– Ой, а что это здесь за сопли в луже валяются? – рыжая Валька довольно улыбалась, наблюдая за барахтаньем ревущей во весь голос девчонки.

– Ну, Валька, была б ты парнем, я б тебе сейчас в морду дал, – сказал подбежавший Андрей, поднимая Таньку.

– Еще бы и от меня получила. Корова рыжая, – поддержал друга Мишка. – А ну иди отсюда, пока я тебе не двинул.

– Па-а-думаешь, – протянула Валька недовольно, – падают тут в лужи недотроги всякие, а я виновата. Сами и на ногах держаться еще не научились, а туда же, с парнями гулять норовят, да еще целуются.

– Валька! – угрожающе произнес Андрюшка. – Предупреждаю!

– Да ладно, возитесь тут со своим детсадом сами, сопли вытирайте. Пошла я. Улица не купленная, где хочу, там и гуляю, может, и вернусь еще. Пока, Мишенька. Андрюшенька, до встречи.

Отряхивая ревущую сестру, Мишка сказал:

– Надоели мне, Андрюха, твои девки. Все лето под ногами крутятся.

– А вот и не крутимся, – Таня, разъяренная обидным обобщением брата, топнула ногой и, попав в лужу, еще раз окатила себя грязью.

– А ты-то здесь при чем? – удивился брат.

– При том! – Таня развернулась и пошла в дом, громко стукнув дверью.

– Вот и адрес у нее взять не успел, а она завтра уедет, – расстроился Андрей, глядя на закрытую дверь.

– Определенно, все влюбленные чокнутые. Ты что, совсем того? – Мишка покрутил пальцем у виска. – Ты мне скажи, я тебе свой адрес дал?

– Дал, и что? – Андрей недоуменно посмотрел на друга.

– А то, что сестра она мне, понимаешь? Родная, – Мишка посмотрел на Андрея, как на больного.

С утра баба Настя напекла пирогов. Отец приехал рано. Таньку разбудил его бас, доносившийся с кухни.

«Может, и мама с ним приехала?» – подумала она и, соскочив с кровати, уж собралась бежать на кухню.

– Ну, как там барыня твоя поживает? Не прогнала еще тебя, дурака крестьянского? – резкий голос бабушки остановил Таню.

Она замерла на пороге, не решаясь раздвинуть холщовые занавески.

– Мам, ну я же просил тебя не обижать ее, – недовольно ответил отец. – Надя – хорошая жена и мать. Живем мы дружно, отношения у нас в семье хорошие.

– Да чего плохого в таких-то отношениях. Тобою, дураком деревенским, грех свой дворянский прикрыла. Повесила на тебя Мишку, сынка свого приблудного, и ходит, пальчики растопырив. Слова в простоте не скажет, все на «вы», да «пожал-ста», да тихим голосом. Смотреть тошно. Тьфу! – бабушка сердито загремела ухватом.

– Ты, мать, как молоток. Долбишь и долбишь в одну точку. И ведь сколько раз просил тебя – отвяжись ты от нас… Нет, знай свое гнет.

– Как мне отвязаться-то? Ну как? Думаешь, легко мне здесь с хозяйством управляться? Все жилы себе вытянула. Думала, на старости лет, сын женится, меня к себе заберет, хозяйкой буду. Ан нет. Хозяйка у нас таперя барыня. А мне что? До гробовой доски в навозе здесь топнуть?

– Мама, я тебе всегда говорил и сейчас повторяю: продавай дом и приезжай. В этом году должна наша очередь на квартиру подойти, обещают трехкомнатную дать. Одна комната твоя будет. Будешь в ней хозяйкой. Зимой у батареи грейся, летом, как и полагается бабкам, на лавочке во дворе сиди, отдыхай. Имеешь право. Наработалась.

– Спасибо, сын, что расщедрился, хозяйкой комнаты назначил на старости лет. Сиди, как в скворешнике, и делай, что барыня прикажет… Мать квартиранткой стала.

– Ну, вот опять. Мыло-мочало, начинай сначала. Ну не нравится тебе Надя, поезжай, живи у Ленки, – в голосе отца послышались нотки раздражения, – у тебя ведь не только сын, но и дочь еще есть.

– Дочь не хозяйка, – перебила его бабушка, – в семье мужику положено хозяином быть.

– Не знаю, что там и кому положено, а наша Ленка сама себе и своей семье хозяйка… Материально я тебе всегда помогать буду.

