Рудольф сел на гостевой диван, стоящий возле панорамного окна. — К чему вспоминать сны? — спросил он.
— Та любовь в квартире у Гелии была только моим сном? Ты не был у меня первым? И единственным по сию пору…
— Наверное, так поступать было неправильно, но тогда я… Как бы себя определить теперь? Если с вершины прожитых лет? Я был одержимое тобою животное.
— Не был ты никогда животным. Как бы я тебя смогла полюбить? Жаль, что наше первое сближение случилось не там, где мне и хотелось почувствовать твоё первое проникновение в себя, — в твоей обещанной хрустальной пирамиде… У меня до сих пор в памяти тот сон о чудовище, которое овладело мною, затмил отчего-то нашу первую ночь любви… Наверное, горький привкус собственной моей негодности всё испортил. Любить тебя в постели Гелии… Утром я ничего не могла понять, принять свершившееся, не могла себе простить такого падения…Но это избыточно мягкое определение. Я ощущала себя попросту негодной женщиной. А ты исчез, бросил в чужом доме одну… И опять этот чудовищный скорпион на твоей рубашке… В том подземном отсеке он будто ожил, когда я вошла. Он даже зашипел, я уловила. Ты же обещал выбросить эту рубашку! Я не могу её видеть!
— Наверное, тогда возникла лишь иллюзия, вызванная страхом и непривычной обстановкой. Вся та ситуация выпадала из зоны нормы… Ты очень тонкий человек, и ты почувствовала, что место опасное. А скорпион? Может, он хотел предупредить тебя о том, что не стоило бы тебе лезть в то логово? Разве я не предупреждал тебя о том? Разве не изгонял тебя дважды, прежде чем ты осталась там? Но ты и сама хотела экстрима! Я же зверски тогда скучал в своём личном одиночестве, и ты тоже, — он засмеялся, будто то, что там произошло, имело отношение к чему-то весёлому. Нэя прикусила губы, запрещая себе превращаться в плаксивую девочку.
— Ты продолжаешь тонуть в прошлом, пребывая к нему всегда лицом навстречу, но спиной к будущему, — продолжал он, — Наше первое сближение, так и не получившее продолжения тогда, было невыразимо прекрасным, уж поверь мне как человеку, имеющему опыт в подобных делах. Поэтому я и говорю, ты превзошла всех моих прежних женщин и уверен, так и останешься не сравнимой ни с кем. Островной колдун зомбировал тебя и нарушил в тебе связность всех воспоминаний, дурил тебе голову какими-то призраками, которые приходили к тебе по ночам. Но ведь как ни грустна такая правда, тебя любил не я, а этот маг-оборотень. Признаю, он обучил тебя потрясающему сексу.
— Руд, ты не понимаешь, что говоришь пошлости?
— Почему? Я делаю тебе комплимент.
— Я и там любила тебя, а не его. Он… — она раздумывала какое-то время, но поскольку он сам же перешёл все границы, когда-то оговоренные, не лезть туда, где они жили порознь, ответила, — Я не могу объяснить ни тебе, ни себе его способностей. Он принимал твой облик и входил ко мне именно тогда, когда я была на грани того, чтобы сбежать. Но, живя там, я и понятия не имела, куда, собственно, бежать? Кругом необозримые сады, плантации цветов, а дальше горы. И ещё океан…
— И что же ты испытывала? Ты понимала, что он вводил тебя в гипнотический транс?
— Ничего я не понимала. Мне было хорошо с тобой. С тобой! А не с ним.
— Ничего себе дедушка! А что потом? Ты как-то должна была объяснять себе происходящее? Если сохраняла ясное сознание и помнишь об этом до сих пор. Так каковы же были твои ощущения? Тебе было хорошо с ним?
— Не с ним, а с тобой! Я испытывала счастье. Потом несколько дней была на подъёме всех чувств…
— Со мной? Меня там не было с тобой. И ты ясно понимала это. Выходит, ему было затратно прикидываться мною. Раз он столь редко баловал тебя своими посещениями. Ты приставала к нему, чтобы он повторял те сеансы с перевоплощением?
— Нет. К нему нельзя было, как ты говоришь, приставать.
— А дорого бы я дал за возможность проникнуть в сам механизм его трансформаций. Выходит, он был способен к эрекции? И что же, мощно у него получалось? Сколько раз за ночь?
