Гораздо большую боль — как всегда — причиняло то, что родители не вмешались, не остановили Майло. Собственно, они вообще ничего не делали, чтобы укротить злобный нрав старшего сына, и Хэл уже не мог вспомнить, как давно это продолжается. В какой момент Майло вдруг отодвинул родителей в сторону и стал верховодить в доме? После ухода сестер или раньше?

Раньше, уверенно подумал Хэл, пробираясь по кустам и задворкам. Солнце поднялось уже высоко, в деревне кипела жизнь — не хотелось бы попасться на глаза языкастым женщинам. Ему хватило унижения от побоев Майло.

Родители всегда питали к нему непонятную слабость. Да, старший сын и тяжело болен, но живется ему очень даже неплохо. Работой его никто не неволит, шляется целыми днями по деревне, собирает сплетни и всех стремится вывести на чистую воду. Будь он здоровым, мужики и парни давным-давно как следует отделали бы его за такое поведение, но калеку, конечно, никто не тронет. Майло терпели, но не любили.

Лет в десять у него начала сохнуть левая нога, а потом странная болезнь перекинулась на левую руку, и все тело как-то съежилось, перекосилось. Майло и прежде не отличался сговорчивым нравом, но болезнь озлобила его до крайности. Эта злость и постоянная готовность вступить в драку, не щадя себя, надежно защищали его от насмешек деревенской ребятни.

Сейчас Майло уже исполнилось двадцать пять, и никто не заметил, как за прошедшие годы снисходительность родителей к его выходкам перешла во что-то другое. Увечный юноша как будто подавлял всех в семье своим диким, необузданным нравом, силой духа и чудовищной яростью. Все одинаково робели перед ним — и родители, и братья, а с отъездом последней из сестер стало только хуже.

Но солнце светило, кусок хлеба заглушил голод, и Хэл выкинул из головы мысли о Майло.

Добравшись до края деревни, он спустился по склону холма на поле и припустил в сторону леса. Бегать по скошенной траве — одно удовольствие, и Хэл несколько раз высоко подпрыгнул, потом кувырнулся и со смехом вскочил на ноги. В лицо стремительной волной катил аромат леса — прелых листьев и коры, влажной земли и мягкий, кисловатый запах елей.

Лето утекало, как вода сквозь пальцы, надо взять от него все, что можно, прежде чем зима скует деревню ледяными оковами. Урожайный месяц не за горами, а там хочешь не хочешь придется вкалывать, помогать семье. Хэл и без того пользовался редкостной для своего возраста свободой благодаря двум средним братьям и отцу, которые без труда справлялись с хозяйством.

Среди всех детей четы Магуэно Дирхель отличался самым легким и незлобивым характером — и самым крепким сложением. Если бы не болезнь, Майло тоже вырос бы крупным и крепким, а вот остальные дети унаследовали хрупкую, тщедушную стать Изабеллы, матери Хэла. Но, в отличие от Майло, Хэл всегда улыбался — даже когда ему хотелось завыть.

Вот и сейчас, вступив в лес, он достал флейту, и с первым же ее звуком случившееся дома сгладилось, а горизонт мыслей снова стал чистым и безоблачным. Легкий мотив роем бабочек вспорхнул к верхушкам деревьев, слился с пением ветра. И почти сразу впереди зашуршали кусты, и, наперебой выкрикивая приветствия, появились трое мальчиков.

Бен, сын кузнеца, белокожий и рыхлый, с короткими огненно-рыжими кудрями, покосился на красные следы на предплечьях Хэла. Кое-где кожа была рассечена до крови, застывшей крохотными алыми бусинками.

— Сильно досталось?

— А, ерунда! — отмахнулся Хэл и, крутанувшись на месте, плюхнулся на поваленное дерево. — Куда пойдем сегодня? По мне, так чем дальше, тем лучше. Вы как?

— Я с тобой, — коротко ответил Натан, сосредоточенно хмуря тонкие черные брови. Худой, темноволосый, он был самым серьезным в их компании и, как ни странно, самым драчливым. Терпел до последнего, а потом без всякого предупреждения взрывался, как заряд фейерверка, и остановить его тогда было непросто.

— А я даже и не знаю... — задумчиво протянул третий мальчик, усаживаясь рядом с Хэлом, и тот невольно фыркнул от смеха.

