Все эти князья и короли добились от своих народов уважения и имели большой авторитет у своих непосредственных соседей. Несмотря на отдаленность их стран друг от друга, они были связаны между собой как бы невидимыми узами, что заставляло их не только искать взаимопомощи, но и, конечно, вступать в конфронтации, если появлялась возможность унаследовать какое-либо из осиротевших княжеств.
Совершались и некоторые параллельные политические шаги. Так, чешский король Пшемысл Оттокар II и русский князь Александр Невский сумели пойти навстречу требованиям времени и сделать поправки в старых правовых обычаях. Пшемысл Оттокар II основал много новых городов и дал им большие права по магдебургскому образцу. И Александр Невский также понял выгодность активизации городского населения, дав помощь городам. Процветающий впоследствии Новгород подтвердил правильность его политики.
Учитывая, что в Средневековье процесс взаимопонимания заключал в себе и конфронтацию, мы можем даже конфликт считать своеобразной формой коммуникации. Пшемысл Оттокар II два раза предпринимал крестовые походы на восток, т. е. против прусских и литовских язычников. На месте гибели чешского подвижника святого Войтеха (Адальберта) он воздвиг в 1255 г. город Краловец (Кёнигсберг). Чешский король организовывал крестовые походы по призыву римского папы и боролся на стороне противников Александра Невского — немецких рыцарей. Один такой поход состоялся в 1255 г. Но уже в 1261 г. Пшемысл Оттокар II женился вторым браком на русской княжне Кунгуте Ростиславне, внучке венгерского короля Белы IV, которая была в то же время внучкой русского князя Михаила Черниговского, погибшего в 1246 г. в Большой Орде. Михаил Черниговский, впоследствии канонизированный, был дальним родственником Александра Невского.
Чем был вызван такой поворот в политике чешского короля Пшемысла Оттокара II? Опасностью ли иноземного нашествия? О татаро-монгольской опасности чехи знали уже с 1238 г., и скоро они вместе с Моравией были затронуты трагическими событиями нашествия. Интересно, что францисканец Плано Карпини в свою экспедицию в Империю монголов взял с собой одного чеха по имени Стефан Богеме. В других предприятиях во главе с папой Иннокентием IV, также касавшихся активной помощи западных христиан, и на соборе в Лионе в 1245 г., где говорилось о татаро-монгольской опасности, чехи принимали активное участие. Крестовый поход так и не осуществился. Но если взять записи в чешских хрониках, то в них встречаются сочувственные отклики о страданиях христиан в Киеве, в Чернигове, в Галицком княжестве и во многих других русских городах.
Бракосочетание Пшемысла Оттокара II с галицкой княжной Кунгутой Ростиславной было не только актом примирения после «рыцарских» походов князя Даниила Романовича Галицкого и венгерского короля Белы IV на чешского короля, но имело еще и другой подтекст. Он вскоре выявился. Этот брак вызвал негодование западных родственников Пшемысла. Они невзлюбили новую королеву, тем более что король перед этим браком должен был развестить со своей первой женой — бесплодной Маргаритой Бабербергской. Разрыв еще и с австрийскими соседями был потом причиной смерти Пшемысла, погибшего в сражении с Рудольфом Габсбургом в 1278 г.
После смерти короля последовали гонения на его жену королеву Кунгуту и ее детей, что вызвало сопротивление чешской партии. Таким образом, королева Кунгута оказалась во главе чешской оппозиции против бранденбургского засилья. Этой оппозиции в конце концов в 1283 г. удалось возвести на чешский королевский престол сына Пшемысла Оттокара II и Кунгуты Вацлава II. И хроники о нем пишут, что он был правнуком святого Михаила Черниговского и приглашал к себе в Прагу духовных лиц не только из Франции, Италии и Германии, но также из Греции и Руси[109]. Так в Праге при дворе Вацлава II (1278–1305) появились духовные лица с бородами и длинными волосами, которые совершали богослужения на греческом или даже на славянском языке. Надо напомнить, что внук короля Вацлава II и праправнук святого Михаила Черниговского, знаменитый король чешский и римский цесарь Карел IV (1346–1378), основал в XIV в. в Праге особый монастырь, где возобновилось на тогда уже латинской культурной почве богослужение на славянском языке. Монастырь до сих пор называется «На Слованех». Он продолжил традиции славянского Сазавского монастыря, основанного святым Прокопом Сазавским в XI в.
