– Я не очень хорошо рисую, – пробормотала Виктория, вспоминая уроки рисования с Софией.
– Ваше величество, это не художественное задание, а психологическое. Вы можете использовать только пятна краски или карандашную штриховку – что угодно. Я не требую портретной достоверности, я хочу увидеть ваше эмоциональное состояние до и после.
– То есть я могу взять лист бумаги и просто заляпать его краской? – развеселилась Виктория, внезапно вспомнив одну из последних выставок, куда она приезжала с официальным визитом. Там было немало подобных пятнообразных картин, которые казались императрице просто испачканными краской холстами, но выразить свое настоящее мнение Виктория не могла. Секретарь Арена, составлявшая расписание и для нее, приносила еще и указания, что именно она должна говорить. Не всегда Виктория с этим справлялась, но до откровенных скандалов не доходило, и после каждой ее оплошности Арен повторял: «Вик, дипломатия – это не искусство, а наука. Помни об этом и говори только то, что требуется, даже если ты с этим не согласна. Свое несогласие можешь выражать мне, но больше никому».
Хоть в этом она почти не подводила мужа…
– Да, можете взять и заляпать, – подтвердил Силван, улыбнувшись в ответ. – Но помните, в чем смысл – вы рисуете себя до и после начала терапии, а не просто цветовые пятна.
– Хорошо, я попробую.
Виктория занималась портретом «до» накануне вечером, после ухода Арена, но успехов не достигла. Пока рисовала, ей казалось, что все хорошо, но стоило только закончить портрет, и Виктория понимала – нет, это вообще не она. Ни до, ни после. Не она, и все!
Мешали сосредоточиться на задании психотерапевта и другие настойчивые и навязчивые мысли, которые напоминали Виктории ее прежнюю. «Я не разрешаю… потому что Софии надо отдыхать от работы», – написал Арен в ответ на просьбу сходить в гости к их аньян, и с одной стороны это было справедливо, а с другой… почему он поставил интересы Софии выше желаний собственных детей? Неужели все-таки…
Виктория, закусив губу одновременно от досады на себя и понимания, что в этих рассуждениях может быть доля истины, вспоминала и другие моменты, которые ее смущали: ласковые и обеспокоенные взгляды Софии, направленные на Арена, его улыбки в ответ, их уважительное взаимопонимание. Виктория редко видела мужа и Софию рядом, но, когда видела, сердце ее невольно сжималось, если она замечала между ними то, что казалось ей похожим на нежность. Это вполне могла быть и нежность, но она ведь не преступление, да и вообще – разве София не заслуживает хорошего отношения к себе?..
Хорошего – да, заслуживает, но у Виктории возникало ощущение, что Арен относится к их аньян не просто хорошо, а… очень-очень хорошо. Трепетно. С огромной теплотой. В общем, с любовью.
Может, ей все-таки кажется? Или нет? Как же это трудно – анализировать чувства! И свои-то нелегко, а чужие особенно. Конечно, Арен хорошо относится к Софии, а она – к нему, но есть ли там что-то большее? То, о чем мечтает сама Виктория?..
«Я хочу, чтобы муж меня любил». Силван, когда они обсуждали ее список желаний, попросил отметить, какие из них исполнимы, а какие нет, и если желание исполнимо, то что можно сделать, чтобы оно исполнилось?
Обсудить все они не успели, застопорившись на первом и самом главном желании.
– Что можно сделать, чтобы оно исполнилось? – удивленно повторила Виктория, глядя на надпись на листке бумаги. – А… кому? Мне?
– Да, вам.
«Я хочу, чтобы муж меня любил».
Она нахмурилась, перекатывая в сознании эту мысль, и молчала. И когда прошла минута, Силван мягко сказал:
– Я не прошу у вас план действий. Ответьте на вопрос – можете ли вы что-то сделать, чтобы муж вас любил? Или нет?
– Наверное, могу, – вздохнула Виктория, поднимая голову и глядя на психотерапевта с неуверенностью. – Вести себя нормально, не скандалить, проявлять сочувствие и понимание. Правда, мне кажется, что к любви это не имеет отношения.
– Почему вы так думаете?
