— Она ленивая? — спросила Икринка у Нэи, когда та вернулась. — А разрядилась-то в вызолоченный поясок для работы на клумбах! Наверное, она больше думает о гулянках с парнями, чем о работе. Ты её выгонишь за непослушание?

— Нет. Она боится гусениц. Вот и всё. Я дала её особые перчатки.

— Выгони её! Она злая.

— Разве ты её знаешь? Когда и чем она тебя обидела?

— Тем. Она смеялась надо мною, что я, деревенщина, посмела сюда прийти.

— Может быть, тебе только так показалось? От собственной застенчивости? Так бывает, когда чувствуешь себя неуверенно в незнакомом месте. Она очень милая девушка. Нисколько не злая. Я забочусь обо всех своих служащих. Мы тут живём в моей «Мечте» как одна большая семья. Не без ссор, конечно, но весело, дружно. В свободное время, а его у моих девушек больше, чем у меня самой, они ухаживают за цветниками, следят за чистотой. Если ты думаешь, что я заставляю их работать на себя против их желания, то нет. Тут у каждого свои обязанности, свой сектор ответственности. Меня любят, так хотелось бы думать, и я всем отвечаю тем же. А так, где бы она и была, это ещё и вопрос. В душной жуткой фабрике, или в какой-нибудь обители греха, если бы не захотела терять свою красоту в бедности, но и там утратила бы всё. Знала бы ты, сколько я сама натерпелась, когда жила в столице одна. А когда-то я так любила её — столицу свою Паралею. Когда жила там вместе с моими родными, когда я дружила с твоей мамой… — и у Нэи, так показалось Икринке, заблестели глаза от затаённых слез.

— Расскажи мне всё. Не бойся. — Голос Нэи был проникновенным, добрым, и Икринка понимала, что её доброта не фальшива, не маска. Тепло, исходящее от неё, было подлинным, как и духи мамы. Всё это обволакивало, почти усыпляло.

— Эта его любовь… — сказала вдруг Икринка, и у неё задрожали губы, — я даже и не знаю, что теперь мне делать?

Нэя смотрела удивлённо, но постепенно начала понимать.

— Что? Всё произошло сразу же, в первый же день? Вчера?

— Да.

— Как? Ты даже не привыкла к нему? Как же он мог?

— Сказал, что ждать уже нельзя. Почему? Жизнь короткая. Он же столько этого ждал. К тому же он сказал, что я ничего не понимаю, думая, что жизнь бесконечна. И он так думал раньше. А оказывается, наша жизнь может внезапно закончиться. И теперь он это знает. Что жить надо только сейчас и ничего не откладывать на потом. А то этого «потом» может и не наступить никогда. Некоторые не понимают этого до того момента, пока к ним не подкрадется внезапная смерть, а он это испытал, потому что умирал дважды и живёт после смерти. Как это и понять?

В красивой и душистой комнате, под воздействием ласки со стороны столь необычной женщины, Икринка вдруг заплакала. Это могло быть и от слишком резкой смены её жизни, перемены привычного замкнутого мирка провинции с бедным людом, скудной одеждой, на мир, который потряс её своей яркостью, ухоженностью и непредставимым раньше уровнем быта.

— Ты всё мне расскажешь? — в глазах Нэи играло любопытство и неподдельный интерес, но смешанный с искренним участием. — Что случилось с тобой?

— Сначала всё было как в другом мире, в том, о котором рассказывал дедушка, а я его представляла. Но тут было и лучше, чем мои представления. Здесь всё сияет, дома, окна, прозрачные здания, в которых отражаются деревья, как в стоячей воде, кажется, что там не стены, а ещё отдельный зеркальный мир. Лес ухоженный, с дорожками и цветами, окружёнными разноцветными камушками и маленькими родничками, бьющими из игрушечных будто скал. Люди нарядные и чистые. А у него… Я даже и не видела таких домов, не знала, что так бывает. Он показал мне всю цветную прозрачную комнату. Там было много странных вещей. Он нажимал какие-то нарисованные на стенах кружочки, и лилась разноцветная вода. Я выбрала золотую воду. Он сказал, что она называется «Цитрус». И показал потом, как выглядит этот фрукт. Он оранжевый и вкусный. В горной долине есть плантация из апельсиновых деревьев. Я искупалась и стала вся душистой. Он дал мне платье, но я в нём просвечивала, и я взяла другое, пушистое и мягкое. Но большое очень. Он глядел ласковыми и добрыми глазами, как смотрела раньше на меня только мама, любя меня. Потом мы пили кофе. Очень противный. Но он дал мне другие вкусные вещи. Они лежали прямо в стене, которая двигалась куда-то и исчезала, а там в прохладе были вкусные вещи. Мы разговаривали, он дотрагивался до меня очень нежно, и мне нравились эти прикосновения. Его глаза сияли. Он был радостный, как в том овале, подаренным мамой. Губы такие красивые, смеющиеся. Мы говорили обо всём, и было так, будто я живу тут давно. Но… — и она замолчала.