Таким образом, мы подошли еще к одному примеру определенного славянского имманентизма, который дал о себе знать в XIII в. Помимо княжеских контактов и рыцарских поединков существовало в XIII в. еще одно межславянское общение — обмен духовными ценностями, в особенности традиционными нравственными идеями. Славянская азбука, славянский литературный язык не прекращали быть объединяющим звеном земель, заимствовавших древнеславянское наследие святого Кирилла и святого Мефодия.
Показательна в этом отношении чешская история. Славянская письменная культура Великоморавии IX в. была заимствована чешскими Пшемысловичами и развивалась в Чехии X–XI вв. Будучи подавлена латинской письменностью и литургией, она вновь возродилась в Сазавском монастыре, основанном упомянутым уже святым Прокопом Сазавским. Два раза прогоняли оттуда славянских монахов, но они опять возвращались. Но в 1097 г. им уже не удалось вернуться. На просьбу чешского короля Братислава II о разрешении славянской литургии, которую в Чехии понимали все, папа ответил, что простому народу должны оставаться непонятными некоторые статьи вероучения.
Но тяготение к славянскому началу чешской культуры продолжалось у нас и после латинизации Сазавского монастыря. Авторитет Прокопа Сазавского сказался в том, что он был в 1204 г. канонизирован официальными духовными властями (латинскими) как святой и упоминался католическими миссионерами, работавшими среди восточных славян, в Киеве например; не исключалось, конечно, и почитание чешскими сторонниками святого Прокопа как представителя славянской литургии. Отсюда вытекало стремление наладить контакт с Русью, которая тогда считалась средоточием славянского православного богослужения. Даже святой Мефодий в чешской Далимиловой хронике считается «русином». Но здесь мы прикасаемся к еще не изученным вопросам истории. Неизвестно, например, каким образом распространялся культ святого Прокопа Сазавского у восточных славян и каковы были его следствия.
Но все-таки, если принять во внимание, что, например, в Грамоте великого князя Владимирского Андрея Александровича 1301 г. дано разрешение трем торговым людям из западных стран на пребывание в Новгороде и его окрестностях, и если допустить, что факты, приведенные А.В. Флоровским, о том, что часто приезжали в Новгород купцы «де Бегем», «де Богемия»,[110] нельзя исключить предположений о более активном обмене также и духовными ценностями.
Хотелось бы коснуться одного такого предположения. Есть что-то общее между культом святого Прокопа Сазавского и культом святого Прокопия Устюжского. Прокопий Устюжский, по преданию, умер в 1302 г. в Великом Устюге. Значит, он был младшим современником Александра Невского. Купец по своему происхождению, пришедший из западных, «немецких», земель (какой считалась тогда Чехия), на иконах он изображался в западной одежде, а на иконах XVII в. — даже на фоне баро́чного западного ландшафта. В отношении веры подчеркивается, что он был воспитан в латинской вере, но от нее отказался и, приняв православие, начал усердно изучать славянскую письменность. Из Новгорода, где он добился уважения и где его стали прославлять, он ушел в Великий Устюг, чтобы здесь продолжать подвижническую жизнь под видом юродивого. Устюжане, наконец, убедились в том, что ему помогает Бог, и стали считать его «человеком Божьим», но без рассудка. Только однажды, когда был уж очень сильный мороз, его пригласил к себе клирошанин Симеон, и Прокопий доверил ему тайну своей жизни. Какова была эта тайна, осталось сокрытым молчаливой историей. Известно лишь то, что святой Прокопий был не простым человеком, а, напротив, очень образованным.
