Я сообразил, что от меня требуется, и отскочил в сторону. И тут же контору озарила вспышка магния. Довольный, сияющий Федор Игнатьев, предвидя грядущие проблемы, принялся оперативно сворачивать свою треногу. А застрявший Т.Ф. побагровел еще сильней, так, что я испугался: вдруг и в самом деле его удар хватит! Глаза его налились кровью и из корзины раздался душераздирающий вопль:

— Кто посмел? Кто впустил сюда этого щелкопера? Стриженов! Да я тебя!

— Так что, кому поверит судья? — перебил я бывшего своего начальника и ретировался следом за журналистом.

Прежде, чем сбежать вниз по лестнице, я подобрал загодя примеченную доску и подпер дверь конторы. А то пока господин Игнатьев разведет пары своей ласточки, нас поймают, побьют и отберут все документальные свидетельства.

К моему удивлению, когда я покинул, наконец, здание конторы, древний мобиль уже бодро фырчал.

— Садитесь скорее! — махнул мне рукой Игнатьев.

Я не стал медлить, и тут же запрыгнул на свободное сиденье. Журналист дал газу — вернее, пару, и мы помчались прочь от конторы товарищества «Успех» с бешеной скоростью десять миль в час.

Пока престарелая колымага вытрясала из меня душу на городских мостовых, я вспоминал свой разговор с господином Маннером. Воспроизводил в памяти каждое слово, каждый жест, интонации и выражение лиц… Надо сказать, я не ожидал, что все пройдет вот так, со скандалом и драками. Я даже подумать не мог, что в здешнем варианте Тамбова, который сперва показался мне этаким оазисом куртуазности, нарвусь на такого закоренелого хама. Впрочем, жаловаться грех. Конечно, расчет был на более мягкий итог, но так получилось намного лучше. Т.Ф. и наговорил много больше, чем я смел надеяться, и в драку полез при всем честном народе. А финальный эпизод, пожалуй, будет эффектней немой сцены в «Ревизоре». И, что особо ценно, отснятый Игнатьевым кадр.

У журналиста теперь есть куча материала для сенсационной статьи в «Ведомостях». Он тиснет свою статейку в вечернем номере газеты, да украсит ее шикарным портретом управляющего «Успеха». Может, всю полосу ему и не отдадут, но даже четверть газетного листа, по-моему, будет неплохо. Да и обещанный суд над Маннером после такой статьи уже не представляется мне такой уж авантюрой. Нет, я в любом случае попытался бы найти ушлого крючкотвора. Договорился бы с ним на половину той суммы, которую он сможет оттягать. Глядишь, и продлил бы на месяц-другой проживание у мадам Грижецкой. Ну а теперь, как мне кажется, даже самый начинающий юрист сможет выиграть процесс «Стриженов против Маннера».

Мои размышления прервала очередная остановка.

— Что, Федор Иванович, опять вода?

— Опять, — вздохнул журналист, и принялся вылезать из экипажа.

— Как вы думаете, Владимир Антонович, — обратился он ко мне, пока вода переливалась из канистры в бачок, — можно что-то сделать с этим драндулетом? Честное слово, порой действительно хочется отправить этот набор металлического лома на свалку. Останавливает меня только то, что в этом случае мне придется таскать фотографический аппарат на себе. А весит он, надо сказать, немало. Если же прибавить штатив да пластинки, выходит и вовсе как бы не полпуда. Нет, вы не подумайте, что я жалуюсь. Но даже на этом престарелом одре, со всеми его недостатками и проблемами я передвигаюсь гораздо быстрее и с намного меньшими усилиями.

Я не стал сразу отвечать. Тема, безусловно, очень интересная. Когда еще выпадет случай ознакомиться с местными конструкциями? И не на картинках поглядеть, а вот так, своими руками пощупать. Ведь сразу множество вопросов отпадут сами собой. Опять же, можно будет прикинуть, насколько будут востребованы мои знания в области автомобильных конструкций. Хотя бы в том, что касается общей компоновки, органов управления, подвески и всяких сервисных мелочей. Да и кузов: ведь сплошное дерево, изготовить новый, с иными обводами и поставить его на старую раму несложно. Но есть и определенные риски: смогу ли справиться с абсолютно незнакомой конструкцией? И не обрушится ли моя репутация в случае неудачи? Опять же в случае успеха можно будет хоть прямо фирму открывать по апгрейду вот таких древних агрегатов.

