— Большая часть работы ведется механизмами, — пояснила Эльвира. — Но полифир — вещество новое, и иногда оно подкидывает сюрпризы, так что без постоянного человеческого присутствия никак.
— Сюрпризы? — переспросила София.
Эльвира кивнула.
— Естественные полости. Вода, которая вдруг начинает бить из-под земли. Полифир, — она замялась, — маскируется под другие породы при сканировании, и нам приходится работать в буквальном смысле на ощупь. Бурим по методу дикой кошки, прямо как наши предки (прим. «wildcatdrilling» — метод бурения, который применялся в 20 веке, когда современные методы георазведки были недоступны и скважины бурились почти наугад. Термин связан с тем, что бурили тогда в неизведанных местах, где еще водились дикие звери). К счастью, все неприятные ситуации пока разрешались хорошо.
И София не винила Эльвиру за это «пока». Под землей нельзя было быть слишком самоуверенным. Даже на Земле, где от суеверий уже давно отказались как от пережитка прошлого, о глубине — морской ли или земной — отзывались уважительно.
— Ну все, готовы? — спросил тот мужчина, что спустился с ними, когда голокарта погасла. — Идемте. Как раз должна подойти вагонетка. Домчимся в два счета.
Из акклиматизационной комнаты в шахту вела тяжелая дверь. Мужчина открыл ее и пригласил женщин пройти первыми. София переступила порог и сразу же остановилась, когда буквально в лицо ей бросилась светящаяся надпись. «Внимание! Провода под напряжением. Не поднимать рук. Не снимать каски». Следом мелькнула вторая «Приближается транспорт. Заступать на рельс запрещено».
Воздух здесь пах чем-то сладким и был чуть более насыщен кислородом, который закачивался в шахту насосами. Освещение было холодно-ярким, словно в медицинском кабинете, но оттенок не казался искусственным — нет, наоборот, он странно гармонировал с голубизной стен, переливающейся, сверкающей голубизной материала, который и назывался полифиром и к которому София тут же инстинктивно потянулась.
Еще в детстве она научилась познавать мир через прикосновения. Спешила погладить ежа, забравшегося в сад, перебирала пальцами листву абрикосового дерева, растущего у дома. Только воду София не любила. Вода насмехалась над ней, не позволяя удержать себя в горсти, ускользала сквозь пальцы и оставляла после себя ощущение обмана.
— Можно я... — начала она, и Эльвира, внимательно поглядев на ее лицо, кивнула.
София стянула перчатку и положила руку на переливающееся голубое полотно. Порода была теплой, словно кошка-сфинкс, ткнувшаяся головой в ладонь, и она была мягкой и одновременно твердой, как будто кожа, под которой перекатывались мускулы живого существа. София надавила чуть сильнее, словно пробуя эту кожу на прочность, и закрыла глаза, когда ощутила, как под ладонью стало теплее.
Кончики пальцев снова закололо, как тогда, когда она коснулась головы ночной птицы, решившей прикорнуть на ступенях центра адаптации... и снова это покалывание было скорее приятным, нежели нет. Как тепло — она не могла отделаться от этого сравнения — живого существа, откликнувшегося на ласку. Ей почти показалось, что она ощущает пальцами пульс, но, прислушавшись, София поняла, что это ее собственный пульс и ее собственное сердце, чуть зачастившее от непривычного давления и осознания глубины.
— Идем, — сказала Эльвира, кладя руку Софии на плечо, и она словно очнулась. Убрала руку, на мгновение испытав странное ощущение — как будто тепло потянулось за ней — и обернулась, кивнув.
— Идем.
Вагонетка, звеня предупреждающим сигналом, появилась по расписанию. Они забрались внутрь, усевшись на бортики, и по сигналу и с новым звонком покатили по монорельсу вперед, в по-медицински прохладный свет голубой шахты. София не оглядывалась вокруг — пейзаж уже через несколько минут стал до приторного однообразным, и только разглядывала руку, которой прикоснулась к породе. На ладони отчетливо был виден голубой след.
— Вот и с тобой полифир поздоровался, Сонечка, — сказала Эльвира ласково.
— София. Почему он такой теплый? На такой глубине...
— Он и на поверхности такую же температуру имеет, — сказала Эльвира. — И в новой скважине, которую бурят чуть дальше, на трехкилометровой глубине, тоже такой же теплый, ни на полградуса теплее.
