В итоге партийное руководство приняло резолюцию по докладу представителя финской компартии Отто Куусинена о предоставлении исполкому Коминтерна всех материалов, касающихся книги Истмена, и ответам Троцкого «для осведомления ЦК важнейших компартий». Все названные материалы, а также её русский перевод были направлены «для сведения» губкомам партии, членам ЦК и ЦКК ВКП(б) на правах закрытого письма.

В своём обращении к И. В. Сталину от 10 октября 1925 года «главный эксперт по писателям» Демьян Бедный не стеснялся эпитетов: «Ухмылялсяя, читая переписку по Истменскому делу. Я бы мог уподобиться дурашливому мальцу и болтнуть: „а я сто-то знаю, это дядя Лёва в касу насцал“. Даже в переводе видел знакомый стиль. А вы хотите, чтоб дядя Лёва сам эту кашу ел! Дело ясное. И для характеристики дяди — убийственное. А характерец еще приведёт. ДБ». (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 701. Л. 32–32об. Машинописный подлинник. Архив А. Н. Яковлева.)

Он же опубликовал 7 октября 1926 года в «Правде» стихи, которые назывались «Всему бывает конец»:

Примитивное по форме и сомнительное по качеству стихотворение понравилось товарищу И. В. Сталину своей доходчивостью: «Наши речи против Троцкого прочитает меньшее количество людей, чем эти стихи». Пришлось Льву Давидовичу, хоть и не сразу, но капитулировать, написав заявление, удовлетворившее генсека. По понятным причинам практически весь 1926 год Лев Давидович внешне пытался продемонстрировать формальное подчинение партийной дисциплине, однако это у него не всегда получалось.

Очередной инцидент произошёл с написанием краткой биографии В. И. Ленина, которая была ему заказана редакцией Британской энциклопедии в том же 1925 году. Лев Давидович, с согласия Политбюро, быстро выполнил работу, для чего ему был предоставлен 17 февраля 1926 года отпуск на восемь дней («исключая заседания Политбюро», на которых он обязан был присутствовать). Согласно заведённому порядку, Троцкий передал рукопись на рассмотрение в Политбюро ЦК ВКП(б). Свой экземпляр Иосиф Сталин буквально исчеркал карандашными пометками, а затем 20 марта вновь обвинил автора в том, что тот не подчеркнул роль Ленина как теоретика, практически ничего не сказав о ленинском учении о партии, строительстве социализма и пр.

1 апреля на очередном заседании статья Троцкого была обсуждена, но не получила одобрения; впрочем, в прениях прямой запрет на её публикацию тоже не прозвучал. Несмотря на такую нехарактерную двойственность в позиции коллег, Лев Троцкий всё-таки решил направить рукопись заказчику, публикация которой в Британской энциклопедии ожидаемо стала очевидным поводом для новых нападок на наркома на очередном апрельском пленуме ЦК 1926 года [1. 254.] И это вам плохо, и то — не хорошо.

Кстати, как и любые другие авторы из числа не попавших под национализацию, Лев Троцкий должен был получать авторское вознаграждение за свои труды, но в соответствии с существовавшими негласными правилами партийные чиновники денег за свои статьи, особенно написанные по актуальным политическим вопросам, как правило, не получали. 13 января 1921 года Лев Давидович обратился в Политбюро с просьбой разрешить ему получение гонораров за свои публикации:

«В политбюро.

Литературную работу я веду через свой военный секретариат, который при очень скромной плате завален работой. Не встретило бы Политбюро возражений, если я за статьи и книжки буду брать гонорар в пользу своих стенографов и переписчиков?

Троцкий».

(РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 235. Л. 10. Подлинник на бланке председателя РВСР и НКВиВМдел. Пометка Молотова: «Опросить 13/1». Архив А. Н. Яковлева.)

Член Национальной фашистской партии Италии, писатель Курцио Малапарте, посетивший Москву буквально через несколько месяцев после высылки Льва Троцкого в «солнечный» Казахстан[137], писал в первоначальных набросках к своему роману «Бал в Кремле»: «Я вспоминал, что за два года до этого, когда борьба между Сталиным и Троцким приняла драматический оборот, прошёл слух, будто Троцкий намерен завладеть забальзамированным трупом Ленина и призвать народ восстать против Сталина, размахивая этой мумией, словно флагом. Быть может, это не совсем легенда. Согласно мемуарам Анненкова, Троцкий жаждал единения („смычки“) революции и искусства, утверждал, что французская революция, к сожалению, не получила должного отражения в искусстве — не считать же таковым „романтический анекдот Делакруа“»[138] и далее: «Русский народ чувствовал, что правящий класс его предал. Разложение этого революционного класса было очевидно. Когда жена Луначарского в дорогой шубе и украшениях выходила из автомобиля перед Большим театром, народ чувствовал, видел за сиянием драгоценностей блеск предательства. Я чувствовал, что весь этот прогнивший, разложившийся класс, сборище дорогих шлюх, педерастов, актёров, актрис, жуиров, спекулянтов, нэпманов, кулаков, торговцев с чёрного рынка, советских чиновников, которые одевались в Лондоне и Париже и подражали нью-йоркским и берлинским манерам (в моду входили толстые сигары — такие же, какие держат в пухлых ртах капиталисты в Гамбурге, на Уолл-стрит, на карикатурах Гросса), обречён» [1. 179].

На фоне очередного обострения борьбы за партийное лидерство Л. Троцкий готовил свой программный труд «Литература и революция». Несмотря на то что эта книга представляла из себя сборник статей и работ, написанных начиная с 1907 года, то есть почти за 20 лет, по своей структуре, это было цельное, логически выстроенное произведение. Его основной, если позволите — прикладной, задачей была очередная попытка привлечь на свою сторону наиболее талантливых представителей советского как официального, пролетарского так и неофициального, «попутного» искусства: «Если мировая буржуазия колеблется вкладывать капитал в советские концессии, то она ни на минуту не поколебалась бы вложить средства в газеты и издательства во всех концах революционной страны. Вот этого революция не может допустить. И у нас есть цензура, и очень жестокая, она направлена против союза капитала с предрассудком. В тот день, когда пролетариат прочно победит в наиболее могущественных странах Запада, цензура революции исчезнет за ненадобностью» [2. 26].

Список литераторов, чьи имена упоминал в книге народный комиссар, довольно обширен и разнообразен: О. Мандельштам, А. Ахматова, А. Блок, В. Розанов, С. Есенин, Н. Тихонов, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, М. Кузьмин, М. Горький, «Серапионовы братья»[139] и др.

Самой значительной фигурой в этой связи Лев Троцкий посчитал Леонида Николаевича Андреева. Возможно, потому, что в своё время его просто воодушевил сюжет андреевского неоконченного романа «Дневник сатаны», герой которого — человек современный — оказывается беспощаднее и хитрее дьявола, которого в результате и обводит вокруг пальца…Извините за такую вольную интерпретацию сюжета.