— Ну и что? — Нэе уже не терпелось добраться до сути рассказа. Она так ясно вспомнила свои первые оглушительные впечатления от «Садов Гора», как называли городок в лесу земляне. Своё головокружение от первых дней жизни здесь, перетекших в пронзительное счастье любви… Но резко упавших в низину страданий и унижений, сменившихся потом размеренным, унылым и однообразным существованием, в котором ничего не происходило уже, ни хорошего, ни плохого. Красочный антураж уже мало что и значил в скуке будней, всё перетирающих в безвкусную кашу. Конечно, можно поставить рядом на столик искрящуюся вазу с душистым букетом, когда ешь эту кашу однообразного существования каждый день, но эта красота радует только глаза, а внутри всё телесное существо забито надоевшим пресным наполнением, повторения которого уже не хочется на следующий день. Но этот день наступает, и всё повторяется…

— Я говорила, Антон, не надо так. Это неправильно, это нельзя. Но он говорил, так нужно! Я говорила, нет! Но он был как железный, и уже не был таким добрым. Я не могла вырваться. Он закрывал мне рот рукой, потому что я кричала, и мне было больно…

— О, Надмирный Свет! — прошептала Нэя, — неужели Антон тоже такой? Ничего не объяснил, не подождал.

— Да. Я говорила, что это неправильно. Но он не слушал.

— Но что-то же он объяснил тебе? Зачем?

— Сказал, что это любовь. Что ему нужна моя любовь. Что я теперь жена, и он пойдёт, если мне надо, в Храм Надмирного Света. Попросит тебя, чтобы ты сшила мне небесное зелёное платье, а ему такую же рубашку, как принято. Что мы умрём в один день, и нас похоронят в этих одеяниях, но это произойдёт не скоро, больше ста лет мы будем жить и любить. Я буду рожать ему детей. Много.

— Тебе было ужасно?

— Нет. Мне всё равно было с ним хорошо. И я тоже люблю его давно. И то, что произошло, происходило в моих снах. И глаза его при этом уже не были похожи на родные, а были, как в той летающей сфере, когда он увидел меня в горах.

— А какие? — полюбопытствовала Нэя.

— Не знаю. Но такие, что я не могла сопротивляться.

— А потом? Что было потом? Всё повторилось?

Но Икринке стало стыдно своих откровений.

— А у тебя кто-то есть? — спросила она у Нэи. Ведь они же теперь были подруги, как сказала ей Нэя.

— У меня? — Нэя задумалась. Лицо утратило радостное выражение и словно померкло. Даже нежно — розовые скулы стали бледными.

— У меня был муж. Но он погиб. Сейчас я вдова. Совсем одна. Антон не лгал тебе. Он искал тебя очень долго. После той встречи в горах. Он мне говорил. Мы с ним очень дружны. Конечно, женщине нужна подруга для откровений. Не всё можно сказать мужчине. Некоторые вещи они не способны понять или принять. Будучи животными в своих проявлениях, они более ханжи, если хочешь. Маскируют свою более грубую природу якобы интеллектуальным отвращением к тому, к чему принуждают нас, нас же и обвиняя в низости по сравнению с собой. Но женщины, если они не развращены, не ущербны, всегда способны к тонкому пониманию многих вещей. Такой была моя мама, моя бабушка. Таковой была моя Гелия. Твоя мама. Ты будешь моей подругой, которой мне так не хватает. А я буду твоей старшей подругой, наставницей. Ладно? Ты тонкая и чувствительная, искренняя. Я такая же. Я буду помогать тебе в постижении сложностей нашей жизни, что необходимо молодой девушке, у которой нет мамы, нет сестры. Доверия заслуживает не каждый, я понимаю, но ты даже не представляешь, насколько я была близка с твоей мамой. Расскажи, что было дальше. Я помогу тебе всё понять.