Олег, заметно устыдившись своего размокания, неумело размазал кулаками слёзы по лицу, — Прости меня, Икринка. И ты, Антей, прости.

У Икринки в руках оказалась тонкая салфетка, и она бережно промокнула лицо Олега. — Ты меня тоже прости, хотя я ни в чём не виновата. И отца моего прости, хотя я не знаю, в чём именно он виноват. Я знаю только то, что он любит всех в подземном городе.

— Похвально, что защищаешь отца, — сказал Олег. — Только не любит он никого в подземном городе, да и нигде.

— Он Нэю любит, и меня тоже, — сказала Икринка. — И если он за всех вас переживает, то что это, как не любовь? Ты сам никого не любишь. И в отличие от него, переживаешь только своё несчастье. А между тем, ты сам причина несчастья нашего соседа лесника, сына которого ты убил. Он был моим ровесником и другом детства. И он всего лишь в том месте работал охранителем чужого и роскошного праздника жизни, поскольку у них в семье не хватало денег даже на простую еду и скромную одежду, не то, что на праздник. Он и учиться хотел, но бедная трудовая семья не могла ему помочь в этом. Дедушка давал леснику денег сыну на обучение, а лесник очень скромный и не взял, даже обиделся. Сказал, мы не попрошайки, мы с руками и с головой. Сами на всё заработаем. Вот сын его и заработал себе лютую смерть. И то, что отец тебе врезал, так этого мало! Потому что ты убийца! А ведь были и другие погубленные жизни… Будь я на месте Эли, я тебя не стала бы любить после всего…

Она ушла в спальню. Антон и Олег долго сидели в гнетущем молчании. Вскоре Икринка вышла такая же нарядная и весёлая, как будто не случилось предыдущего ужасного разговора. — Я пошла к Нэе. В «Мечту. Я очень люблю ходить в гости и очень не люблю, когда гости приходят ко мне.

— Как хорошо, что я живу один, — сказал Олег после её ухода таким голосом, как будто ничего и не произошло, а он только что зашёл попить чайку. — Мы слишком преувеличиваем для себя значение женщин. Пойду-ка и я к доктору Франку на очередной сеанс для исцеления моей никудышней души.

Антон и Нэя были единственными, с кем общалась Икринка. Жильё Нэи в сравнении с клетушками остальных, расположенных на втором уровне сиреневого кристалла, тянуло на то, чтобы называться апартаментами.

— Мне так повезло, — говорила она Икринке, — хотя, если честно, за такое везение я дорого заплатила… — И она уходила в своё неведомое, но вдруг открывающееся печальное измерение. Когда она была весела и жизнерадостна, представить её грустной было невозможно. В невесёлой же задумчивости она менялась лицом, нос заострялся, щёки бледнели, глаза она сужала, стараясь прикрыть ресницами их выражение. — В жизни, я поняла, за всё платим мы несоразмерную цену. Никому и ничего не даётся даром. И если человеку даётся счастье, то потом некие духи как беспощадные ростовщики придут и спросят за всё, так развернув течение событий, так закрутив человека в воронку скорбей, что… — у Нэи или не хватало дыхания, или она не знала, что сказать, а о чём умолчать.

— Чем же заплатила ты? — полюбопытствовала Икринка.

— Да зачем тебе знать?

— Я слышала, что тебе пришлось уступить домогательствам моего отца.

Нэя замирала, глаза стекленели как у куклы. — Кто же так говорит?

— Да говорят. Одни местные подонки из Академии. Я туда и не хожу из-за этого.

— Вот идиоты! Да разве такому как твой отец надо кого-то домогаться? Вот уроды, да… — и она замолкала, ничего не поясняя. — Твой отец, он же недосягаем никому из них. Ему стоит захотеть, и они выстроятся в очередь к нему. Но ему никто не нужен. Даже те из них, кто мнит себя элитой духа. Да откуда они тут?

