Его жена была всем хороша – и по дому складно управлялась, и детьми занималась, и мужу угождала, но была у нее одна слабость. Не такая уж маленькая, хотя сам начальник относился к ней весьма снисходительно, потому как больше всех иных живых существ любил свиней. Он возился с ними целыми днями, наделял их красивыми человеческими именами, кормил, поил, постоянно взвешивал и вел обширную переписку с журналом «Свиноводство», отсылая туда отчеты о мясистости и поросистости своих питомцев. Из журнала ему приходили грамоты и приглашения принять участие в выставках ВСХВ. Он радовался, жена тоже: пока начальник выставлял свиней в Москве, она наставляла ему рога с молодыми охранниками. Он получал награды и призы, она – проблемы интимного свойства.

Однажды жена умудрилась заразить самого начальника. Когда он об этом узнал, то первым делом подумал о свиньях. Ладно он, а вдруг они тоже заразились? С перепуга он избил жену до полусмерти и бросился к доктору Крыленко. Сергей Михайлович для начала попробовал успокоить начальника, объясняя ему, что такая зараза к свиньям не пристает, но тот даже слушать его не захотел. Пришлось доктору по особому приказу начальника срочно обследовать все свиное стадо. Только после того, как Крыленко, посмеиваясь, доложил начальнику, что у свиней заразы нет, начальник начал лечиться сам и разрешил Сергею Михайловичу осмотреть жену. Любвеобильная женщина к тому времени уже успела посинеть от побоев, однако на все угрозы мужа отвечала взглядом непокоренной волчицы, из чего можно было сделать вывод, что продолжение последует и главу семейства ожидает веселое будущее. При такой жизни любой доктор представлял для начальника интерес, а Сергей Михайлович особенно. Фронтовик, трудяга, а главное, тайны хранить умеет, слова лишнего нигде не сболтнет. Потому и решил начальник до поры до времени сделать вид, что ничего не замечает. Пусть его друг Сережа потешится немного. Мужик он еще молодой, в самом соку, истосковался, поди. Так думал начальник, пряча очередной донос в дальний ящик.

Сергей Михайлович после окончания Надей курсов, готовивших для тюремной больницы младший медперсонал, оставил ее при отделении. Работы было много, однако усталости младшая медсестра не замечала, потому что рядом всегда был Он. Ее сынишку перевели в дом малютки. Несколько раз в день Надя ходила его кормить. Мишенька ел хорошо и быстро подрастал, радуя маму толстыми щечками.

Жизнь наполнилась для Нади новым смыслом и маленькими радостными событиями: появились скромные подарки, ласковые слова и знаки внимания, которые без устали оказывал Сергей. Его забота выходила за рамки повседневности: думая о будущем, он помогал Наде осваивать медицинскую науку на практике. Будучи довольно способной ученицей, она достигла таких успехов, что начальство объявило ей благодарность. Из убогих условий влюбленные создали свой маленький, прекрасный мир, и были в нем счастливы. Прошедшая ночь любви осталась почти единственной в их жизни, но были еще минуты и мгновения, которые они могли использовать для проявления своих чувств. Отдаваясь друг другу, они испытывали истинное наслаждение от своей принадлежности к великой тайне торжества настоящей любви над всеми земными пороками.

Рубман бесстрастно отмечала в рабочем дневнике нарушения инструкций и отклонения от установленных правил, которые позволял себе коллега Крыленко. Она больше не испытывала никаких любовных надежд, а следовательно, и эмоций по отношению к доктору, хотя ее уязвленное самолюбие все еще болезненно «вскипало» при мысли о том, что Сергей Михайлович мог бы воспользоваться шансом, который давала ему она, Софья Марковна, и наладить свою жизнь, но вместо этого пустил ее под откос из-за ничтожной девчонки.

В очередной раз Софья Марковна оказалась в ряду проигравших, но она здесь, в лагере. И сила была на ее стороне.

