Ю, резиденция правителя, растущий кровавый Янгос

Случилось именно то, чего Марселу опасался больше всего. Он сидел напротив принцессы не в силах выдавить из себя ни слова. В голове — звенящая пустота, ни намёка на мысль даже! Всё заняла томная нега от лицезрения исключительной красоты. Пожалуй, если бы его манеры не были отточены до безупречности, он рисковал оказаться в состоянии пускающего слюни влюблённого по уши идиота.

— Мне говорили, что вы не любите сладости, эр-хот, но, похоже, это не совсем так, — мягко произнесла Юфемия. На её нежных губах играла чарующая улыбка, от которой практически невозможно было оторваться.

Марселу опустил взгляд и тупо уставился на опустевшую тарелку с пирожными. Так вот почему во рту вдруг стало так сладко! И когда только успел? Впрочем, память услужливо ему подсказала, как он всякий раз, когда очередная неловкая пауза начинала затягиваться, его рука сама тянулась к крохотному пирожному. Это всё нервное! Но ведь не скажешь так повару, тем более, когда она настолько прекрасна и сидит напротив!

— Прежде мне не доводилось пробовать ничего подобного, — любезно ответил Марселу, чуть отведя взгляд. Пялиться в открытую ему не позволяло воспитание, но соблазн был очень велик.

— Вы так обходительны, эр-хот, — учтиво поблагодарила Юфемия, но, внезапно её яркие изумрудные глаза потемнели, а в голосе появились совсем иные, более глубокие и серьёзные нотки. — Возможно, мои слова сейчас покажутся вам резкими и не столь изысканными, как ожидается от принцессы, но мне совсем не хочется тратить время на галантные расшаркивания друг перед другом и упражнения в куртуазности. Не жду, что вы со мной согласитесь, но взаимное лицемерие не кажется мне хорошим способом узнать друг друга.

Марселу ошарашенно воззрился на принцессу, но та ничуть не смутилась и продолжила:

— Я знаю, что вы не любите сладкое, эр-хот, и не пыталась поразить вас своей выпечкой. Эти пирожные я приготовила для вашей матушки, как напоминание о Бэрлоке. Десерты у нас подаются редко, только во время больших празднеств, а этот, по словам старой нянюшки, особенно нравился эм-рейм в детстве.

— Я и не догадывался, — смущённо признался Марселу. Он всё ещё был огорошен стремительной переменой в характере принцессы, но не мог сказать, что эта новая — смелая, прямая и рассудительная — ему нравилась меньше. В его глазах она оставалась столь же очаровательной.

— Говорят, совместные трапезы сближают, — продолжила Юфемия с милой улыбкой, — но я совсем не голодна, а вы уже съели все угощения. Не лучше ли нам, в таком случае, прогуляться? Вы покажете мне ваш дворец, а я расскажу вам немного о себе.

Марселу едва сдержал вздох облегчения. Предложение принцессы избавляло от множества неразрешимых трудностей, например, той самой неловкости, которая изрядно напрягала, или натужного поиска тем для разговора, что не очень-то клеился.

Прогулка и в самом деле заметно оживила их общение. Юфемия оказалась весьма любознательной и, не стесняясь, завалила Марселу вопросами. Её увлекало буквально всё на свете, начиная от цветов и картин, и заканчивая архитектурой и техническим устройством дворца. Она воодушевлением рассматривала, как хозяйские постройки, так и меблировку общих комнат, находя какое-то особое удовольствие во всяких разных малоприметных мелочах. Так, принцессу восхитили столбы акведука — в их ступенчатой форме ей привиделись не только гениальный математический расчёт и практичность, но и некая эстетика и даже философия. Не меньше внимания заслужила и резьба старинных кресел в северной гостиной, и устройство разъезжающихся дверей в музыкальном салоне.

— Я не заметила во дворце скульптур, — задумчиво произнесла принцесса, прогуливаясь по галерее с семейными портретами. — На Ю не любят статуи?

— Это не простой вопрос, — чуть замялся с ответом Марселу. — Скорее, опасаются по старой памяти. В наших легендах Трёхликий оживлял статуи в полнолуния, и те творили всякие ужасы. Не только нападали и убивали, но ещё могли навредить репутации. Один из моих прославленных предков возжелал отлить себя в золоте, но в первое же полнолуние его статуя ожила и принялась крушить дворец, а все видящие решили, что в правителя сошёл с ума.

