Последняя фраза уж точно воспроизводилась с чужих слов, но вот с чьих? Она озвучивала сентенции Ал-Физа — знатного распутника? Чапоса-торговца красотками? Или же… Рудольфа? — Ты совсем молодая, и никто не может запретить тебе найти рудокопа в мужья, — заметила Нэя. — Я бы на твоём месте так и поступила. Помнишь, какие мощные ребята с ближайшего предприятия приходили купаться к нам на пляж? Когда они влезали в реку, чтобы отмыться от въевшейся в кожу грязи, то вода выходила из берегов. Те девчонки — наши общие подружки из тех времён, кто приняли их предложение стать им жёнами, давно уж счастливые матери… Я помню, как мы удирали от них на лодке, которой управлял Реги-Мон, а они плыли за нами. И только когда Реги пригрозил им оружием, они и отстали. Ты одна среди прочих их не боялась.

— Я умела отлично плавать. А вот тебе точно не поздоровилось бы, опрокинь они лодку.

— Они отлично знали, кто я и кто мой брат. Они плыли за тобой! — засмеялась Нэя. — Реги же говорил: «Кто-то из вас, девчонки, тут лишний груз? А ну, прыгай за борт та, за кем они и гонятся! А то мы опрокинемся». Раззадорить ребят до потери здравомыслия, это всегда были твои проделки.

— Ты была уже тогда грудастая, отчего казалась вполне созревшей для той надобности, которой они и были одержимы, а я-то тонкая как тростинка, была и осталась, — возразила Азира.

— Они плыли за тобой. Ты утратила в лице одного из них свою судьбу. Среди тех, к кому ты настырно лезла и лезешь до сих пор, нет тех, кто тебе пара.

— Продолжаешь возноситься надо мной? Всё ещё думаешь, что я та же, какой была на детской игровой лужайке? Я прошла такую школу жизненной подлости и низости, встречала таких «анти» людей, о существовании которых ты и не подозреваешь, что я превосхожу тебя по уму. Мне не повезло с местом рождения и моего детского обитания в хлеву для рабочей скотины. Но знаешь, рабочая скотина, в основном, кроткая и не привередливая. Иногда лишь она и бывает зла, когда задумается о своём нечеловеческом существовании…

— Чьи напевы ты воспроизводишь?

— Я не общаюсь с дураками.

— Это заметно. Потому ты и страдаешь внутренней дисгармонией, что влезла не туда и пренебрегла тем даром, что Мать-Вода приготовила и для тебя тоже. Кто же именно виноват, что нет у тебя уютного гнёздышка для семейного счастья? Только ты сама.

— Я и у тебя такого гнёздышка для счастья не обнаружила, — ответила Азира.

— Я вполне счастлива…

— Но я тебе не завидую. А ты мне — да!

— Чему? Твоему помешательству?

Разговор затянулся до обеда. Спутник Азиры решил искупаться в океане, как сообщил вернувшийся телохранитель Тон-Ата.

— А чтоб он утонул! — искренне пожелала Азира, — Или рыба из глубин им закусила бы, что ли. Кстати, готовят ли у вас океаническую рыбу?

Им с Азирой принесли обед. Гостья с жадностью набросилась на еду, а хозяйка так ни к чему и не притронулась.

— Ты больна? — спросила Азира.

— О себе побеспокойся, — посоветовала ей Нэя.

— Как думаешь, что со мною происходит? — спросила Азира.

— Обратись к дорогостоящим врачам, раз уж все твои друзья столь значимы, — посоветовала ей Нэя.

— Ты мечтала отнять у Гелии её мужа? — опять спросила Азира.

— Ничьим мужем он не был.

— Почему же не стал твоим? — не отставала Азира.

— Не достоин, вот и не стал.

— Ну, конечно. Ты же аристократка! Но в чём же и выражено ваше преимущество перед простолюдинами? Когда существуют несметные богатства, это понятно, есть чем превозноситься. Но ведь ни у тебя, ни у Нэиля ничего уже не было. Я когда-то думала про Нэиля, что он какой-то заоблачный для меня. Вечное счастье снизойдёт на меня, окажись я с ним рядом… Конечно, счастье-то было, но уж больно короткое. А этот чокнутый красавец — якобы муж притворщицы Гелии, чем-то напомнил Нэиля. Я и подумала, а если продолжение того утраченного счастья возможно? Но он не нуждается ни в ком. Один лишь Чапос и остаётся… Как ты и посоветовала. Рудокоп. Он им и был когда-то. Жаль, что я не оценила его в юности. Он же ко мне тоже приставал, говорил, пошли с тобой в Храм Надмирного Света. Ты никому не нужная, никем не любимая. Во что превратил тебя твой нищий аристократ — красавчик? Ты, закрученная мутным водоворотом и уже тонущая, жалкая женщина с растрёпанной психикой недоразвитого подростка, не познавшая по его вине семейного счастья, цепляйся за меня! А сам смотрит такими сожалеющими глазами…

Она вцепилась глазами злой кошки в смятённые глаза Нэи, — И ведь уже не спрячешься от него. Всегда ищет, если я долго не появляюсь. Я ему необходима как хищнику еда. Душу сожрали другие, а этот дожирает тело. Понимаешь? — И она сбоку заглядывала Нэе в лицо, как делала и в детстве.

