Минута, и на дорогу начали выбегать люди. И по одиночке, и семьями. Все увешаны мешками, сумками и прочей поклажей… Следом из-за поворота вывернули несколько груженых телег, детки маленькие сверху сидят.

— Господи, что ж это делается то?! Ужас! Вот Богам душу отдам, ей-ей, отдам! — причитала совсем древняя бабка, стремительно проносясь мимо меня.

— Не толпись! Спокойней! Спокойней товарищи! — кричал мужик в рабочей спецовке и кирасе поверх неё, в руках винтовка. — Не создавайте затор! С тварями сейчас Игнатич разбирается!

В подтверждение его слов уже совсем близко загрохотал пулемет и раздался радостный крик.

— А если не разберется? — напряженно вслушиваясь в происходящее сзади, спросила женщина. На плечах мешок — раза в три её больше, двигалась она медленней всех, постепенно перемещаясь в конец колонны.

— Коли не разберётся, баб Люб, то съедят только самых копуш, — молодой парень с карабином, бегущий трусцой рядом, выразительно посмотрел на её ношу и задорно рассмеялся…

Люди всё бежали и бежали мимо меня. А я уже распластался на траве и боялся пошевелиться, до крови сжимая руки в кулаки. И как все они пахли! Очень аппетитно пахли!

А между тем, на дорогу вывернула "тачанка". Две лошадки, телега сзади, на телеге пулемет «Максим». И четверо мужиков. Один правил, один за пулеметом, а двое по центру — сидят, пыхтят и с матерком снаряжают дополнительные пулеметные ленты.

— А ты мне, Егорыч, всю плешь проел — «Сдай пулемет, да, сдай пулемет!», «Война закончилась, держать в доме такое оружие опасно». «Честному человеку хранить пулемет в сарае непотребно!» — весело голосил мужик у «Максима». Он с прищуром наблюдал за переулком, откуда они вырулили. — А оно вона как вышло! Очень даже потребно оказалось! И к телеге все нужные крепленья на месте, и ящик с патронами пригодился, а о моём красавце даже говорить не нужно, он сам о себе всё в лучшем виде рассказал! И показал!

Мужчина с любовью похлопал по корпусу орудия…

— Уймись, Игнатич. Кто ж знал, что Лакуна случится? Ты мне это всю оставшуюся жизнь поминать будешь? — ворчал один из снаряжающих ленты, не отрываясь от своего занятия.

— А как же!! — мужик за пулеметом залихватски присвистнул, — особенно когда ты ко мне со своими законами и правилами дальше приставать будешь! Ты ведь не уймешься, я тебя знаю!

А между тем среди домов поднималось зарево пожара.

— Как бы весь квартал не сгорел! — обеспокоенно перебил второй снаряжающий, глянув в ту сторону.

— Не должно! — оценил пулеметчик — Там дома стоят поодаль, а ветра нету.

— Дай-то Боги!

А люди всё шли и шли в сторону ближайшей проходной. Но вот поток резко иссяк. Последней пробежала молодая девица с огромным горшком, в котором колыхался большелистный фикус. Каждый спасает, что дорого…

А я, наконец, выдохнул…

Ничего не сделано, пока не сделано всё.

Правило гениального академика № 77

— Ладно. Есть ещё критично важная прямо сейчас информация? Только кратко! — у меня, оказывается, каждая минута на счету…

— Есть кратко! — встрепенулся фамильяр, — ты стал совершеннее по всем физическим параметрам, а также развил энергетическую структуру, но это не главное. Главное — метаморфизм! Когти видел? Твой организм теперь интуитивно перестраиваться под текущие цели и задачи. Но этот процесс нужно научиться контролировать… Ты даже можешь создавать новые органы и конечности, «прививать» себе новые функции. Но учитывай, чем сильнее изменение, тем быстрее наступит голод…

Алукард явно не до конца понимал, что такое «короче».

Я же сосредоточился на новой способности…

Представляю когти на руках и вижу, как ногти текут, словно воск. И тут же формируются небольшие (сантиметра два), аккуратные коготки.

— Ух! — если не думать о мрачных недостатках, свойства моего нового тела просто изумительны!

