Что за глупые мысли лезут в голову. Сегодняшней ночью он больше ни о чем не может думать. Завтра он вернется в Кетер — и вскоре все будет кончено.

«А если не вернуться?» — пронзила острая, запретная мысль. Нет, он не может все бросить, но что, если повременить с возвращением?

Кэйн остановился возле яркой витрины, за стеклом которой красовались разноцветные манящие пирожные. Нет, он вовсе не желал ими полакомиться. Но их насыщенные пестрые цвета показались ему гимном жизни, апофеозом человеческого существования. Яркие пирожные. Что может быть глупее — красить еду в столь яркие цвета? И что может быть лучшим свидетельством человеческой беззаботности? Крашеная еда. Яркие пирожные — маленькие кусочки наслаждения. У Кэйна сердце защемило от того, насколько эти мелочи были ПОЛНЫ ЖИЗНИ. И еще острее он почувствовал, что очень хочет жить дальше.

— Ты либо покупаешь, либо проваливай, — выглядывая из-за прилавка, сообщил ему продавец.

— Ты либо рискуешь, либо сдавайся, — в тон ему отозвался Кэйн и зашагал прочь.

Он принял решение рисковать.

***

Дни превращались в года, года в века, века в эпохи. Впрочем, после второй тысячи он утратил всякое желание считать. Строились города, процветали, пустели, исчезали под слоем песка. Возникали и распадались империи. Вспыхивали и угасали войны. Его это мало касалось. Мелкие человеческие дрязги — какая скука! Чувства, истории, амбиции — все слишком ничтожно, чтобы заинтересовать всерьез. Единственное, что стоило внимания — искусство. Способность создавать, творить — вот чему он по-настоящему завидовал. Он восхищался Парфеноном, с замиранием сердца следил за постройкой Шартрского собора, первым любовался фресками Рафаэля и скульптурами Микеланджело. Он первым поверил в гений Дюрера и не усомнился (почти) в модернистах. Он часто развлекался, делая ставки на юные дарования — пройдут ли они испытание временем. И почти ни разу себе не проиграл. Однако с горечью признавал, что с течением времени все труднее бороться со скукой. В той или иной форме, а все уже было под солнцем, и фиолетововолосый повелитель теней давно утратил надежду найти себе новое (хоть какое-нибудь) по-настоящему увлекательное занятие. Восхищение человеческим искусством ему, сказать по правде, тоже давно приелось, но ничто другое его не увлекало. Вот и недавняя выставка… Он с усмешкой вспомнил того художника, как явился к нему в образе дьявола (не так уж трудно изобразить два рога, если ты повелитель теней), как пообещал ему талант, и как звезда Леопольда Ла Гранда ярко светила с тех пор, даже сейчас, после его смерти. Хотя слушать, как люди называли его демоном, ему было не слишком приятно.

Меланхолично прогуливаясь по сияющему огнями городу, фиолетововолосый повелитель теней приметил тумбу с афишей. В городском театре оперы и балета ночным показом давали «Генетическую оперу», ну что за прекрасное стечение обстоятельств и чудесное завершение вечера? Решение было принято молниеносно, в конце концов, в этом городе он еще на оперу не ходил.

Национальный театр оперы и балета — одна из самых известных достопримечательностей Суюди, и город им по праву гордится. Повелитель теней обошелся без портала и потому имел возможность по достоинству оценить произведение архитектурного, скульптурного и садово-паркового искусства. Все это вместе сливалось в идеальную композицию, а величественное здание театра, постепенно представавшее перед глазами во всем своем великолепии, порадовало даже такого привередливого эстета, каким за пять тысяч лет стал фиолетововолосый обитатель Нави.

Обстановка внутри не уступала внешнему оформлению. Повелитель теней предъявил свой билет и неторопливо прошествовал в ложу. Удобно расположившись на диванчике, он улыбнулся, когда первые ноты органа затрепетали в воздухе. Он настолько погрузился в музыку и чарующие звуки пения, что практически не замечал ничего вокруг.

