите, а что такое лох? – спросил он, собирая фотоснимки. – Я такого слова не знаю.

– Тупой ты. Или шутить любишь. Лох – это лох, а человек – это человек.

– После института где собираетесь работать?

– Понятно, в Штатах.

– Ко мне есть вопросы?

– Я спросил. Ты не ответил. Сказал «не могу знать».

– Тогда всё… Уведите его.

Родители Колесова, оказалось, ещё сидят у начальника СИЗО. Дима позвонил генералу, доложил обстановку.

– Везите, Дима, – сказал шеф. – Я сейчас закажу пропуска.

– Да они на своей машине.

Я принял посетителей в кабинете. Отец негодяя был выше среднего роста, жирноват. В вырезе расстегнутой рубахи на волосатой груди лежал золотой крест. Виднелся кусок татуировки. В глазах светился хитроватый ум. Матушка была женщина ничего себе, вся в золотых украшениях, склонная к полноте – да нет, пожалуй, в неё уже впавшая… Глаза опухшие, красные.

– Я знаю о вашем горе, – тихо сказал я.

– Господин генерал! – начала матушка. – Неужели ничего нельзя сделать? Васенька ещё совсем мальчик…

– Всё уже сделано, – печально ответил я. – Люди убиты. Горе не только у вас.

– Но он же не хотел! Выпил мальчик… Все же выпивают.

– Когда я выпиваю – если выпиваю – то уж, конечно, не сажусь за руль. И вообще ложусь спать.

– Но давайте подумаем не о мёртвых! Их же не вернуть. Давайте подумаем о живых.

– А кто вам сказал, что я не думаю о живых? Я думаю о тех людях, которые потеряли своих родных убитыми. И я думаю о тех, которых ваш мальчик не убьёт, потому что будет сидеть. Он опасен, госпожа Колесова!

Женщина зарыдала. Слёзы негромко стучали в пол. Муж подал ей платок.

– Неприятное положение, – произнес он густым, хорошо поставленным голосом. – Как хочется проснуться утром и знать, что этой истории как бы не было. Кажется, всё бы отдал. Вы ж понимаете, насколько я платежеспособен. В любой форме, в любой момент. Конфиденциальность полная…

Я сдержанно улыбнулся.

– Спасибо. Но это, пожалуй, ни к чему. Только лишняя головная боль. И мне, и вам, и даже молодому человеку. Стоит ли осложнять ситуацию?

Неудавшийся взяткодатель вздохнул и уставился в пол.

– Мой помощник говорил с вашим сыном, – продолжал я. – Он совершенно не понимает, что наделал. Для того, чтобы понял, необходимо такое сильное средство, как тюрьма.

– Но он потеряет всё! – воскликнула Колесова.

– Он потеряет много, но не всё. Другие потеряли больше. А ваш сын жив, здоров. Смертной казни в России нет. В Штатах за такое сажают на электрический стул. Или в тюрьму на сто восемьдесят лет. Смотря, в каком штате… А у вас ещё, я думаю, и адвокат будет неплохой.