Хэл впервые отчетливо понял, что это совсем не про него. Раньше он катился по колее жизни, даже не думая, что это колея, но теперь видел ее совершенно отчетливо. Вкалывать, как лошадь, болтать с соседями, справлять праздники, наблюдать, как времена года сменяют друг друга и потихоньку стареть, пока вся твоя жизнь не истает, без цели и смысла?

Ну уж нет.

Но когда взгляды друзей обратились к нему, у Хэла не хватило смелости озвучить свои мысли. Он пробормотал что-то о том, что и не думает о самостоятельной жизни, поскольку теперь он единственный сын в семье и не может бросить родителей. Друзья посмотрели на него с глубоким сочувствием и впервые за время разговора слегка оттаяли.

И когда Хэл, выдумав благовидный предлог, потащился домой по раскисшему снегу, он все вспоминал эти взгляды и чувствовал, как внутри горячим источником вскипают досада и гнев.

Да что они понимают, жалкие деревенские затрепы! Он слышал и видел такое, чего им и во сне не снилось, последние полтора года были в сто раз ярче, напряженнее и интереснее, чем будет вся жизнь этих олухов от начала до самого конца!

Он мог бы рассказать такое, что у них челюсти поотваливались бы, убрать с их лиц это жалкое сочувствие и вернуть то, что привык видеть — восхищение, зависть, желание подражать.

Но, как бы сильно ни жаждал Хэл восстановления своего статуса, прежде всего, конечно, в собственных глазах, глупо раскрывать подобную тайну ради минутного триумфа над мальчишками. Ну их, пусть живут безмятежно!

Он, Хэл, обязательно помирится с Эдвардом и снова будет путешествовать по разным городам и странам, искать таинственные сокровища, выходить в море на прекрасных кораблях под всеми парусами. Разве можно променять это на жалкую перспективу женитьбы и обзаведения хозяйством?

А самое лучшее, вдруг подумал Хэл, приближаясь к своему дому и уже с расстояния слыша злобные вопли Майло, было бы отправиться в путешествие по-настоящему. Искать реальные, а не выдуманные сокровища, увидеть небо, отраженное в море, не только в своем воображении.

Но, увы, об этом нечего было и мечтать.

Даже когда Майло уйдет на Тот Берег — если уйдет, мрачно подумал Хэл, он был уже готов поверить в то, что этот гандюк бессмертен, — все равно нельзя оставлять родителей одних. Кто-то должен о них позаботиться. Старшие братья ушли, у сестер свои семьи, в них престарелые родители жены станут обузой или того хуже — прислугой.

Нет, он должен остаться и останется. Кроме того, Эдвард здесь, а их дружба — все, что нужно для счастья, твердо решил Хэл и улыбнулся этой мысли.

Улыбка так и сияла на его лице, когда он вошел в дом, под шквальный огонь беснований Майло.

Наступила весна, и вновь, как и в прошлом году «плуг Эда» показал себя с самой лучшей стороны. На этот раз Пол участвовал в распашке, и они закончили еще быстрее и засеяли свое поле раньше всех в деревне.

Но это Хэла совсем не порадовало — тоска по-прежнему лежала на сердце тяжким бременем. Он дал себе слово, что как только полевая страда закончится, сразу же отправится к усадьбе Райни и отыщет Эдварда. Если он в городе — значит, пойдет в город, подберется к дому Свершителя под покровом ночи, в общем, так или иначе найдет способ встретиться с Эдвардом.

Думая об этом, Хэл сообразил, что теперь его друг стал Свершителем, а значит, их посиделкам в библиотеке в любом случае пришел конец. Но ведь Эдвард не оставит мать одну с таким большим хозяйством? Наверняка он возвращается в лес достаточно часто, они смогут договориться о встречах, придумают что-нибудь. Хэл был воодушевлен как никогда и жаждал действовать.

Состояние Майло ухудшалось с каждым днем, он с трудом выбирался из дома и ходил, останавливаясь для отдыха через каждые десять шагов. Было очевидно, что недалек тот день, когда он сляжет окончательно, и Хэл, понимая, что подобные мысли не делают ему чести, все же ждал этого дня с нетерпением.