– Только и суешь деньги! Что мне твои деньги, если мне на старость лет уважение нужно и покой. А какое тут уважение, если невестка – барыня, а сын матери слова ласкового не скажет! – бабушка всхлипнула.

– Никак тебе не угодишь. Ни с одной стороны, ни с другой. Сил нету с тобой разговаривать. Собирай детей, уезжаю я. И не приеду больше до тех пор, пока ты не поумнеешь. Лопнуло мое терпенье.

Таня услышала, что отец встал и направился к занавеске, за которой она стояла. Сзади бодро подошел Мишка.

– Где мама? – тихо чужим голосом спросила Таня. «Только бы не слышал»…

– Как где? Дома. Нас ждет. Правда, пап? – Мишка обернулся к отцу.

– Конечно, очень ждет. Она без вас все лето скучала. К школе вам все уже приготовила. Тетради купила, карандаши, учебники новые, – принялся объяснять отец, – только форму еще не купила. Без примерки, говорит, нельзя… «Вдруг они за лето на деревенских харчах раздобрели». А вы и впрямь подросли, загорели. Сил набрались для школы.

Таня слушала невнимательно. Она переводила взгляд с отца на бабушку и видела их непривычно смущенные лица. Из услышанного она поняла не все, но догадалась, что в их семье существует какая-то тайна. Самые родные и близкие для нее люди – мама, папа, брат в одно мгновение превратились в незнакомцев: мама – барыня, Мишка – приблудный сын, папа – дурак деревенский. Раньше Тане не доводилось слышать таких слов, и теперь она не знала, как должна их понимать.

– Пора за дело приниматься. Некогда нам сегодня прохлаждаться. Пошли, Лексей, по дому кой-чего поможешь, а то скоро ехать надо, чтоб засветло обернуться, – подвела итог баба Настя.

Свое детство Надя делила на две части, как в двухсерийном фильме. Первая серия отражала первые шесть лет ее жизни. В этом отражении существовали отдельные события раннего возраста. Она помнила их в основном благодаря маминым рассказам, придававшим реальность проблескам младенческой памяти. В той серии существовал большой и светлый дом, согревавший ее своей любовью. В нем всегда было шумно и весело. Высокий, красивый мужчина подбрасывал ее к потолку, и ей было совсем не страшно, потому что его сильные руки никогда не давали ей упасть. Она любила путешествовать по дому на его плечах. Вместе с ним они разглядывали висящие на стенах картины. Их было много, и о каждой он рассказывал маленькой Наде интересную историю.

Отец строил мосты по всей стране. Он часто уезжал из дома и всегда возвращался из тех мест, где шли стройки, со своими новыми пейзажами.

Мама говорила, что по его картинам Надя изучила географию всего СССР. Еще отец любил, когда друзья-художники дарили ему свои картины. Он этим очень гордился.

– Вот видишь, – говорил он Наде, – уважают.

Надя тоже гордилась тем, что отца уважают.

Последние воспоминания, сохранившиеся у Нади из первой серии, были полны запахов и звуков.

В тот день у мамы были именины. Бабушка с утра колдовала на кухне, наполняя квартиру ароматом мясной кулебяки. Мама благоухала сиренью и в новом платье была необыкновенно хороша. Отец вместе с друзьями приехал вечером, после работы. Наде разрешили немного посидеть с взрослыми за одним столом. Девочка была счастлива. Ее окружали молодые красивые люди. Они поднимали за маму тосты, танцевали, а потом попросили маму вместе с папой спеть их любимый романс. Мама села за пианино, папа встал рядом с ней, и они запели: «Утро туманное, утро седое…»

Потом они играли на пианино в четыре руки. Незаметно для себя Надя заснула.

Проснулась оттого, что кто-то включил в ее комнате свет, показавшийся ей после сладкого сна чересчур ярким. С трудом открыв заслезившиеся от вспышки глаза, она увидела, что по ее комнате ходит здоровый незнакомый дядька в военной форме. Он проверил все шкафы, потом вытащил из угла ящик с игрушками, перевернул его и, усевшись на корточки, начал внимательно разглядывать Надины сокровища.

Онемевшая от ужаса Надя, лежа на кровати, молча наблюдала за ним до тех пор, пока не дошла очередь до плюшевого мишки. Взяв в руки ее любимую игрушку, дядька долго разглядывал ее со всех сторон, мял мишкин живот, выкручивал ему лапы, а потом вытащил из кармана ножик и вспорол медведю живот. Надя не выдержала и бросилась на дядьку.