А вот теперь я вцепилась в его слова, как волкодав.

— Видели где-то подобный?

— Да. У своей ученицы. Нет, очевидное сходство.

А я ведь тоже когда-то видела этот самый рисунок, только не обратила внимания, а вот теперь, когда Петрис заметил, поняла. Подружка Милы. Та самая, что тогда в таверне хотела о почтовике выяснить. Удивительное совпадение, а может, и не совпадение вовсе, а своеобразный план судьбы, играющей с нами, словно с пешками на шахматной доске, переставляющей нас туда, сюда, сталкивающей друзей и врагов, выписывающей своеобразную картину нашей жизни. Только не верю я, что все за нас предопределено. Было бы так, я бы в земле лежала или давно замужем была за Азраэлем. А так, я жива, свободна, немного нездорова, но и это поправимо и мой жизненный путь только начинается, а судьба… ей еще не раз придется переставлять в спешке фигуры, чтобы одна упрямая девчонка-побратим не разорвала своими действиями целостность намеченной картины мира.

Когда я появилась, он стоял ко мне спиной. В парадном костюме настоящего сына Адеона.

— Что за праздник?

— Ты действительно хочешь знать? — глухо спросил он, но так и не обернулся.

— Хочу. Никогда не видела тебя таким нарядным, хотя нет, видела. На празднике Черной луны. Но я тогда мало что запомнила.

— Сегодня праздник благословения.

— Погоди, а разве он не летом празднуется?

— У этого праздника всегда разное время празднования. В этом году в ноябре.

— Ты пойдешь?

— Только потому, что так надо.

— Я бы тоже хотела, — почему-то проговорила я. Тот праздник был удивительным и таким счастливым, а этот наполнен грустью и сожалением. Но он встрепенулся.

— Ты можешь.

— Я всего лишь призрак, забыл?

— Но иногда ты можешь становиться материальной.

— Это опасно, тебе не кажется.

— Я готов рискнуть.

— Почему?

— Чтобы понять самому и заставить понять тебя.

— Я не понимаю.

— Я принесу платье.

— Азраэль, это глупо. Я не пойду.

— Ты же сама сказала, что хотела бы этого. Так почему нет? Сейчас тебя едва ли кто-то узнает. Уж слишком ты отличаешься от той, какой была пять лет назад.

— Это безумие, — ответила я, а сама уже загорелась идеей, желанием и надеждой. Совсем маленькой и крохотной. А потом поняла, что меня уже ничто не сможет остановить, и кивнула. Азраэль отсутствовал недолго, несколько минут, но то, что он принес… было самим совершенством.

— Платье моей матери.

— Почему ты хранишь его? — спросила я, касаясь фиолетового шелка рукой.

— В этом платье она хотела выйти замуж за моего отца. Цвет ее народа. Я не рассказывал, но моя мать была украдена с Белого острова, вывезена оттуда со множеством таких как она девушек и продана в морийское рабство. Отец был покорен ее красотой. Поэтому выкупил и сделал своей игрушкой. Я ненавидел его за это.

— Она была рабыней?

— Да. И он не пожелал освободить ее даже тогда, когда она подарила ему сына, даже когда стала не нужна.

— О, Всевидящая…

Я не смогла сдержать слез, и сейчас они падали на фиолетовый шелк, потому что знала, какая страшная участь постигла его мать.

Тогда маги еще не научились делать татуировки, не убивающие раба, если погибал хозяин. И для живого существа такая смерть, сама по себе была ужасной, но то, что случалось с душой. Даже там, за гранью, душа раба была соединена с душой хозяина. И если он попадал в чистилище бездны, то и душа раба, какой бы чистой и светлой она не была, оказывалась там же. Страшная смерть, страшная боль от осознания, какая участь постигла эту бедную женщину и страшная магия, порождение чьего-то безумства, способная сотворить такое зверство.

— Как ее звали?

— Амелия. И мне жаль каждого дня, не проведенного с ней. Отец даже это у нас отнял, тогда как Рейвен получал все.

— Он тоже потерял мать.

— Она хотя бы у него была. Была с ним все то время, а меня обливали презрением каждый раз, когда я оказывался рядом.

— Это не оправдывает тебя. Твою ненависть к брату.

