А пока что Азира упивалась своим восхождением и наконец-то! попранием всех завистниц и соперниц.

— Бабушка, — печалилась Нэя, — зря ты устроила её в школу танцев. Пусть бы она работала на ужасной фабрике, пусть. Видишь, за твоё добро она платит чёрной ненавистью ко мне.

— Злые люди нигде не находят счастья. Ни вверху, ни внизу, — ответила бабушка. — Если бы она была счастлива, она никогда не вела бы себя так. Не слушай её патологическую болтовню. Ты разве не понимаешь, в каком искусственном и ядовитом дурмане она живёт?

— Ты делишься со мною своими чудесными лакомствами — сказала как-то Азира, все разговоры которой были вариациями на одну и ту же тему, — а я могу делиться с тобой лишь своими секретами. Вот ты страдаешь от своей женской неудовлетворённости, у тебя нет никого. Не считать же твоего кряхтуна за мужчину. А у меня в этом смысле всё намного хуже. Мужчины есть, но я лишена всяких ощущений…

Видимо, настроение её пребывало в упадке на тот момент, когда хвалиться не хотелось, изображать несуществующее довольство собственной жизнью не получалось, а потребность излить себя вдруг возникла. И стало очевидно, у Азиры нет ни близких друзей, ни любящих её мужчин.

— …И мало того, мне приходится преодолевать отвращение, идя на поводу желаний своих любовников, изображая страсть, которой я не ведаю. А желания-то порой таковы, что я вылезаю из постели в таком состоянии, в каком кошки уползают издыхать в какую-нибудь дыру. Веришь, жить не хочется, а умирать ещё страшнее. И скажи ты мне, где легче зарабатывать на еду и одежду, я точно туда направлюсь. Лишь бы забыть навсегда, каковы на вкус и запах эти похотливые тела высшего качества. А те, кого я любила в прошлом и пытаюсь любить в настоящем, меня отвергали и продолжают отвергать.

— Ты не понимаешь причину этого? — удивилась Нэя её скудоумию.

— Нет.

— Любимый человек может быть лишь единственным. Всех скопом любить невозможно! И тебя по-человечески любить не будет никто, если ты продажная вещь.

В одно из своих, как всегда непредсказуемых, появлений она вдруг сказала, как только отыскала Нэю в одном из укромных уголков на самом верхнем уровне башни-дома, — Где бы ты ни пряталась, я всегда найду тебя, поскольку ты самая притягательная для меня женщина в этом мире, и я без тебя скучаю! Я с детства мечтала о тебе как о своей подруге, а если обижала иногда, так ведь от обиды, что ты меня отторгала. Но если бы ты знала настоящую правду о моей истинной, а вовсе не притворной привязанности к тебе, к твоей семье, ты бы удивилась…

Она была странным, если не колдовским, существом. Она умела обольщать собою не только мужчин. Её улыбка казалась такой искренней, а радость от встречи такой настоящей. Пришлось угощать её напитками и сладостями в стороне от занятого мужского общества. Только она и Азира, не считая бабушки, были в огромном доме женщинами. Прислуга на моменты прибытия гостей из дома вообще устранялась, исключая пары расторопных парней, которые и обслуживали гостей. Нэя с Азирой расположились в комнате-фонаре. Комната была круглая и окружена окнами со всех сторон.

— Эти статные парни, что будут обслуживать гостей за столами, ваши слуги? — поинтересовалась Азира.

— Нет. Они присланы тем домом яств, откуда и прибыла заказанная еда. У нас есть своя кухня и свой повар, но он не обязан готовить для посторонних.

— Очень заманчивые мальчики! — опять похвалила Азира. — Ты это заметила?

— Нет, — искренне и безразлично ответила Нэя, — зачем бы мне на них любоваться? Я люблю только своего мужа.

— Не притворяйся уж передо мной! Как можно любить старика? Один из них мне успел шепнуть: «Приходите в обеденный зал, красивая госпожа. А то без вас очень уж скучно обслуживать одних лишь мужчин». Я слишком поздно поняла, что красивые парни вовсе не обязательно рождаются лишь в высших сословиях, — она вздохнула.

— Зря ты не вышла замуж за простого парня и не родила детей, — заметила Нэя.

— Да и ты что-то не торопишься ими обзаводиться, — ответила та.

Какое-то время молчали, первой начала Азира, — Почему твоя бабушка не хочет со мною общаться?

