Ждать пришлось довольно долго, но, наконец, дошел черед и до меня. Тяжелая дверь кабинета отворилась без скрипа, я сделал два шага вперед и остановился перед столом, за которым восседал, судя по всему, сам Т.Ф. Как-то так вышло, что я так и не удосужился запомнить имя-отчество начальства. Но теперь, надо полагать, в этом и вовсе не было смысла. Пока управляющий копался в ящиках своего стола и перебирал какие-то бумаги, я получил возможность как следует разглядеть этого человека.

Маннер оказался толстячком с круглым одутловатым лицом, пухлыми щеками, маленькими комичным усиками и большой сверкающей плешью. Одет он был в шикарный костюм-тройку, явно шитый на заказ у дорогого портного. На коротких толстеньких пальцах сверкали перстни. И камни в них явно были настоящими, в отличие от тех, что я видел у моих соседей по пансиону.

Какого-то конкретного плана беседы я заранее не составлял, положившись на импровизацию. И уже здесь, в конторе, глядя на собравшихся людей, у меня возникла идея. Состояла она в том, чтобы, во-первых, сделать разговор достоянием общественности. А во-вторых, оставаясь самому в рамках приличий, будучи до омерзения вежливым, раскрутить и без того несдержанного управляющего на эмоции, заставить выйти из себя и допустить какую-нибудь пусть небольшую, но достаточную для почтеннейшей публики промашку. Главное, чтобы это зафиксировала пресса и сформировала у почтенной публики соответствующий образ.

И вот я стоял у стола в ожидании, когда этот самый разговор начнется. Но Т.Ф. явно не хотел обращать на меня внимание, так что пришлось напомнить о себе, позаботившись, чтобы мои слова были слышны во всей конторе:

— Господин Маннер, вы так и будете старательно игнорировать мое присутствие?

Маннер поднял голову и уставился на меня с таким выражением лица, словно видел впервые. Я же в ответ широко улыбнулся и в свою очередь принялся пристально глядеть управляющему точно в переносицу. Тот, видя, что меня таким приемом не прошибить, грозно рявкнул из-за стола:

— Какого черта приперся? Пошел вон! Ты уволен!

Видимо, этого должно было хватить, чтобы мой предшественник в панике скрылся куда-то далеко в неизвестном направлении. Я же в ответ улыбнулся еще шире, подтянул поближе кресло для посетителей и уселся в него, закинув ногу на ногу. Во время этих манипуляций я украдкой глянул на дверь. Все в порядке, между дверью и косяком оставалась щель вполне достаточная, чтобы вопли Маннера слышала вся контора и, что гораздо важнее, мой новый приятель журналист Федор Игнатьев.

Видя, что горлом меня не взять, мой визави переменил тактику. Он откинулся на спинку своего кресла и уже спокойней произнес:

— Ну чего тебе еще надо? Люсьена тебе бумаги выдала?

— Выдала, — подтвердил я.

— И чего ты теперь от меня хочешь?

— Как чего? Своих денег.

— Каких еще денег?

Недоумению Маннера, казалось, не было предела.

— Что значит, каких? Честно заработанных. Я отработал в товариществе «Успех» весь месяц без двух дней. Так что мне причитаются сто двенадцать рублей.

— Что-о-о? — взвился толстяк. — Ты угробил новейший мобиль, позорно продул гонки и у тебя еще хватает наглости говорить о деньгах?

Честное слово, в театре господину Т.Ф. без разговоров отдали бы роль Мефистофеля. Он состроил такую свирепую рожу, что выглядел буквально воплощением Фобоса.

— Не преувеличивайте, господин Маннер. У мобиля был лишь слегка поврежден кузов и разбито ветровое стекло. Я уверен, что уже часа через три все было исправлено, да так, что и следов невозможно найти. И, кстати, извольте выражаться повежливей. Вы, все-таки, не на базаре.

Управляющий побагровел.

— Да ты знаешь, сколько денег ушло на ремонт?! Твоей годовой зарплаты не хватит, чтобы покрыть причиненные тобой убытки! Не говоря уже о проигранном заезде. Радуйся, что я не заставляю тебя отрабатывать причиненный ущерб!

Лицедействовал Маннер просто замечательно. Я аж залюбовался и чуть не зааплодировал. Если бы не фото в газете да инсайдерская информация от дворника Никанорыча, вполне можно было ему поверить.