— Руд, ты не осознаёшь кошмарной пошлости такого вот допроса? Его недопустимости? Того, что ты унижаешь меня, себя… Я была безвольна в той кошмарной игре, в которую он меня вовлекал, думая, что делает мне благо…
— Почему же та игра была кошмаром, если ты испытывала наслаждение? Не думаю, что он этим горел ответно. Что сама его природа нуждается в сексуальных утехах. Старик всего лишь входил в твоё положение, развлекал, коли уж назвался твоим мужем. А я-то думал, что он был никчемной ветошью, как и Хагор…
— Руд… — она закрыла лицо ладонями, — Ты потерял меру дозволенного…
— В отношении тебя мне дозволено всё! Ты полностью моя со всеми своими прелестями и тайнами. И снаружи, и внутри ты моя! И если меня одолевает такое вот любопытство, тебе нечего стесняться. Говори уж, как оно и было. Ты попала к нему в его логово, уже не будучи девственницей. Будь иначе, он с тобою так бы не играл. А ведь и существу, устроенному более сложно и затейливо, не чужды, выходит, такие забавы. Да я давно об этом знал! О том, в какие игры он играл со своими воспитанницами и до тебя!
— Во что он играл и с кем? О чём ты?
— О том, что ты права, и надо соблюдать границы даже в якобы безграничной откровенности между любящими. Прости меня. Забудем о твоём прежнем защитнике. Кем бы он ни являлся, он в прошлом. Я один виноват в том, что ты оказалась в его власти. Я жуткий пошлый ревнивец, — желая развернуть её от неприятных воспоминаний, он сменил тон на ласковое мурлыканье. — Разве я не сдержал своих обещаний? Ты оказалась в обещанной хрустальной пирамиде, где у тебя уже нет никаких соперниц, да и быть не может.
— Ты меня запутал настолько, что я, когда думаю о прошлом, не отличаю сон от яви. Ты же сам в «Мечте» развлекался от скуки очень экстравагантно. А там, у Гелии, ты мне сказал перед тем, как уйти на долгие девять лет, — «Спи, а настоящее счастье мы испытаем в чистом прекрасном месте». Но ни в какое хрустальное счастье ты меня не взял тогда. Я вошла в зал, где гости Гелии валялись пьяными по всем углам. Гелия отсутствовала и не знаю, если бы не Ифиса, чтобы я делала. Ты оставил меня одну среди чужих людей. Ты не должен был так поступать, не должен был прикасаться ко мне в доме Гелии. А я? Я была совсем девчонкой и, как безвольный лист, затянутый в сердцевину смерча… Я не могу ничего забыть, Руд, даже понимая всю смехотворность своих переживаний для тебя. И там, во мне, они так и остались настолько тяжёлыми переживаниями, что я не могу их трансформировать во что-то лёгкое и несущественное, даже любя тебя теперь. Я мечтала о твоей хрустально пирамиде все девять лет. Но… наше сближение было таким непростым. Почему? Для чего я всё выплеснула? Но перед самым утром, когда в мой сон пришёл Тон-Ат, он сказал, если я не уйду от тебя теперь, моя жизнь с тобой будет непростой и короткой… — тут Нэя поняла, что не стоит ей загонять его в угол и делать обвиняемым. С таким человеком, как Рудольф, делать этого было нельзя. Он никогда не возьмёт на себя вину.
— Не понимаю, куда тебе уходить? Зачем? Что ты всё время о снах! Такое чувство, что твои сны реальнее жизни.
— Но, если Тон-Ат вовсе не сон? Он не был человеком Паралеи, и физические законы нашего мира, хотя он был им подневолен, как он сам говорил, они не всегда были для него преградой.
— Такого быть не может! — жёстко опроверг он, — физические законы на то и законы, что встать выше них никому не под силу. Просто есть такие физические законы, которые пока что не изучены.
— Я не знаю… он умеет общаться напрямую с тем, кто очень далеко от него. Это затратное действие для него, но он умеет. Значит, он жив!
— И ты хочешь к нему вернуться? Так я понимаю? Куда? Как?
— Он велел… Нет, я не скажу… я забыла…
— Если ты от меня устала, то можешь уходить. Я ведь обещал тебе свободный выход на все четыре стороны. Задерживать тебя я не буду никогда.
— Тебе настолько легко отпустить меня?
— Нет. Нелегко. Только по любому я улечу отсюда. Мне пришло разрешение на отбытие. Да оно, собственно, уже и есть, много лет уже как. Я здесь только ради дочери. Но она во мне не нуждается. У неё теперь другой защитник.
