— Не причинял? А если подумать?

— О нём? Зачем бы мне о нём думать?

— Ты не могла бы напрямую сообщить, что, собственно, тебе и надо? — обратился к ней Рудольф, вслушиваясь в её пространное повествование с еле сдерживаемой досадой. — Я так понимаю, что не Нэю ты подвергаешь своей тончайшей обработке, а конкретно меня. Что за кружева ты тут плетёшь?

— Ну, вот, ты и вспомнил о нашей былой дружбе, — отозвалась Ифиса, но уже голосом мягким, если не обворожительным.

— Не тыкай! — одёрнул он, — Сама же заявила, что знать меня не знаешь.

— Так вспомнила, а если уж такая просьба, то и вас попрошу мне не тыкать.

— Озвучьте же финал вашей нескончаемой повести, — попросил он с насмешливо-подчёркнутой любезностью. — Если есть во мне необходимость, то какого рода помощь требуется?

— Может, сообщите кому надо, чтобы мне отдали остатки имущества Гелии? Если вам без надобности? А то всё одно растащат по себе. А я найду с кем поделиться. Мало ли у нас бедствующих людей творческой судьбы? Я не жадная и не корыстная. Нэя подтвердит это. Да и кто угодно. А вам что стоит поставить свою подпись на документе, где вы мне это разрешение даёте… — она зарылась в своей глубокой сумочке, извлекая оттуда плотную и блестящую бумагу, усеянную множеством вызолоченных знаков и затейливых плетений, что говорило о её значимости для всякого бюрократа. Но для Нэи это была всё равно, что декоративная картинка. Она вздохнула, ловя себя на кромешной безграмотности в мире таких вот золочённых, а всё равно зловещих символов, и останься она одна, пропала бы. Так что Ифису можно было и уважать за то, что она так ловко ориентировалась во всём этом.

Намёк на то, что Азира сгинула где-то в пределах «Лучшего города континента», сильно встревожил Нэю. Такого не могло и быть. Чапос умышленно путает следы. Она взглянула на Рудольфа, ставшего хмурым по виду. Проигнорировав документ, он пристально изучал подурневшее лицо Ифисы.

— Герб и анаграмма Ал-Физа, — сказал он, не глядя при этом на то, что и протягивала ему Ифиса. — Так ведь его уже нет в живых.

— Его-то нет, а документы продолжают властвовать, — ответила Ифиса.

— Переживаешь, что осталась без его поддержки? — спросил он.

— Мои переживания никого не касаются, — ответила она, отводя свой взгляд.

— У тебя имеются ключи от той квартиры? — спросил он.

— Угу, — произнесла Ифиса, не раскрывая губ.

— И откуда же они у тебя? — удивлённо спросила Нэя.

— Оттуда, — ответила Ифиса. — Начальник Департамента столичной охраны мне и отдал. Вот что значит, Нэюшка, преданность подлинному повелителю. Ал-Физу, в смысле. Даже после его смерти все его прежние рабы продолжают бояться его. А я же была близка к Ал-Физу, как ты и знаешь. Чапоса подозревают в убийстве своей подружки, потому и ключи у него забрали, а самого в дом неволи доставили. Танцовщица не была его собственностью, потому его и допросили. Он как-то отвертелся от подозрений, убрёл, а ключи забрать забыл, настолько пребывал в расстроенных чувствах. Я и попросила разрешения у начальника ключи забрать, обманув, что договорилась с хозяином дома взять эту часть этажа в аренду, поскольку помещение скоро освободится. Он поверил, считая меня богатой женщиной. Да ведь и все думают, что Ал-Физ засыпал меня щедротами… — она тяжело и долго вздыхала, без слов давая понять, насколько это далеко от действительности. — От тебя, Нэюшка, у меня секретов нет. Там тайник есть, в котором и я когда-то хранила свои ценности. Посчитала, что надёжно, а видишь, как потом всё обернулось… Одна я и знаю, где он и как его открыть. А уж то, что повсюду валялось, по разным шкафам и комнатам, так это Гелия никогда за ценное не считала особо-то. То, что Чапос потом себе и присвоил… Обещала я начальнику Департамента, что предоставлю ему документ на право владения имуществом Гелии, находящимся в той самой квартире, где и проживал Чапос после её гибели, и которым завладел самовольно… Мне чужого не надо, я своё лишь возьму, — обратилась она к Рудольфу, — Всё остальное вам верну, как законному владельцу того, что там и хранится… Кто ж не знает, кто именно Гелию и обеспечивал…

— Не надо твоих бумаг, — перебил её Рудольф. — Забирай всё хоть сегодня. Мне этот негодный хлам после Чапоса зачем?