— Да, может быть. Но я всегда буду его ненавидеть, так же, как и он меня, когда поймет, что я сделал. И не посмеет напасть. Будет гореть в этой своей агонии, не в силах ничего изменить. Потому что, ранив меня, он ранит тебя. Зато я смогу даже убить его, если захочу, и он будет стоять как овца на закланье и ничего не сможет сделать.

— Зачем ты все это говоришь?

— А разве не поэтому ты не бежишь сейчас к нему с криками, что жива? Боишься, что он станет еще больше уязвим или того, что он смирится. Отпустит тебя.

— Еще слово и я уйду, — проговорила я. Да, он все знал, даже больше, чем я сама. Вывернул наизнанку все мои страхи, все те причины, заставляющие прятаться от самых близких людей. Не потому что я боюсь, что безликие начнут охоту за ними, хотя и это тоже, а потому, что завершив слияние, я дам Азраэлю огромную власть не над собой, над Рейвеном. Потому что будь все иначе, разрывай его те же чувства, и противоречия, я бы отпустила, я бы не посмела выступить против соперницы из страха ранить его. Мне безразлична была моя судьба, но очень важна его жизнь. И если он также любит, как раньше, то и для него моя жизнь будет важнее собственной. Именно поэтому я так хотела разорвать связь и найти Гвинерву. Спросить у нее, как ей это удалось. И надеялась, что ее браслет мне поможет в ответах. Тогда, четыре года назад мне было важно это, но что важнее? Открыть врата, тогда я должна завершить слияние, или обезопасить Рейвена и разорвать связь, пока она не стала полной. Два пути, две возможности, два шанса и две проблемы, на которые я не могла найти ответов. Разве что…

— Хорошо. Я пойду с тобой на праздник благословения.

Когда я вышла из ванной комнаты в платье Амелии, то Азраэль застыл от восхищения. Подошла к зеркалу и улыбнулась. Он был прав, женщина в отражении и та самая неловкая девочка подросток отличались как небо и земля. Хотя я бы предпочла ту. Оставался последний штрих, серая пыль. Единственное средство, способное размыть очертания, сделать меня почти незаметной. По крайней мере лицо.

— Это ужасно, — поморщился Азраэль, когда я нанесла последний слой на шею, — Ты все испортила. Никто не поверит, что я мог увлечься такой невзрачной серой мышью.

— Тогда, может, я тут останусь?

— Ну, уж нет. Ты хотела доказательств, и ты их получишь, — ответил он и потащил меня к выходу, схватив за руку.

— Каких еще доказательств? Это ты вроде хотел что-то понять.

— Что ты меня любишь, — огорошил он, заставив брови взлететь вверх.

— Вот это самомнение, — хмыкнула я и вырвала руку, чтобы первой направится к заветному залу. Мы появились, когда чудо только начиналось, и ритмичная мелодия, полная магической силы, отдающаяся в глубине, ударила по венам, заставляя кровь буквально вскипать от напряжения. Свет еще не погас, поэтому я успела заметить многих знакомых, а вот моей четверки не было, зато была та, кого я хотела сегодня поймать и поговорить, пусть даже рискуя раскрыть себя. Впрочем, я не сомневалась, что она прекрасно знает, что я жива. На то она и чертова провидица.

А потом свет погас, и я влилась вместе с другими девушками в круг танцующих. А потом он взял меня за руку, нашел в темноте, и возникла первая вспышка.

— Это невозможно, — прошептала я, все еще не до конца понимая смысла происходящего. Я не могу его любить, он враг, убийца, подонок и угроза, однако магия такого рода не умеет лгать, а значит, сердце любит, не так, как его, потому что от его сияния слепило глаза, и мое совершенно терялось в этом свете, но любило. И от этого становилось больно и страшно.

Я вырвала руку и протолкнулась сквозь толпу, чтобы наткнуться на кого-то и вот тут вторая вспышка и всеобщий шокированный вдох. Ну, еще бы. Теперь я не сомневалась, что как бы моя душа и сердце не любили Азраэля, это ничто по сравнению с моими чувствами к наследнику. А значит, все правильно. Так как надо. Хотя нет, не надо. Слишком рано и опасно.