— Забыла, видимо, о том, кто ты такая. Не узнала тебя.

— Она отлично меня узнала. Но она мстит мне своим невниманием за то, что я когда-то надерзила ей в лицо. Только ведь она заслужила подобное обращение. Конечно, она когда-то спасла мне жизнь… после того, как по её вине и возникли все те последствия, едва не приведшие меня к гибели…

Нэя смотрела на неё как на ту, с которой говорить не о чем, а потому и молчала.

— Она заботилась обо мне во время моей, всем вокруг понятной, болезни лишь потому, что боялась того, что я умру, и моя мать ославит вашу семейку на весь квартал.

— О чём ты? — изумилась Нэя, ничего не понимая.

— Конечно, где уж тебе понимать такое. Бабушка о таком не расскажет. Твой брат был виновником порчи моей жизни. Когда твоя бабушка узнала о моей беременности, она и завезла меня на окраину континента к каким-то знахарям, где меня и выпотрошили от нежеланного никому ребёнка!

Нэя потрясённо молчала, зная, что продолжение будет, и оно последовало.

— Ведь ты помнишь, что наши ребята ходили купаться на Дальние Пески. Ох уж эти Дальние Пески! Сколько же там было подобных историй… А я тоже любила туда ходить. Я вообще любила бродить там, где нет людей. Я с детства ненавижу людей! И твой Нэиль никогда не любил людей. Так что мы с ним оказались родственными душами. Там я с ним и встречалась. Вначале мы купались, а уж потом и всё остальное… там, где трава помягче, а заросли погуще…

— Нужна ты была ему!

— Смотря для чего. Да и что я понимала тогда… любовь в моём представлении не была тем, что имеет такие негодные последствия. Ох, и красив же он был! После него всего лишь раз и увидела я того, кто и был ему вровень, да и то… у меня душа будто сожжённая, малейшее её сотрясение, и мне становится больно. Мне, чтобы выжить, нельзя тревожиться по пустякам. Для меня всякий мужчина теперь — пустяк! С тем ребёнком недоношенным вырвали из меня всякую способность любить…

— Такого не было! И быть не могло…

— В твоём мире такого быть уж точно не могло. А в моём мире только так и бывает. Вначале ластятся, потом хватают и имеют во всех позах, пока не надоест. А уж потом девушка одна расплачивается за всё, за общую вину, — за чужое хотение, за своё позволение…

— Если так было, значит, ты сама за ним бегала! Сама того хотела!

— Конечно, сама хотела. Почаще видеть его хотела, купаться с ним хотела, валяться на песке с ним рядом и слушать его истории, которые он рассказывал. Чтобы от чужаков защищал. Там же не место для девушек, а мне там нравилось. Только в то время разве я знала, чем придётся расплачиваться?

— И чем же?

— Из меня вместе с ребёнком вырвали и моё окровавленное сердце. И другого сердца у меня больше не появилось. Хотя какой-то куцый обрубок, наверное, остался, если я всё ещё способна ощущать удовольствие от тесного общения с притягательными мужчинами. А со всеми прочими бесчувствие как раз очень удобная вещь.

— Какие же обещания толкнули тебя на такое безумство, как отдать свою чистоту первому встречному…

— Он обещал мне куколку подарить за мою уступчивость, ту самую, что у вас на хрустальном шкафу красовалась, а потом забыл не только о своём обещании, а и обо мне самой… А ведь говорил, когда разбогатеет, накупит мне кучу новых туфелек с бабочками…

— С бабочками? — не поверила Нэя. — Почему же именно с бабочками?

— Не знаю, почему. Ещё в то время, когда мы были детьми, а он уже почти взрослый, он подошёл ко мне однажды, когда я ловила бабочек в цветниках, и сказал: «Эй, ты, чучелко лохматое! Если ты ещё хоть раз прикоснёшься к моей сестрёнке, то я отломлю тебе твой грязный клювик, чтобы ты уже не клевалась», — он стоял передо мной такой высокий, подавляюще сильный, — когда я выросла, он тоже вырос, став ещё выше и ещё сильнее, — что я не столько испугалась, сколько была поражена цветом его глаз. Как бирюзовая река, как даль у горизонта… я тонула и меня куда-то унесло… Я сразу же поняла, хотя была совсем девчонка, что мне уже не выплыть, не освободиться уже никогда… Издали же я его не рассматривала.