***

«Не время сдаваться!» — твердил себе Кэйн, вновь натыкаясь на закрытую дверь магазина. Где купить корицу в такое время суток в городе, в котором он бывал довольно редко, Кэйн не знал. «Но не время сдаваться!» — повторил он себе и поспешил дальше по улице, в надежде найти хотя бы какую-нибудь кофейную лавку, где можно будет поторговаться насчет корицы. Похоже, в погоне за супермаркетами, в которых, он думал, найдется корица, он отдалился от центра, и теперь найти работающую кофейную лавку представлялось довольно сложным. Резко крутанувшись на сто восемьдесят градусов, Фира Кэйн заметил, как в конце улицы в сторону метнулась тень. Это могло показаться обманом зрения, но Кэйн привык доверять своим чувствам. И то, что тень предпочла быстренько спрятаться в подворотне, его не порадовало. Он замер на месте, размышляя, как ему быть. Грабителей он не боялся, однако сомневался, что это грабитель. И если он прав, в подворотне скрывается кое-кто более опасный. Точнее, более опасные. Но нельзя подавать виду, что он их заметил, Кэйн медленно двинулся вниз по улице. Тьма в подворотне не двигалась, словно там никого и нет. Тьма способна надежно укрыть под своим пологом.

Шансов не столкнуться с теми, кто прячется во тьме, оставалось все меньше с каждым, приближающим Кэйна к ним, шагом. Поэтому, внезапно выкрикнув: «О боже мой, это же скидка 40 % на осеннюю коллекцию!» (окончание фразы потонуло в свистящем ветре), — Кэйн свернул на соседнюю улицу и стремглав побежал прочь, размахивая руками. Ему думалось, такое поведение не должно показаться никому странным, учитывая его крик про сорокапроцентную скидку. На этой улице и в самом деле находился бутик, чьи стекла приветливо сверкали, и скрывающиеся в подворотне тени сперва могли решить, что он бежит туда. Однако то ли ему не удалось их провести, то ли они впечатлились скидками и последовали его примеру, вскоре Кэйн услышал быстрый топот ног за спиной.

На полном ходу пробежав бутик, доктор свернул на соседнюю улицу и пересек незримую границу центра города. На холме, около здания оперы, оказалось большое скопление народа, и Фира бросился туда, в надежде затеряться в толпе. Для полной потерянности он купил билет на оперу и скрылся под спасительными сводами сверкающего здания. Когда он пробрался к своему месту, опера уже началась. Подлая кассирша, похоже, продала ему один из самых дорогих билетов, пользуясь тем, что он сказал «все равно». Кэйн нервно оглядывался по сторонам, но в темноте не мог разглядеть ничего, кроме сцены. Наконец, он устроился на своем диванчике и задумался над тем, как ему дальше быть.

***

Повелитель теней настолько погрузился в музыку и чарующие звуки пения, что практически не замечал ничего вокруг. Не заметил он и нервно оглядывающегося парня, усевшегося на диванчик за его спиной. Не заметил он и того, что еще через пятнадцать минут в ложе стало уж слишком многолюдно. Кэйн, однако, не заметить последнего не мог, но деваться ему уже было некуда: единственный путь из ложи оказался перекрыт, и скрыться он теперь мог, лишь сиганув вниз в партер. От чего Фира Кэйн предпочел воздержаться. Он повернулся и упер взгляд в того, кто уже некоторое время стоял вплотную к нему. Этот высокий мужчина в черном костюме нависал над ним немым и неподкупным укором. Кэйн прочитал укоризну во взгляде его серых глаз. Сзади него — еще человек десять, в открытую держащих оружие в руках.

— Охайо, Нильсси, — вздохнул Кэйн.

Человек, которого нежно назвали Нильсси, достал планшет и, смотря на экран, стал перечислять:

— Доктор Фира Кэйн, вы задержаны за преступную халатность, сокрытие результатов исследования, нарушение соглашения о неразглашении, срыв проекта, подлое пренебрежение результатами проекта и…

Говорил человек, которого нежно назвали Нильсси, довольно громким звучным голосом, и на середине фразы повелитель теней не выдержал и обернулся для того, чтобы навек оборвать невежду.

— Я занят — оперу смотрю, — тем временем отмахнулся доктор Кэйн. — И вообще, как вы меня нашли?

— Вы сами идете или вам помочь? — пренебрегая его вопросом, поинтересовался Нильсси.