— Даже жаль, что на Бэрлоке никогда не поклонялись Трёхликому! — пожалела Юфемия. — Если хоть на одну ночь у нас ожили все те жуткие чучела убитых животных, побеждённых троллей и скелеты сражённых врагов, бэрлокцы тоже прекратили бы украшать подобным кошмаром дома и замки!

От упоминания о чучелах Марселу невольно передёрнуло. Было дико и мерзко осознавать, что где-то на варварском Бэрлоке звериным братьям даже после смерти приходилось находиться в домах их мучителей и убийц.

— Возможно, это прозвучит для вас странно, но меня всегда завораживали скульптуры, — внезапно призналась Юфемия. — Как восхитительно ими украшают свои замки вампиры! Тонко, изысканно, и с глубоким смыслом! Вы знали, что в каждом вампирском клане есть свой скульптур, который создаёт уникальные фигуры? Это весьма почитаемая должность, а каждому творению дают имя! Наверное, когда-то вампиры, как и ваши народы Ю, верили, что статуи могут стать живыми.

То, что принцесса вдруг заговорила о вампирах, да ещё с таким восторгом, заставило Марселу насторожиться. Чувство потаённой опасности затаилось где-то внутри: к принцессе и в самом деле стоило приглядеться.

— Жаль только, что бэрлокцы никогда не понимали искусства! — вздохнула она. — В королевском дворце очень много скульптур, но все они лишь трофеи — доказательства кровавых побед, а потому к ним частенько относятся с пренебрежением. Мой отец после попоек мог просто наброситься, обрубить руки и ноги, раскрошить тела и разбить головы только потому, что ему стало скучно и не с кем подраться!

— Узнаю бэрлокскую кровь! — стараясь прозвучать не слишком фальшиво, нарочито небрежно бросил Марселу. Он не желал вызвать у принцессы каких-то подозрений, и потому поспешил поддержать тему: — Марианна так же разделалась с моими деревянными солдатиками, когда ей, наконец, разрешили использовать настоящий меч. Ей понадобился всего час, чтобы превратить их в щепки!

— А ваша сестрица довольно кровожадна для маленькой принцессы, — заметила Юфемия, и её взгляд внезапно погрустнел. — Пожалуй, ей даже могло бы понравиться на Бэрлоке. У нас оружие выдают сразу же после того, как ребёнок научится ходить, а в пять мальчишки вовсю хвастаются, кто и сколько зарезал крыс или кошек.

— И вы тоже… в этом участвовали? — удивился Марселу. Признаться, ему трудно было представить принцессу с оружием в руках, но, зная жестокие традиции Бэрлока, он не спешил исключать и такого.

— Нет, что вы! Высокородным леди на Бэрлоке запрещено давать оружие. Умелая мечница или лучница опасна и сможет дать отпор, а наши мужчины к такому не привыкли. Для многих из них женщина в доме то же, что привязанный в столбу соломенный тюфяк для тренировки.

Марселу оторопело воззрился на принцессу. Он вовсе не ожидал подобных чудовищных откровений, и теперь не знал, как ему реагировать.

— Хотела бы я сказать, что к этому можно привыкнуть, но к чему лукавить? — с печалью продолжила Юфемия. — У женщины на Бэрлоке в самом деле незавидная судьба, и неважно крестьянка она или принцесса.

Её последние слова окончательно добили Марселу. Он снова не знал, что сказать. Да и что тут скажешь? Утешение будет сродни издевательству, праведное возмущение вызовет лишь закономерную злость, а искреннее сочувствие прозвучит лицемерно. Марселу не мог изменить жестоких законов Бэрлока, но и судить их тоже не имел никакого права.

Гнетущая, вязкая тишина повисла вновь. Марселу не осмеивался даже взглянуть на принцессу, уставившись себе под ноги, будто на мозаичном полу кто-то оставил ему послание.

— Уже темнеет, не пора ли нам завершить прогулку? — прервала затянувшееся молчание Юфемия.

Марселу растеряно огляделся: солнце только начало клонится к закату, но стоит ли придираться к мелочам?