Я походил вокруг мобиля, посмотрел, покачал кузов, попинал по колесам, еще немного подумал и, в конце концов, решился:

— Мне трудно судить о состоянии вашего мобиля по внешним признакам. Для точной оценки мне нужно осмотреть его повнимательней. Но, думаю, если провести небольшой ремонт, подтянуть то, что разболталось, заменить то, что наиболее сильно износилось, то ваш старичок еще побегает. С новыми мобилями он, конечно, не сравнится, но положенные ему пятнадцать миль в час будет честно выдавать. Кроме того, глядя на ваш агрегат, у меня возникла одна идея. Если она выгорит, вы сможете за сравнительно скромные деньги избавиться от насмешек.

— Действительно? Вы так думаете?

— Да. Именно так я и думаю.

— Владимир Антонович! — Игнатьев сложил руки перед грудью в молитвенном жесте. — Если вам это удастся, вы меня очень обяжете.

— Федор Иванович, — я принялся ковать железо, — у меня есть к вам встречная просьба. У вас ведь сохранились негативы с позавчерашних гонок?

— Конечно! И контактные отпечатки[1] тоже имеются.

— Замечательно! Я могу их увидеть?

— Безусловно. Скажем, завтра с утра. Сейчас я бы хотел подготовить материал для вечернего выпуска «Ведомостей».

— Конечно, конечно. В котором часу вам будет удобно?

— Я обычно встаю рано, так что можете подходить хоть прямо к восьми, как в присутствие.

— Ну, в это время мадам Грижецкая подает завтрак. Так что… сколько времени займет прогулка от пансиона до вашего дома?

— Если энергичным шагом, то, примерно, с полчаса.

— Что ж, тогда я буду к девяти часам.

— Я буду ждать вас, Владимир Антонович.

Никаких дел у меня не предвиделось, так что я распрощался со спешащим осчастливить Тамбов очередной сенсацией журналистом и решил как следует прогуляться. Обед в пансионе подавали в четыре часа, и у меня в запасе была уйма времени. Город — в своем мире, конечно, — я помнил неплохо. А сейчас представился отличный повод сравнить воспоминания и реальность.

Я неторопливо шел по тротуарам, где мощеным булыжником, а где — застланным третьесортной доской, крутил головой направо и налево, выискивая и прочитывая вывески, таблички с названиями улиц и номерами домов. Сходства обнаружилось немало, но различий было гораздо больше. Я ожидаемо не нашел на своем месте Советской улицы, Пролетарской, Мичуринской, зато обнаружил малюсенькую Ржавскую. Да и весь город был намного меньше, чем тот, что сохранился в моей памяти. Чесслово, я пешком прошел его насквозь из конца в конец за пару часов. По пути нашел дом Игнатьева. Богато, однако, живут акулы пера! Мне понравился этот двухэтажный особнячок на Обводной. Небольшой, но со своим парком, чугунной литой оградой и воротами. Чтоб я так жил! Если честно, я скорее ожидал найти господина журналиста в каких-нибудь меблированных комнатах среднего пошиба. Ну, или в пансионе наподобие апартаментов мадам Грижецкой. Ан нет — особняк. Возможно, фамильный. Я ведь, в сущности, ничего не знаю об этом человеке, кроме имени и рода занятий.

В общем и целом, мне город понравился. Зеленый, уютный, чистый — по крайней мере, центральные улицы были старательно выметены бородатыми дворниками. Большая часть домов были построены из дерева, но в центре хватало и каменных строений.

На улицах было немало народу. И чистая публика, и победнее. Вот только если благородные дамы и господа чинно прогуливались, то люди, как здесь принято говорить, подлого сословия, явно спешили по делам. Еще бы — рабочий день в самом разгаре. Босяков я не увидел. Не думаю, что их здесь нет вовсе, достаточно вспомнить хотя бы того мальчишку-газетчика. Скорее, полицейские бдят и не пущают их в богатые кварталы. А где-нибудь на окраине, в какой-нибудь слободке… там все возможно.