— Чапос питает меня запретным зельем, чтобы я выдерживала свою жизнь. Я живу в жалкой каморке и вечно скитаюсь по чужим застольям, жадно всё подметая, вечно голодная. Но этот склизкий и тёмный мир так называемого «высокого искусства» как был, так и остался мне плохо понятен. Тебе повезло, что ты вкусила лишь ту часть этого творческого мира, где пленительно обманывали декорации и мишура театральных костюмов, фальшивые драгоценности. Ты не успела заглянуть за кулисы, где настоянная на времени, скрытая от света преемственность традиций и обычаев, и где так легко можно свалиться, споткнувшись о нечто, — невидимый во мраке театральный механизм, изнанку кулисы. Тон-Ат спас тебя от лицедейского мира. Но когда он умрёт от старости, кто спасёт тебя от извилистых путей мира подлинного?

— Чьи напевы ты воспроизводишь? — опять спросила Нэя, удивляясь её речам. Но Азира вращалась в среде профессиональных лицедеев, имитаторов любой человеческой значимости, им недоступной глубины и несуществующего в их головах ума. Вот она и озвучивала где-то подобранные мысли и вряд ли имела свои собственные.

— Возьми меня жить к себе! Упроси своего старика! У вас же такой огромный дворец. Я буду тебе настоящей подругой, сестрой! Ведь через Нэиля я как бы и породнилась с вашим родом. Иначе Чапос сведёт меня в ямину на полях погребений… — тут уж она точно облекала в неуклюжие беспомощные слова собственные желания, — Вот уж откуда точно не выберешься… А в Надмирные селения я не верю. Придумки жрецов для простонародных толп. Чтобы не выли и терпели молчком. Чтобы не мешали аристократам наслаждаться всей той непомерной роскошью, из которой на их долю не осталось и малой крошечки.

— Как же тогда Нэиль, приходящий к тебе из Надмирный селений?

Азира взглянула на неё с детским изумлением, — Да. Конечно, Надмирные селения существуют. И Нэиль существует. Иначе в жизни нет смысла. Никакого смысла. А так быть не может. Но ведь туда прежде смерти не попадёшь. А жить-то как-то мне надо здесь и сейчас…

— Выбери Чапоса. Чтобы одного и на всю оставшуюся жизнь. Ты же сама говорила, что ему доверяешь и хочешь стать его женой…

— Он мутант, рождён падшей, и всю молодость батрачил на приёмных родителей, считающих его слугой. Но оказалось-то… Он сын очень высокопоставленного аристократа! Вечно вокруг меня одни аристократы. Ты знаешь о том, что он спас Элю и взял её к себе в загородную усадьбу? Один жуткий сектант украл Элю и стал её мучить. Никто и не узнает уже, чему подвергли несчастную Элю. Она же была как никто у нас, ты же помнишь, со своими кудрями, похожими на закатное небо. Чапос женился на Эле из жалости. Она родила ему близнецов. А то бы он женился на мне. Но Элю он встретил раньше. Не может её бросить.

— Если он настолько добр, чего ты его боишься? Да врёшь ты всё! Он же грабит тебя, отбирает все деньги…

— Не отбирает, а хранит у себя. А то меня бы уже обворовали дочиста. Обещает, что скоро оставит Элю, когда Эля придёт в себя от пережитого. Будет способна жить одна. Он её отпустит, и мы поженимся. Он же думает, что я от него без ума. Как и Ал-Физ. И где тут их хвалёный ум, если они не понимают, что я только разыгрываю спектакль, один и тот же на всех. Но если бы ты знала подлинную изнанку людей, а мужчин особенно, ты бы давно утратила все свои девические, застывшие в тебе иллюзии на их счёт. Твой колдун, властитель этого тихого и уникально-красивого мира, хранит тебя, как в мягком футляре хранят драгоценность, достаёт лишь для бережного любования, едва прикасаясь к тебе своими руками, да и те уже лишены силы и мужского кожного сала. На тебе же нет и пятнышка мужской похоти, следов потребления, от чего так быстро тускнеет женское очарование.