— Ему оно больше подходит, как и подтвердило его дальнейшее взросление, — мать входила в рамки привычного, но подчёркнуто безразличного спокойствия, что говорило о не затухшем внутреннем её клокотании. — Он настоящий рыцарь, а не какой-то всеобщий сладко-кондитерский радетель за всех, даже тех, кто не ведает никакой благодарности ни к кому. Сожрут и слова доброго не скажут. Он не будет повторять «славного пути» своего отца к бесславно-ничтожной и тяжёлой неимоверно жизни аграрного поселенца, какую ему предоставили в ГРОЗ за все его героические свершения и подвиги во имя человечества. Мой сын другой, к счастью, — громко продолжала мать, обращаясь к Рите лишь по видимости. Речь предназначалась сыну, — Я же тоже постаралась. Он скорее тиранозавр- рекс. Голова здоровая. А зубы, вот увидишь, ещё прорежутся. Он не будет таким травоядным как отец. А что? Ему пойдёт костюм космического воителя. Да и хандра его пройдет. Ну что, хочешь быть Меченосцем Космоса? — смеясь, спросила мать. — Рита имеет уже высокий уровень выслуги в структуре ГРОЗ — Галактической Разведки Объединённой Земли. Это тебе не то, что у тебя. Как в русской вашей песенке, тоже исторической: «Умный в горы не пойдет, умный горы обойдет». Так?

— Нет! — ответил он сердито, — не в горы, а в гору. В единственном числе!

— Да какая разница, — сказала Рита, стоя уже рядом. — Чего ты вторишь её громам и молниям не по существу? Пусть себе рычит, раз ей столь нравится роль пантер — ры! — Рита с насмешкой увеличила звук «ры». — Горы есть на всех планетах. Да и такие ли горы! Земные в сравнении с ними муравьиные холмики. — Она ловко, пока он препирался с матерью, уже залезла бесцеремонно, словно был он ребёнок, а она лезет в его детские каракули, изучала его рисунки в личном планшете, который он забыл рядом со старинным томом. И не успел ничего закрыть, думая продолжить, но отвлёкся по просьбе матери. «Пантера» столь же раскатисто засмеялась, — Я реально сорву с тебя твой новый скальп роковой брюнетки! — сказала она Рите.

— Когти отрасти для начала, а уж потом угрожай, деточка моя белокурая, — также засмеялась Рита. На этом их странные препирательства разом утихли. Странные до того, что он не мог их пока что упорядочить и понять, о чём они тут орали. Вернее, орала только мать, а Рита лишь нагло смеялась ей в пламенеющее лицо.

— Да ты и рисуешь как хорошо! — воскликнула Рита. — Но девушки из твоих фантазий мало похожи на тех, кто тебя окружают? Им не хватает крыльев, да? В символическом смысле, конечно. Вот эта особенно любопытная, — и она, весело щурясь, рассматривала рисунки, — глаза мечтательные, ротик бантиком, а грудь — ух ты! Вот я и узнала твои вкусовые пристрастия, — она засмеялась. — Не находишь свой идеал? — она обернулась к нему, мерцая серыми удлинёнными глазами, приподнятыми к вискам.

— А я ищу? — спросил он, дико смущаясь, возмущаясь, бравируя наигранным презрением к самой затронутой теме. — Кажется, я не приглашал вас зайти туда, где вы роетесь как в собственном имуществе…

— Вскипел-то как! Ого — огонь! Как любит говорить один русский коллега Риты, — мать многозначительно посмотрела на Риту. Та даже не улыбнулась, глядя ему в глаза серьёзно и задумчиво. Она ничуть не покоробилась его резкой отповедью себе. Со вздохом она отодвинула планшет, — Прости, я не подумала, что могу тебя задеть. Я думала это так, лёгкая игра воображения, когда надоедает постоянно грызть камень познаний. Ты же отвлекаешься хоть иногда от собственной серьёзности?

— Почему с девчонками не общаешься, затворник»? — спросила небрежно мать.

— Он мечтатель, — пояснила Рита, — хочешь, я избавлю тебя от твоих грёз?

Он ничего ей не ответил, но почувствовал, не глядя, что она придвинулась к нему сзади совсем близко.

— Вот любуюсь на твои великолепные волосы, они светятся, как у ангела, — сказала она ласково, придав голосу волшебную модуляцию и нежность. Отчего по спине побежали мурашки. От неё шла некая загадочная вибрация, ласкающая его без прикосновений.

