— Говорю тебе, я точно что-то видел!

Хэл, прижавшийся ухом к двери, вздрогнул, узнав голос Бена.

— Глаза протирай почаще, — это Натан, — залился вином по самые уши...

— Да иди ты...

— Давайте вернемся, а? — проныл Арно. — Праздник же... ну его, пусть делает, что хочет.

— Ну уж нет, он поклялся, этот жалкий ублюдок, поклялся, глядя нам в глаза! — В голосе Натана сквозила такая злоба, что Хэл внутренне сжался. — Я его из-под земли достану!

— Да он наверняка сейчас на площади, девок тискает, — пытался урезонить его Бен, — сам видишь, никого нет. Давай еще вон те кустики проверим...

Голоса и шаги сместились за угол дома, но Хэл по-прежнему отчетливо слышал каждое слово. Глаза Эдварда поблескивали в полумраке, как у настороженного животного. Они старались даже дышать потише, пока в нескольких метрах от них трое парней с ругательствами шарили между деревьями, как на собственном подворье.

— Ладно, Нат, нету его тут! — наконец произнес Бен так близко от крыльца, что Хэл с трудом сохранил неподвижность. — Ты тоже уж, как это... не нагнетай. Сбежал и сбежал, кто его знает, зачем, сегодня тут есть чем заняться. Пошли на площадь, может, и правда там с ним встретимся. Пошли, уж больно тут неуютно!

— Да-а, встретимся, как же, держи карман шире! — рявкнул Натан. — Я задницей чую, он где-то здесь! За домом смотрели?

— Нет там ничего, кроме дров. Идем.

Послышался негромкий тупой звук, словно камень царапнул о камень, а потом окно кухни с грохотом разлетелось вдребезги, осколки застучали по полу и посыпались на улицу.

— Какого Темного?! — почти одновременно крикнули Бен и Арно, но их голоса перекрыл вопль Натана:

— Я знаю, ты тут, Хэл, и не отстану, понял? Я тебя выведу на чистую воду, даже не надейся выскочить! А ты, сраный Свершитель, чтоб ты сдох поскорее, знай, что так оно и будет, пусть Хэл расскажет, какую клятву дал, на что тебя обрекает!

— Эй, а ну стоять! — вдруг донесся далекий окрик, и по булыжнику загремели тяжелые шаги.

— Патруль, бежим! — пискнул Арно и, судя по звукам, первым бросился наутек.

Топот бегущих еще не стих в отдалении, а Эдвард уже прошел в кухоньку, расположенную справа от прихожей, и при свете лампы оценил нанесенный ущерб.

— Извини, — виновато произнес Хэл, присоединяясь к нему.

Эдвард пожал плечами.

— За что, не ты же камень бросил, — он смахнул со стола и табуретов стеклянное крошево и взялся за метлу, — заменю, не страшно.

— Так у вас часто такое бывает? — недоверчиво спросил Хэл, наблюдая за его ловкими движениями.

Кухня в доме Свершителя была еще меньше, чем у лекаря и его жены, только здесь царил идеальный порядок. На жестяном листе, прибитом к полу перед плитой — ни уголька, посуда развешена по стенам вперемешку со связками лука, пучками душистых трав и листьев. Стол тоже чистый, посередине надколотый глиняный кувшин и пара грубых деревянных кружек. Все на своих местах, ничего лишнего.

— Да считай каждый раз, как в городе гулянье. Мы уж привыкли, внимания не обращаем. Вон, отец и не спустился даже.

Хэл выглянул из кухни, осмотрел темную лестницу на второй этаж и невольно понизил голос:

— Он спит?

— Может, спит, может, просто у камина сидит, отдыхает, — Эдвард ссыпал осколки в мусорное ведро, — он последнее время что-то прихварывает, а лекарь, сам понимаешь. Я ему помогаю, чем могу, но... эх, мне бы еще парочку книг по медицине! — с неожиданной страстью произнес он, и смуглое лицо осветилось знакомым Хэлу выражением — безудержной жаждой нового. — Да где их взять, надо в Тэрас идти, покупать у Искателей...

Он со вздохом присел к столу, налил из кувшина ягодной воды себе и Хэлу, заботливо спросил:

— Подогреть? Я мигом плиту затоплю.

— Нет-нет, и так нормально! — заверил его Хэл. — Жарко от плиты-то будет.