— В Академии есть одна, работала лаборанткой до меня у Антона. Иви. Элита, как ты говоришь. База данных секретного «Лабиринта» отдыхает по сравнению с её познаниями. Рассказывала, что у них в этом самом «Лабиринте» работала одна, подобная тебе. Её приблизил к себе начальник Антона. Она ходила так, что никто не видел её лица, она поднимала его к небу, настолько была горда. Аристократка. А тот тоже ни перед кем не скрывал своей якобы любви. Позволял ей всё. Она едва не главнее его стала в том большом здании, где и находится тот исследовательский центр. Перед нею все сотрудники заискивали, а она мнила себя всеобщей управительницей над всеми, не исключая и собственного начальника, над которым верховодила не только в постели. Но где она теперь? Никто не знает. Родители не нашли её. Сбежала от позора.

Это не касалось её, только других. — Ложь! — но поспешность, с какой Нэя отвергала подобные сведения, говорила о том, что она не хотела знать правды жизни. Не нуждалась в ней.

У Нэи всегда было душисто, она обожала ставить свежесрезанные цветы в прозрачные ёмкости, наполненные водой. Затейливые вещички, статуэтки частоколом стояли на разноцветных полочках, куклы, тупо и неподвижно глядящие блестящими глазами на Икринку, разодетые в немыслимые наряды, сшитые руками Нэи.

— Ты играешь в них? — спросила презрительно Икринка, — тебе просто не хватает детей. Это же очевидно. Почему ты ещё не мать? Ведь у тебя был муж?

— Откуда ты можешь знать, чего мне не хватает? Мои куклы память о моей прошлой жизни, о тех днях, когда я не жила одна, меня любили, баловали, меня окружали любящие люди.

— Не обижайся. Но так всегда говорила моя старшая мама Инэлия. Она играла с моей куклой. Расчёсывала ей волосы как живой, сажала на колени и даже баюкала, пела ей песни. «Раз уж мне суждено было стать женщиной, я не могу не желать детей. Но гибель возлюбленного не дала мне столько детей, сколько хотело моё сердце. Я родила троих, а могла бы намного больше». Да ведь все знали, что бабушка моя полусумасшедшая. Откуда трое? У неё была одна дочь, одна внучка — я. Дедушка назло ей подхватывал всегда: «Инэлия! Только я один знаю о том, что ты неизлечимая потаскушка, зачем же о том знать невинной нашей куколке…». Дедушка всегда называл меня «куколкой». Он, хотя и умный, всё же и сам не совсем нормальный… — Икринка прерывала своё повествование об играх скорбной на голову бабушки, о запоях больного дедушки.

— У меня обязательно будут дети, — отвечала ей Нэя.

— От моего отца? — Икринка опять возвращала лицу презрительное выражение, — он бросит их также, как и меня. Он любит только себя. Разве сравнима ты с моей мамой? Но и её он не любил так, как она того заслуживала.

— Твоя мама не любила его, Икри.

— Потому что она была слишком умна.

— Ум ничего не решает в делах любви. Разве ты любишь Антона умом?

— Не знаю, чем я его люблю. Но безумные уж точно не способны ни на какую любовь. Вот моя старшая мама, она даже в лицо никого не запоминает. На другой же день забыла Антона начисто. А когда он приехал за мной, спросила: «Вы кто, юный красавец»? Вот он обалдел! Вероятно, подумал, ну и семейка! Один цветочки рисует на стенах в доме, а из них высовываются дети! Ну не безумец? Ты видела такие огромные цветы или столь крошечных детей? Другая спит с куклой как с дочерью, которой уже нет. И в придачу к ним папа, который свалился со звёзд. Разве могу я быть нормальной, учитывая всё это? — В зелёных прозрачных глазах стыл смех, но добрым смех её не был. И Нэя вдруг впервые подумала об Антоне, как о своём зеркальном отражении, в том смысле, что ему тоже придётся вкушать от подобного плода с запрятанной в глубине горькой и твёрдой косточкой, настолько дочь похожа на отца, которого любила и она, Нэя. И невозможно понять, где правда их речей переходит в издевательскую насмешку. И где их требования к другим превышают реальные возможности этих других.

Она угощала юную подругу сладостями. Фруктами из местных оранжерей, каких никогда не ел Антон, а только представители высшего уровня управления, к которым, понятно, не принадлежала Нэя — тряпичных дел мастерица. У неё даже оказался вовсе уж экзотический кофе! Но Икринка больше любила сладкие душистые напитки из фруктов и прочих съедобных плодов-растений.