— Вы серьёзно? — она растерялась настолько, что даже лицо её вытянулось, — Не о хламе Чапоса речь, а об оставшихся ценностях вашей жены…

— Сказал же, забирай! — повторил он, глядя на неё в упор. — И закроем тему Гелии. Навсегда.

Нэе не понравилась его щедрость, — Нам стоило бы взглянуть. Я хочу посмотреть, что там осталось. Я отлично помню все вещи Гелии. Мы немедленно поедем туда…

— Не собираюсь посещать чужие мусоросборники! — перебил он.

— Не мусор, оставшийся от чужой жизни, я имею в виду. Я тоже знаю место, где спрятан тайник с драгоценностями Гелии. Чапос уж точно его не обнаружил.

— Он по любому не сумел бы его открыть, — согласилась Ифиса. — Если бы только стену раскрошил до основания…

— А то, что твоё, Ифиса, заберёшь без помех, — Нэя протянула руку к бумаге, расцвеченной гербовыми печатями Ал-Физа. Но Ифиса уклонилась от того, чтобы дать документ ей в руки.

— Сразу же и поедем после ужина! — заявила Нэя самоуверенно. — Я должна при этом присутствовать. Всё же, у Гелии осталась дочь…

— Моей дочери ни к чему чьё-то захватанное барахло! — рявкнул Рудольф.

— Речь не о барахле! — возмутилась Нэя, — Я и не собираюсь прикасаться к презренным вещам, что были в использовании у посторонних людей! Мы говорим о настоящих драгоценностях, спрятанных Гелией в тайник.

— Они тебе без надобности, — ответил он уже мягче. — Мало, что ли, у тебя своего добра?

— Для женщины драгоценностей в принципе не бывает много, — заметила Нэя. — И дело тут не в жадности. С возрастом я тоже буквально теряю ум от их красоты… но ведь Икринка дочь Гелии. Ей необходима хоть какая-то память о матери…

— Не смей и прикасаться к тому, что осталось от Гелии! — жёстко отчеканил он таким тоном, будто она рабыня на полях, а он надсмотрщик, готовый садануть её кожаной плетью по лицу. Нэя даже пригнулась. Ифиса тоже от неожиданности вжала голову в плечи.

«Это тебе не пройдёт без последствий»! — подумала Нэя, решив не одаривать его предстоящей ночью своей уступчивостью. Слишком уж она его избаловала! Однако, обаятельно и беспечно, как утончённая лицедейка, она улыбнулась.

— У меня ларец стоит во встроенном шкафу, набитый доверху разноцветными украшениями. Но я помню аристократические драгоценности мамы и бабушки, а у тебя-то, Руд, со вкусом большие странности, если честно… Мне твои булыжники никогда и не нравились. Я брала, чтобы тебя не обижать… — у неё задрожал голос, а ладони похолодели. За такое унижение в присутствии Ифисы она ему отплатит!

— Нэюшка, я познакомлю тебя со своим ювелиром, — разгораясь глазами от удовольствия их перебранкой, кротко отозвалась Ифиса, тоже лицедейка не из последних. — Он создаст тебе любой шедевр из твоего наличного материала. Натуральные камни это тебе не булыжники. Но они требуют достойного оформления. Эскизы для украшений можешь изобрести и сама. Как художнице, наделённой безупречным вкусом, тебе это легко.

— Если хочешь, Ифиса, я и тебе могу кое-что отдать. Раз уж у тебя такой край в жизни. Ты не будешь возражать, Руд? — она впилась в его глаза, продолжая полыхать от гнева. Он молчал и ухмылялся в ответ.

— Так что я передумала, мы не поедем к дому Гелии. Это будет чрезвычайно тяжело мне… — добавила она уже без всякой игры. — Забирай, Ифиса, и поторопись, пока не налетели другие любители чужого добра. А тот хлам, в котором я не нуждаюсь, привезу тебе при случае.

Ифиса заволновалась, густо зарозовела, затараторила в попытке скрыть своё нескрываемое состояние, — Безутешный друг исчезнувшей хозяйки «Нелюдима», вступивший в права наследства без задержки, заедает и запивает своё горе тут же, я его и видела недалеко от входа. В квартиру ту нос не суёт давно, как и в «Нелюдиме» этом редко появляется, отдав его на сбережение, а если ближе к сути, то на расхищение такой же, как и его бывшая деловая партнёрша, только умной, несмотря на юность, с глазищами мерцающими, как у змеи всевидящей. Как глянула на меня, так и пронзила до самого донышка, будто и знает меня. «Сочувствую вашей потере, госпожа», — еле-еле прошелестела, даже губ не разомкнула. И вовсе не потому, что Чапос ей что-то сказал. Чапос и сам рот разинул от изумления. «Какой ещё потере»? — спрашиваю.