— А я люблю тепло, — усмехнулся Эдвард и подпер подбородок ладонью. Черты его разгладились, утратили привычную жесткость, и Хэл вдруг понял, что друг откровенно наслаждается моментом. Неудивительно, прошел целый год с тех пор, как они вот так спокойно сидели и болтали о том о сем.

Если уж Хэлу было одиноко, можно лишь отдаленно представить, как терзало одиночество Эдварда.

— Слушай... насчет той клятвы, про которую парни... — неуверенно начал Хэл, но Эдвард его перебил:

— Не хочу знать.

— Уверен? — Хэлом владело двойственное чувство. Не хотелось, чтобы между ними оставалась хоть малейшая недоговоренность, и в то же время не отпускал подспудный страх.

А что, если все-таки сбудется?

— Раз все сказанное тобой тогда не имеет значения, — Эдвард в упор посмотрел на Хэла, и тот не отвел взгляд, — значит, и эта клятва, какой бы она ни была, тоже.

Хэла слегка отпустило.

— Ты прав, она не считается, — весело заявил он, — к тому же, я, когда ее произносил, держал в кармане фигу.

Брови Эдварда изумленно изогнулись, а потом он фыркнул и засмеялся, Хэл просто ушам своим не поверил. За все время знакомства ему удалось рассмешить Эдварда едва ли пару раз, и сейчас этот тихий смех заставил его буквально воспарить к облакам.

Теперь он точно знал — все вернется, таким же, как было, а может и лучше.

У него получилось.

Получилось.

***

Никем не потревоженные, они просидели за столом до самого утра. Ближе к середине ночи Эдвард все же затопил плиту и угостил Хэла потрясающей картошкой, запеченной в молоке с какими-то травками. Потом бесшумно сбегал наверх, принес темную мазь в стеклянной баночке и вручил Хэлу с заверением, что для заживления ран во всем мире лучше ничего не найти. И Хэл ни на секунду в этом не усомнился.

Воскрешение их связи напоминало утро в лесу, когда заря неторопливо освещает ветку за веткой.

Мотылек, с сухим шелестом метавшийся по кухне, присел на стену и оказался кремовым, узорным, словно выточенным из розоватой древесины яблони. Ночь была безгранична, как море из книги «Остров сокровищ»; в разбитое окно вливался теплый ветер, и темнота засасывала Хэла, точно водоворот.

Но потом он приходил в себя, снова слушал Эдварда, который все говорил и говорил, без остановки, и поражался перемене, произошедшей с другом. Тот словно бы ожил или пробудился ото сна — именно такое чувство владело и самим Хэлом.

Как будто ему долго-долго снился тягостный, тяжелый сон, и вот наконец он проснулся.

Когда ветер стал прохладнее и голубовато-серый отсвет упал на осунувшееся, но все такое же мягкое лицо Эдварда, Хэл через силу произнес:

— Пора мне, наверное...

Эдвард тут же поднялся, решительный и собранный, точно воин перед боем.

— Пошли вместе, я все равно собирался заглянуть домой после карнавала. Ну и вообще... на всякий случай.

— Думаешь, при тебе они не осмелятся ко мне прицепиться? — улыбнулся Хэл, накидывая плащ. Счастье свернулось в груди теплым, нежным облачком, и от этого так и тянуло постоянно улыбаться, как какого-нибудь деревенского дурачка.

— Конечно нет, ведь я наводящий ужасную порчу Свершитель, — серьезно ответил Эдвард, и Хэл едва успел зажать рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос.

Закутанные в плащи, они выскользнули из дома и двинулись вверх по улице с котомками за плечами. Небо отливало цветом в синяк, розовые, точно плоть, облачка плыли за бело-серыми кучевыми, намекая, что день предстоит холодный и ясный.

С утра действительно похолодало, на пустынные улицы опустился белый туман, свиваясь в кольца в подворотнях и придавая домам таинственный вид. Кругом валялись объедки, брошенные лотки, разбитые прилавки, дешевые берестяные маски и бумажные разноцветные ленты, втоптанные в грязь. Вьен выглядел так, словно его всю ночь грабила орда разбойников.

Горожане спали мертвым сном после карнавала, и Хэл с Эдвардом преспокойно шли бок о бок прямо по середине улицы.

— Здорово, да? — негромко произнес Хэл. — Вот бы всегда так ходить!

Эдвард скептически поднял брови.