– Ну любовь ведь не растение, которое можно просто полить смесью удобрений – и оно вырастет. Если в земле пусто, сколько ее ни поливай – ничего не получится. Арен… – Она на секунду вспыхнула одновременно от стыда и смущения, а после призналась: – Да, он не любит меня. Вы можете не верить, считать это блажью, но это правда. И мне кажется, даже если я стану сейчас идеальной женой, это не поможет, потому что любить не заставишь.
– Я не считаю блажью ничего из того, что вы говорите, – произнес Силван спокойно. – Я работаю с вами и с тем, что вас тревожит, что важно для вас. Если для вас что-то важно – мы будем это обсуждать и рассматривать. Даже в том случае… – Он ободряюще улыбнулся ей. – Если это чувства императора.
Силван верно понял – Виктории было безумно сложно и неловко говорить обо всем, что касалось Арена, но именно он волновал ее больше всего, на нем замыкались все ее рассуждения и проблемы.
И сейчас, вспоминая этот разговор, Виктория грустно улыбалась, понимая – вполне возможно, то, о чем она мечтала и мечтает, получила София. А возможно, она ошибается, и ничего там нет, кроме обычной теплой симпатии, а в ней говорит застарелая ревность. Но как это проверить? Спрашивать Арена бесполезно и даже вредно, а София… она ведь все равно не скажет правду.
Остается только наблюдать.
Второй отчет Арчибальда, в котором он писал, что вызвал подкрепление из-за огромного количества демонов и человеческих потерь, поступил около семи утра, когда Арен уже перебирал документы в своем кабинете. Ситуация действительно оказалась тяжелой, и Арчи сообщил, что отправляется к Геенне сам, а связь с императором станет поддерживать его заместитель. Это было разумно, брат всегда делал так, чтобы минимизировать потери – его сила и умения на поле боя были незаменимы, – но у Арена каждый раз после подобных отчетов что-то саднило в груди, скреблось, как котенок в закрытую дверь. Наверное, страх.
Сразу после завтрака, когда Виктория отправилась в оранжерею, а в детскую уже пришла София, секретарь сообщила императору, что его и Агату ждут Вольф Ассиус и несколько его сотрудников.
– Да, точно, интервью, – пробормотал Арен, понимая, что за тревогами об Арчибальде умудрился забыть о задании, которое давал мужу сестры. – Софи, останься с Алексом, а мы с Агатой ненадолго отлучимся.
Она кивнула, кольнув его тревогой, а Алекс уже вопил:
– А я-а-а-а?!
– Тебе там будет скучно, моя радость, – улыбнулся Арен, потрепав сына по волосам. – Лучше займитесь с Софи чем-нибудь интересным.
– Без Агаты все не интелесно! – заявил ребенок, надувшись. – Я хочу с вами! – В этот момент София наклонилась к уху наследника, что-то прошептала, и лицо Александра заинтересованно вытянулось. – Да-а-а?!
– Ага, – серьезно кивнула маленькая аньян и, подняв голову, подмигнула Агате с Ареном. – Идите-идите. Мы тут без вас справимся.
Император хмыкнул и, подхватив дочь на руки, понес к камину.
– Потом расскажете! – крикнула Агата, перед тем как они скрылись в огне.
Наследницы не было около получаса, но сразу после прихода Агату вновь забрали – теперь уже на ее обычные уроки. София с Алексом тоже сели за занятия по окружающему миру – и мальчик, обожавший животных, некоторое время с удовольствием слушал про них, выполнял задания и смотрел на небольшие иллюзии, которые создавала София по примеру императора.
Потом они играли в железную дорогу – Александр деловито заполнял вагоны разными «товарами», – и, когда ребенок уже начал скучать и канючить «когда-а-а велнется Агата-а-а», она как раз вернулась – и все сразу вновь стало хорошо. А после обеда, на который у императора, к радости Софии, получилось вырваться, стало еще лучше, потому что они все вместе с присоединившимися к ним Викторией и Анастасией начали репетировать постановку спектакля. И дети, и императрица с принцессой были в восторге, с радостью читали текст по ролям, хихикая в смешных местах, но наибольший восторг вызвало придумывание костюмов, особенно – костюма ежика для Алекса.