Сергей с Надей не обращали на Рубман никакого внимания. Они были переполнены друг другом и своей любовью. В новогоднюю ночь Крыленко устроил в больнице праздничную встречу Нового года. По его просьбе охранники срубили в лесу маленькую елочку, которую Сергей Михайлович установил в столовой. Радуясь словно дети, женщины из числа больных и персонала в течение нескольких вечеров вырезали бумажные снежинки, мастерили разные фигурки и делали из ваты пушистые снежные хлопья. Все поделки отправлялись на зеленые пахучие ветки, в результате чего скромное деревце превратилось в волшебную красавицу. В полночь Машенька положила под елку несколько кусочков сахара. Сестра-хозяйка по такому поводу расщедрилась на маленькую бутылочку спирта. Его развели и разлили поровну на всех. Каждому досталось по паре глотков. Но Надя выпить свою дозу не смогла. От запаха спирта у нее неожиданно закружилась голова, и все вокруг поплыло. Сергей Михайлович, заметив ее состояние, увел в ординаторскую.

– Что с тобой? – встревожился он. – Тебе плохо, голова болит?

– Голова немного закружилась. Наверное, от запаха спирта, а может, просто переутомилась, слишком много суеты.

– Это уже было?

– Да, недавно, но не так сильно. Не обращай внимания.

– Легко сказать «не обращай внимания». Может, у тебя анемия или сотрясение мозга, ты никогда раньше головой не ударялась?

– Все-таки не надо иметь дело с врачами. Это не всегда приятно, – улыбнулась Надя. – У них на все случаи жизни найдется по диагнозу. Тебе самому никогда не бывает страшно оттого, что ты все про себя знаешь?

– Дело сейчас вовсе не во мне, а в тебе, – не принял шутку Сергей, – жизнь в лагере никому не добавляет здоровья, а тебе, существу слабому и нежному, тем более. Придется тебя обследовать…

– Обязательно, – засмеялась Надя, – только не меня, а нас.

– Что, еще и Миша заболел? – встрепенулся Крыленко. – Инфекцию на воле подхватил?

– Миша здесь ни при чем, – загадочно блеснула лукавыми глазами Надя.

– А кто тогда? – недоуменно посмотрел на нее Сергей и, раздражаясь от многозначительных Надиных смешинок, повторил: – Кто при чем?

– Вы доктор, – продолжая улыбаться, ответила ему Надя. – Вы как раз при чем, странно, что вы сами этого еще не поняли, ведь в таком месте работаете…

Он на минутку замер, а потом, поняв наконец истинную причину Надиного недомогания, радостно закричал:

– Надя, умница ты моя, – он подхватил ее на руки и закружил по комнате, – мамочка ты моя дорогая, девочка моя несравненная, счастье мое! Господи, благодарю Тебя за эту жизнь.

– Хватит! – возмутилась Надя и, погладив свой живот, заявила: – Нам уже снова стало плохо.

– Господи! Как я люблю вас обоих! – прошептал Сергей, целуя Надю.

– Ну, вот и дождалась, – ухмыльнулась Рубман, прочитав в медицинской карте Воросинской запись, подтверждающую беременность в двенадцать недель. – Пора. Два идиота построили для себя эшафот, на который я их теперь отправлю.

Софья закурила, глядя в окно. Там «отбывал свой срок» очередной серый день. Скоро, очень скоро Софья сменит этот пейзаж на другой, более соответствующий ее знаниям и устремлениям.

Меньше года осталось до того момента, когда она сможет покинуть Ужог, честно отработав положенный институтский срок. Софья уже решила, что поедет в Москву, и профессору Журкину в письме напомнила об обещанной протекции. Насчет работы Софья не беспокоилась, а вот с жильем могли возникнуть проблемы. Жить в общежитии, в одной комнате с незнакомыми и заранее неприятными ей девицами она не хотела категорически. Семьи у нее в перспективе не просматривалось, но мог быть ребенок. Софья знала, что усыновителям жилье выделяется вне очереди, однако не испытывала к детям абсолютно никаких чувств, кроме отвращения, и потому не могла решиться на этот шаг. Но запись в карточке Воросинской все изменила: Рубман усыновит ребенка, и даже знает какого. Это будет достойное наказание для двух глупцов, возомнивших, что их любовь сильнее воли государства, а она решит свою насущную житейскую проблему…