«Не знаю» было, кажется, любимейшим словом Арно. О чем бы его ни спросили, он тут же начинал оправдываться: «Я не знаю, я ничего не знаю...». Маленький, коренастый и кривоногий, он приходился Бену двоюродным братом и тоже отличался ярко-рыжим цветом жесткой, как щетка, шевелюры. Бен не очень-то жаловал боязливого, робкого родича, но помалкивал, поскольку Хэл не возражал против его присутствия.

Эта троица составляла костяк их компании, время от времени к ним присоединялись и другие мальчишки. Хэл никогда никого не привечал и не прогонял — чем больше народу, тем веселее. Но после ночного приключения большинство мальчишек, видимо, решили остаться дома, от греха подальше.

Не в силах и минуты посидеть спокойно, Хэл откинулся назад и продолжил играть в таком положении. Потерял равновесие, кувырнулся, чуть не свернув себе шею, и захохотал.

И вдруг вскочил на ноги.

— Эй, а эту ржавку я не видел! Гляньте-ка!

Он сунул флейту за пояс и полез в ближайшие кусты. Мальчики не торопились следовать за ним.

— Брось, Хэл, не трогай ты его! — боязливо произнес Арно.

В центре куста громоздилось нечто, смутно напоминающее домик с окошками, но почему-то вытянутое в длину. Ржавый металл протяжно заскрипел, когда Хэл, весь в паутине и листьях, залез на крышу «домика».

— Такой здоровенный, как это я его пропустил? Эй, забирайтесь сюда!

Бен и Натан переминались с ноги на ногу и не трогались с места.

— Арно прав, лучше слезай, — наконец выдавил Бен, — сам знаешь, все, что после Исхода осталось, только несчастье приносит.

Хэл со смехом заложил руки за голову и, покачивая ногой, растянулся на теплом металле.

— Старушечьи байки! Ржавок в лесу полно, и что-то наша деревня до сих пор на месте, не сгорела и не вымерла. Это просто кучи гнилого металла, чего бояться?

Арно поежился, словно от холода.

— Ну не знаю. Мать говорит, в них живут призраки тех, кто до Исхода помер... если нарушить их покой, нашлют Белую Лихорадку, и тогда конец.

Хэл повернулся на бок и подпер ладонью щеку.

— С Исхода больше трехсот лет прошло, и Белой Лихорадкой давно уже никто не болеет. Так чего трястись?

— Мы не трясемся! — с досадой заметил Натан. — Но зачем рисковать понапрасну? В этих ржавках, быть может, Белая Лихорадка сохранилась, залезешь внутрь и заразишься!

Хэл вскочил на ноги.

— Да нет тут никакой Белой Лихорадки! Я вам докажу! — С этими словами он вдруг подпрыгнул, раз, другой и третий, обрушиваясь всем весом на жалобно стонущий металл.

— Прекрати! — крикнул Натан, но было поздно — раздался визгливый треск, взметнулось облако сероватой пыли, и Хэл провалился сквозь крышу внутрь «домика».

Бен и Натан тут же бросились вперед, ломая ветки, а Хэл внутри кашлял и хохотал, как сумасшедший.

— Видите, ничего здесь нет, кроме старой пыли! Это просто куча мусора, глупо ее бояться!

— Сейчас же вылезай! — рявкнул Натан. Его узкое лицо побледнело, несмотря на загар.

— Ладно, ладно, вылезаю, не бесись. — Хэл ухватился за края дыры, подтянулся и легко спрыгнул на землю, — Всемогущий, какие вы нервные, парни!

Он был с ног до головы перемазан пылью, лицо и руки в грязи.

— Будешь тут нервным, когда полмира передохло, — буркнул Бен.

— Так это когда было... эй, полегче!

Натан схватил Хэла за плечо и почти силой выволок из злополучного куста.

— Идем к реке! — прошипел он. — Ты меня в могилу сведешь!

— Ну если это случится, то уж точно не потому, что в ржавках есть Белая Лихорадка! — парировал Хэл и с хохотом увернулся от плюхи разгневанного приятеля.

— Правда, это уж как-то... чересчур, — заметил Бен, пыхтя и вытирая пот со лба, — ты что, вообще ничего не боишься, что ли?

Хэл остановился и потер подбородок.

— Дай-ка подумать... нет!

Натан фыркнул и быстро пошел вперед, Бен поспешил следом. Лишь Арно семенил рядом с Хэлом и смотрел на него сияющими глазами.

Солнце поднималось все выше, воздух был густой, теплый и сладкий, как леденец, который Хэлу как-то посчастливилось попробовать. Пятна света пробивались сквозь кроны, двигались, порхали по лесной подстилке, точно огненные бабочки.