Провел когтями по дереву, рядом с которым стоял — когти вошли в кору как нож в масло, с легкостью погружаясь в неё на всю длину…

— И заметь, — мои телодвижения не остались незамеченными фамильяром, — ты просто захотел создать когти, но изменились не только они. Трансформации подверглись и фаланги, и мышцы пальцев, да и кисть в целом подстроилась под изменения… В этом и состоит «интуитивность» получившегося у нас метаморфизма — твой организм сам стремится адаптироваться под актуальные условия, а так же следит, чтобы новые трансформации не наносили вред здоровью и были функциональны.

— Да вижу уже!

Тут живот снова заурчал, намекая на необходимость «заморить» червячка, а лучше — перегрызть глотку кому-нибудь покрупнее…

Нужно найти какую-нибудь пищу. Основательную!

Обоняние моё на почве голода стало просто сверхчувствительным, и, нервно втянув в себя воздух, я отчетливо ощутил запах… курятника! Вы бывали когда-нибудь на скотном дворе? Амбрэ для городского обитателя не слишком приятное. Но для меня… сейчас… Никакое фрикасе а-ля Болоньез не сравнилось бы с этим ароматом.

— Это что, галлюцинации такие на нервной почве? — манящие миазмы уводят меня прочь от дороги.

Вокруг сгоревшие бараки (эхо войны), деревья и кусты прекрасно освоили пепелище. Трава — по пояс. А в траве — тропка вытоптана — и она ведет… к неприметной такой калиточке, из нескольких досок сколоченной. И замок на ней, несущий, скорее, декоративно-предупредительный характер.

Дергаю дверцу на себя, и та с лёгким треском распахивается, открывая мне вид на небольшой дворик с простеньким, но просторным одноэтажным строением — здесь первый этаж кирпичным был, потому часть стен сохранилась. А кто-то превратил развалину во вполне приличную хозяйственную постройку, из которой и доносились столь манящие запахи… И звуки.

«Гррр….» — вновь зарычал мой живот, чувствуя, что потенциальная пища уже совсем близко. Вязкая слюна наполнила рот, намекая мне поспешить.

Откинув доску, подпирающую снаружи дверь, я пригнулся и шагнул внутрь. Что было дальше — помню плохо.

Ведомый голодом, первобытным азартом и охотничьими инстинктами, я кидался от одной жертвы к другой.

Я жрал, жрал, жрал, ощущая на клыках трепыхание бьющейся в агонии плоти и густую кровь, текущую по моему горлу. И наслаждение! Такого наслаждения от поглощения пищи я не получал ни в одном ресторане.

А потом проснулся… самоконтроль, и я огляделся по сторонам. Пух, перья и клочки шерсти медленно опускались на пол, покрытый множеством костей (обглоданных до скрипа). Крови немного, похоже, этой особо-ценный субстракт я ухитрился целиком употребить внутрь (при этой мысли на языке вспыхнуло горячее гемоглобиновое послевкусие).

Судя по останкам и разбитым клетушкам, тут был десяток кур и несколько кроликов — мир их праху!

И звук! Странный, идущий на уровне земли, высокий и протяжный, он безжалостно ввинчивался в мой мозг уже давно (как мне показалось).

— Виииииииииииииии!!!

Опустил взгляд. Забившись в самый дальний угол, на меня смотрел ошалевшими от ужаса глазами-блюдцами маленький поросёнок.

Он протяжно визжал-подвывал, переходя на ультразвук.

— Помолчи, а? — я сплюнул скопившийся во рту комок шерсти, и поросёнок на удивление покладисто заткнулся. Недаром говорят, что экстренные ситуации способствуют развитию интеллекта!

— Алукард!

— Я тут, — возле меня тут же возник колобок в клубке щупалец.

— Скажи мне, друг мой любезный, — начал я дрожащим от ярости голосом, ибо всё эта ситуация мне крайне не понравилась, — ты же говорил, что у меня есть несколько часов, до того, как я на почве голода кукушкой ехать начну?! Так какого рожна я сейчас вёл себя ТАК?! — под конец я уже рычал.

Фамильяр окинул окружающую обстановку своем единственным глазом, а потом в который раз за сегодня развел щупальца в стороны в жесте «Ну, вот так получилось».

— Что тут скажешь? Прогноз оказался немного некорректен.

— Немного? А если бы я к людям вышел? Несколько человек точно загрызть успел бы, после чего меня бы пристрелили.