— Ты ещё не заболел аллергией от пыли, так и не подсчитанных никем, тысячелетий? Всё считают, вычисляют, даже бредят порой, а не поддаётся им загадка жизни. Давай полетим к северным горам? Я покажу тебе место, где есть любопытная пещера. Оденемся сразу в спелеологическую экипировку, возьмём, что необходимо.

— Я никогда не болею, — ответил он гордо. — Мне от отца досталась очень качественная природа.

— А матери у тебя будто и нет, — сказала мать, — Лети уж! Развейся. Тебе будет интересно. Как раз по твоему профилю. Камней мне наберёшь. Вдруг найдёшь что-нибудь. Она не соображает ничего в минералогии.

— Это, пожалуй, единственное, в чём я не соображаю, — ответила Рита…

— Я мечтал о тебе уже на Земле, когда был мальчишкой, — сказал он Нэе.

— Ты? — Нэя заглядывала в его глаза, — ты был мечтателем? Мальчиком? Неужели так было?

— А ты, когда я впервые нарисовал тебя и точно такую, какая ты и есть, — ты тогда делала свои первые шажки по этой планете и писалась в свои штанишки. А скорее всего у тебя их тогда и не было, и не нужны бы они были тебе вообще никогда и впоследствии… Помнишь, какие ужасные панталоны я стащил с тебя в тот день в машине, когда ты брыкалась, а сама просто таяла от влюблённости. Я испытал, можно сказать, весёлый шок, буквально утратил желание от приступа смеха, найдя под паутинным платьицем девочки-нимфеи чудовищные шаровары до колен! — он засмеялся. Нэя порозовела от стыда за прошлое убожество своего нижнего белья и стала его отпихивать. Вот память нечеловеческая!

— И всё в цветочках и лепесточках, в кружевах и оборочках. А я-то думал, что у тебя попа пышная, раз юбка столь объёмная. Задрал, а там тонюсенькие птичьи косточки под грудой пышных пёрышек… — Он опрокинул её в сиреневую траву и хватал за брыкающиеся голые ноги, продолжая возбуждённо смеяться, прижимая, призывая к совместной и обычно охотно разделяемой игре. Но тут такая обида, он помнил её лоскутные детские штаны! Бедная её, хотя и маскирующаяся под роскошь, юность. И, безусловно, необычно-талантливыми и оригинальными были все её уловки и изобретения, творческие находки. Но он-то что в том понимал? Да ничего не понимал, ни тогда, ни теперь. А вот штаны запомнил! До сих пор осмеивает! Как-то же сообразил, что штаны были смешные! Нищенски-жалкие…

— Ты не мог быть мечтателем! — Нэя забрыкалась сильнее, решив его наказать своей неуступчивостью за такую вот ненужную память. Отказать, даже видя весь его настрой на нежную игру, даже ответно размякая от его сильного желания, — Ты всегда был такой…

— Какой? Договаривай.

— Бритоголовый, жёстко шерстистый и всегда бестактный! — она нешуточно обиделась на глупейшую деталь, которой сам он умилялся больше, чем осмеивал. — К тому же ты лгун. Обещал мне показать сокровища пещеры, и где они? Где сокровища?

— А я сам кто? Не сокровище? А что у тебя на шее? На твоей груди? — он схватил ожерелье из разноцветных камней.

— Не трогай! Как ты посмел отдать Ифисе сокровища Гелии? Когда осталась их прямая наследница Икринка? И я тоже хотела выбрать на память себе камешки и колечки. А ты, щедрый, всё тёте посторонней отдал. За что? Ну, сознавайся? Нравилась она тебе раньше? Я заметила, ты глазищами сверкал на неё, как будто опасался чего-то. Рудольф, у тебя такие откровенные глаза. Они всегда тебя выдают.

— Ты же была в наркотическом бреду от «Матери Воды». Она сыграла с тобой злую шутку. Ты видела сны наяву. Ты ревнивица, вот ты и видишь сны о соперницах, если уж их нет в реальности. То маска, то Ифиса. А мутант, который откуда-то там вылез и тебя хватал за твои ножки…

Рудольф пытался усмирить её, — Ты, моя девочка-игрунья, я прощаю тебе твоих мутантов…

Нэя возмущённо лягалась, — Ты ко мне лез, а не мутант! Ты сам иногда бываешь грубым как мутант. Сдавил всю, что мне нечем стало дышать, вот мне и померещилось в темноте.