— Три километра? Но ведь там, должно быть, температура градусов шестьдесят, — удивилась София.
— Да, но полифир такой же, как и здесь. Тридцать семь и четыре десятых.
Софии было, о чем подумать.
Вагонетка свернула, оставив ярко освещенный главный тоннель за правым бортом, и, качнувшись, покатилась по очень пологому спуску дальше. Освещение здесь было не таким ярким, и София заметила на стенах темные пятна. Потеки воды? Ей захотелось и их потрогать, но это явно было невозможно.
Кроме стука колес в тоннеле не было слышно ни звука. Даже провод, подающий электричество, не гудел, даже вентиляция. Голубоватое свечение полифира стало чуть светлее, а потом вдруг вспыхнуло, брызнуло в разные стороны — и погасло. Свет тоже погас, и на мгновение в шахте воцарилась полнейшая тьма.
Но тут же все снова засветилось, и вагонетка, чихнув от короткой заминки, снова рванула вперед.
— Точно по графику, — заметил один из геологов.
— Четыре часа и семь минут, — кивнул тот, что сопровождал их. — Можно хронометры сверять.
— С чем связано это свечение?
— Если бы мы знали, — отозвался тот же мужчина. — Еще один пока не раскрытый секрет полифира. Может, вы и раскроете?
Она посмотрела на него, впервые обратив внимание. Лет сорок, широкая спинка носа, делающая лицо похожим на лица богов с острова Пасхи — София часто разглядывала земные картинки, ей нравились такие вещи — светлые, какие-то почти прозрачные глаза под неожиданно тонкими для этого лица бровями.
— Карл Стефания, — сказал он, заметив ее разглядывание. — Главный инженер разработки.
— София Владимир, — сказала она. — И много ваш полифир имеет секретов?
— Теперь он и ваш тоже, голубушка, — сказал Стефания неласково, и она поняла, что совершила первую ошибку адаптации.Не отделяй происходящее с другими от того, что происходит с тобой. Не противопоставляй себя тем, с кем тебе придется работать и жить, возможно, всю жизнь.— Секретов предостаточно. На ваш век хватит.
Вагонетка начала торможение, и София промолчала.
Мягкий толчок — и звуки нахлынули на них, словно пробуждая. В боком штреке осветительные лампы не висели над головами, а лежали на земле, рядом с рельсом — словно зажженные свечи, освещающие путь в царство ночи. Освещение здесь было чуть теплее, видимо, для психологического комфорта. Впереди шумел проходочный комбайн, огромная машина, ковыряющая породу своими кротовыми лапами, по конвейеру с мягким шепотом ехала порода. Наполненная вагонетка отошла в сторону, когда та, на которой прибыла сюда София, мягко ткнулась ей в зад.
Порода была оранжево-голубой, как и та, из которой был насыпан террикон, и слегка увлажненной. Если бы не это, они бы уже задохнулись от поднятой пыли.
— Что, ушли от жилы? — спросил Стефания, обмениваясь с рабочими рукопожатиями и представляя своих спутников. — Мне сказали, вы уже шестой час даете только пустую породу.
— Какая есть, такую даем, — неприветливо отозвался один из рабочих. — Похоже, придется возвращаться назад. Жила резко ушла вниз, угол почти девяносто градусов. Как будто кто обрубил.
Пока инженеры и рабочие обсуждали технические моменты, Эльвира с Софией прошлись по штреку немного назад, до развилки, которую проехали в вагонетке, и заглянули в главный тоннель. Он был шире и выше, ламп там было больше, а гудение комбайна — сильнее.
— А вот и наша главная проблема. — Эльвира приблизилась, провела рукой в перчатке по стене, покрытой пятнышками — София уже увидела, что это все-таки капли воды. — В последние два месяца резко повысилась обводненность породы, кое-где в боковых тоннелях на полу и вовсе настоящая грязь. Пока не знаем, с чем это связано. Аквиферов на этой глубине нет, но работать становится неуютно (прим. — аквифером или водоносным горизонтом называют породу, состоящую, как правило, из известняка, гравия или песка, в которых содержится вода. Чем больше таких горизонтов в выработке, тем труднее и опаснее там работать, поскольку такие породы, во-первых, рыхлые и могут осыпаться, а во-вторых, содержат воду, которая может подтекать в шахту и даже затапливать ее).