— Говорят, что бывает просто ложь, наглая ложь и статистика. Но вы, господин Маннер, кажется, и статистику умудрились переплюнуть. Я видел фото в «Ведомостях». Десятка на кузовной ремонт и, может, еще десятка за стекло. Хорошо, пятерка за работу механиков. Четвертной — вот все ваши затраты. Кстати, ваш любимый Клейст вчера позорно продул свою гонку. Вы у него тоже удержали из жалованья за проигрыш? Позвольте усомниться. Но даже если на мгновение допустить, что вы исключительно честны, и ваши расчеты правильны, то позвольте напомнить, что в контракте, который мы с вами заключили, прописаны предельные размеры штрафа, который вы можете на меня наложить, так что сорок рублей вы мне должны выплатить в любом случае. А теперь будьте так любезны выдать положенную мне сумму.

Пока я неспешно, с ленцой в голосе произносил свою речь, толстяк медленно, но верно зверел. Наверняка он впервые столкнулся с такой демонстративной фрондой. Ему, поди, никто и слова-то против сказать не смеет. А тут какой-то типус покусился на святое — вслух усомнился в честности начальства. Растоптать святотатца!

Маннер подался вперед и навис над столом, опираясь на руки. Нависнуть надо мной ему не позволяли рост и ширина стола.

— Мерзавец! — завопил он. — Да как ты смеешь! Ничтожество! Жалкий неудачник! Убирайся прочь, пока тебя не спустили с лестницы! Прочь!

— Ты злишься, Юпитер, значит, ты не прав, — к месту процитировал я когда-то слышанную фразу. — Господин Маннер, не угодно ли вам соблюдать хотя бы минимальные приличия? Или вы обучались не в гимназии, а в академии хамства?

Кажется, бывшее начальство меня не слышало. Да и я не вслушивался в исторгаемые толстяком эмоции:

— Мерзавец! Неблагодарная скотина! Пошел вон!

— Не брызгайте, — демонстративно поморщился я.

Было понятно, что по доброй воле этот прощелыга не отдаст мне ни копейки. Что ж, придется пойти на крайние меры.

— Так, значит, вы отказываетесь выполнить назначенные вами условия контракта? Хорошо. А вы готовы повторить свои слова в суде? Думаю, найдется бойкий адвокат, который вытряхнет из вас не только полную сумму моего жалования, но и компенсацию за все те оскорбления, которые сейчас прозвучали в мой адрес.

— Да кто тебе поверит! — взвизгнул Т.Ф.

— Да кто угодно. У меня свидетелей — вон, вся контора.

Я широким жестом указал на приоткрытую дверь и поднялся с кресла.

— Так что, до встречи в суде? Думаю, многие с радостью придут посмотреть на ваше публичное унижение.

— Ты!.. Ты!..

Управляющий выскочил из-за стола, и я едва не рассмеялся: этакий разъяренный колобок на ножках. Не обращая больше внимания на изрыгающего брань Маннера, я двинулся к выходу, но дойти не успел.

— Володя! — крикнул мне веснушчатый парень. Я обернулся. Видимо, Т.Ф. окончательно слетел с катушек и вряд ли сейчас отдавал себе отчет в своих действиях. Выскочив в общий зал, он схватил с ближайшего стола тяжелое мраморное пресс-папье и замахнулся, собираясь не то швырнуть мне в спину, не то звездануть меня по затылку. Нет, этого допустить было никак нельзя. Я шагнул навстречу Маннеру, чуть подался вправо, пропуская мимо себя увесистую каменюку и почти без замаха воткнул левый кулак в объемистое брюхо управляющего. Тот хрюкнул, выронил пресс-папье и сделал два шага назад, пытаясь удержать равновесие. На его беду, как раз позади у него оказалась объемистая проволочная корзина для бумаг. Верхний край корзины пришелся как раз под коленки тигру автогонок. Он нелепо взмахнул руками раз, другой, а потом плюхнулся своей упитанной задницей прямо в корзину.

В конторе на несколько секунд воцарилась тишина. Все созерцали мусорную корзину с застрявшим в ней управляющим. Маннер вяло дрыгал руками и ногами, пучил глаза и, словно рыба, беззвучно открывал и закрывал рот.

— Владимир Антонович! — послышался сзади быстрый шепот.