Потому что даже в теперешнем состоянии Майло ухитрялся приглядывать, что Хэл делает и куда ходит. А сейчас, по весне, веского предлога для того, чтобы надолго уйти в лес, не находилось. Дров достаточно, Хэл навозил и наколол их еще прошлой осенью, для грибов и ягод не пора. Те из деревенских, кто разбирался в целебных травах, ходили в лес и сейчас за первыми ростками, но Хэл никогда не интересовался этим вопросом.

В конце концов, он все-таки не выдержал и в один теплый, солнечный день, убедившись, что Майло поковылял в деревню и уже отошел достаточно далеко, свернул на задворки, проскочил между домами на поле и припустил в лес.

Его прозрачно-зеленая, словно укрытая изумрудной вуалью стена надвигалась на Хэла. Пахло разогретой влажной землей и молодой листвой, освобожденный от зимы воздух ходил волнами.

Подлесок уже просох, лишь в глубокой тени, у корней кустов лежали куски ноздреватого, хрупкого снега, густо присыпанного кусочками коры, мелкими веточками и прочим лесным мусором.

Бурый ковер опавших листьев тут и там протыкали нежно-зеленые стебли молодой травы, и Хэл вдруг подумал, что где-то здесь есть и те листья, которые реяли в небесной синеве два года назад, над их с Эдвардом головами. Тогда они могли просто бродить по лесу и говорить, говорить... ничто не омрачало их жизней. Во всяком случае его жизнь, потому что Эдвард наверняка думал о том, что ему в скором времени предстоит. Но он молчал, не тревожил Хэла своими печальными мыслями, и тот был счастлив.

Он шел не спеша, погрузившись в воспоминания, и вздрогнул, когда впереди показалась чья-то фигура.

В первый момент Хэл решил, что это Эдвард, что Всемогущий в великой милости подарил им случайную встречу, совсем как в начале знакомства. Но человек был значительно ниже Эдварда, который даже в свои пятнадцать чуть ли не на голову возвышался над толпой — в городе это было особенно заметно.

— Привет. — Фигура вскинула руку, и Хэл с удивлением понял, что это Натан.

— Ты что тут делаешь? — спросил он, приближаясь. — Ваши вроде еще не закончили сеять?

В детстве очень худенький, за последнюю пару лет Натан вытянулся и раздался в плечах, прежде тощие руки и ноги налились силой. Сложением, гибкостью стана и сухостью мускулов он напоминал Эдварда, бледную кожу покрывали россыпи юношеских прыщей.

Темные глаза уставились на Хэла со странным подозрением, и тот невольно отвел взгляд.

— Не, как раз вчера закончили. — Натан ступил в сторону, словно предлагая Хэлу идти в прежнем направлении. Тот не двинулся с места. — Так чего ты тут? Решил прогуляться, как в старые добрые времена, а?

Солнце вдруг показалось Хэлу очень жарким. Его лучи, пронизывая лес, напоминали струны.

— Да-а, вышел слегка развеяться, — как можно беспечнее произнес он, постукивая кулаком по стволу ближайшего дерева, — сам знаешь, с Майло покой нам только снится.

— Жаль, флейту не взял, — протянул Натан. Сожаления в его голосе не чувствовалось, — сыграл бы... как в старые добрые времена.

Во второй раз он произнес эту фразу с еще большим нажимом, чем в первый.

У Хэла дрогнуло веко. Он быстро провел ладонью по лбу, словно почувствовал, что к коже прилип волосок, и принужденно улыбнулся.

— Знаешь, старик, я сегодня как-то настроился один пройтись. Ты ж не обидишься?

— Какие обиды между друзьями, — пожал плечами Натан, однако уходить не спешил, — ведь мы же друзья?

— Эм... ну конечно, друзья, ты чего?

— А как считаешь, если друг совершает глупость, следует его остановить?

Хэл всем корпусом развернулся к нему, одновременно делая шаг назад. И тут же понял свою ошибку — теперь солнце било в лицо так, что пришлось прикрыть глаза ладонью, а лицо Натана напротив, оставалось в легкой тени.

— Ты о чем это... друг?

Натан с легкой улыбкой пожал плечами и вдруг показался очень взрослым, чужим... и недобрым. Он всегда таким был, вдруг понял Хэл, только я раньше не замечал, потому что это не имело значения — я ведь был одним из них. Плохой или хороший, но свой.