– Да… – простонала Виктория и начала тереть заслезившиеся глаза. – Я бы… конечно, да! Мне бы так хотелось, чтобы он меня слушался! Чтобы всегда отвечал на мои вопросы! Я хочу всегда знать, где он и чем занимается, о чем думает! Но он же… я совсем ничего про него не знаю, совсем ничего!

– Получается, вы бы хотели им управлять. Это любовь?

Она молчала, продолжая тереть глаза. Не стоит этого делать, да и по статусу не положено, но это был единственный способ не разрыдаться.

– Не управлять. Я бы желала, чтобы Арен делал это все добровольно. Но…

– Но это невозможно.

– Да.

Она все-таки расплакалась, и Силван Нест протянул ей свой платок. Виктория на врача не смотрела, поэтому не знала, с каким выражением лица он смотрит на нее, но, когда он заговорил, в голосе его звучало сочувствие:

– Любовь – это доверие, ваше величество. В первую очередь именно оно. Вы не доверяете мужу, как недавно сами признались. Основных причин две. Первая – поведение вашего отца. Вторая – отсутствие любви к вам у мужа. Мы с вами постепенно разберемся в обеих.

– Значит, вы тоже считаете, что я не люблю Арена? – прошептала Виктория, вытерев лицо, и все-таки взглянула на психотерапевта. Его лицо оказалось таким же бесстрастным, как и раньше. – Я вчера спросила об этом у Анны, сестры мужа. И она сказала, что я люблю не его, а себя. Вы тоже так думаете?

– Ваше величество, не важно, что думаю я. И что думает сестра вашего мужа, тоже не важно. Важно, что думаете вы сами, – ответил врач и чуть улыбнулся, словно пытался ее приободрить. – Но этот вопрос отлично подходит для домашнего задания, как раз нечто подобное я и хотел вам дать. Подумайте над ответом ее высочества Анны до завтра, а завтра обсудим ваши мысли по этому поводу. Договорились?

– Да, – вздохнула Виктория, уже представляя, как сложно ей будет завтра на сеансе. – Хорошо, я подумаю.

Возвратившись в госпиталь, Арен, не желая заходить к Софии при людях, попросил Вано принести Агату обратно в ее палату. Завтра можно будет, но сегодня первый разговор должен пройти наедине. При Вагариусе и Синтии Тали придется держать лицо, а император не был уверен в том, что это у него получится после утренней процедуры.

– Папа! – сказала Агата звонко, входя в палату. – А почему ты не пришел к нам? Софи уже проснулась! Пойдем? – Она потянула его за руку, но Арен, улыбнувшись, вместо того чтобы встать, усадил дочь на колени.

– Нет, моя радость. Мы сейчас с тобой пойдем во дворец, к маме и Алексу. Хочешь?

– Да-а-а. – Глаза расширились от восторга. – А Софи? Она тоже пойдет?

– Нет. – Арен поднял голову и посмотрел на застывшего в дверях Вагариуса. – Вано, ты можешь возвращаться к Софии. Я сейчас заберу Агату на ночь во дворец, утром верну сюда. Эн знает, мы договорились об этом еще днем.

– Да, ваше величество. – Вано медлил, и император вопросительно поднял брови. – Вы… – Безопасник чуть порозовел. – Неужели не зайдете?

– Софи про тебя спрашивала! – воскликнула Агата, вновь потянув его за руку к двери. – Она беспокоится! Пойдем!

– Твоя мама тоже беспокоится, Агата, – ответил император строго, и дочь сразу пристыженно стихла. – Иди, Вано. Я обязательно зайду к Софии, но позже.

Вагариус кивнул и вышел из палаты. Как только дверь закрылась, Агата тихонько протянула:

– Папа, ты стесняешься.

– Что? – Он удивленно улыбнулся и охнул, получив маленьким кулачком в бок.

– Стесняешься! Не хочешь, чтобы на тебя смотрели, когда ты будешь разговаривать с Софи. Да?

– Ох, Агата… – Арен покачал головой. – Какая же ты у меня умная.

– Я ведь твоя дочь! – сказала она с гордостью.

– Несомненно. Моя и мамы. И сейчас мы перенесемся к ней, порадуем ее.

– Хорошо. А… – Агата чуть нахмурилась. – Она ведь не знает про Софи, да?

– Да, не знает. И не говори ей. Я сам скажу.

– Ладно. Мама не любит Софи. – Девочка грустно вздохнула. – Я не понимаю, почему, пап. Софи любит нас! И к маме она хорошо относится, я знаю. А мама к ней – не очень. Почему?

– У взрослых людей это называется «ревность», радость моя.

– Ревность, – повторила Агата, сильнее нахмурившись. – Это когда боишься, что тебя разлюбят?

– Можно и так сказать.

– Но как мы можем разлюбить маму? – спросила дочь с недоумением. – Это же невозможно, пап!

– Конечно, невозможно. Но когда человек ревнует, он не слышит разумных доводов, радость моя. Не сердись на маму.

– Я не сержусь. Я просто хотела бы, чтобы она чувствовала так же, как я. Софи нас любит! И она меня спасла! – Глаза Агаты вдруг наполнились слезами. – Там было так страшно, ТАК СТРАШНО, папа!

– Я знаю. – Арен обнял дочь изо всех сил и поцеловал в щеку. – Ты мой мужественный герой, моя смелая девочка. Самая-самая смелая.

– Не-э-эт. Ты – самый смелый. И София. А я – потом.

– Как скажешь, – улыбнулся он, поцеловав дочь еще раз. – Переносимся к маме и Алексу?

– Да, давай.

Когда Арен вышел из камина, держа Агату на руках, Виктория и Алекс как раз собирались идти ужинать. Они замерли в дверях детской, а потом его сын завопил:

– А-а-а-а-а!!!! – и понесся навстречу.

Следом за ним, отмерев, сорвалась с места Виктория. И Агата, спрыгнув с рук императора, тоже побежала к маме и брату.

– Доченька моя, доченька! – рыдала Виктория, целуя Агату, а Алекс после своего первого истошного крика замолчал и теперь буквально висел у сестры на шее, вздыхая и всхлипывая.

А потом поднял голову и спросил немного обвиняюще, оглядываясь на Арена:

– А Софи-и-и?

Услышав это, Виктория, перестав плакать, тоже посмотрела на императора. В глазах ее была боль, но эмоций Арен, вновь закрывшийся эмпатическим щитом, не ощущал.

– А Софи придет завтра. Или послезавтра, как получится.

– Честно?

– Честно, Алекс.

Боль в глазах жены сменилась удивлением. Да, надо бы рассказать ей, конечно, и лучше сегодня, чтобы она успела осознать новость. Демоны, как же не хочется вообще с ней разговаривать!

– Мы собирались на ужин, – произнесла Виктория, вытерев глаза, и улыбнулась Агате. – Пойдем? Ты, наверное, голодная?

– Не очень, – помотала головой девочка. – Меня в госпитале все кормили. Постоянно! Вкусно, но много.

– Тогда попьешь чаю. Да?

– Да.

– Арен?.. – выдохнула Виктория, посмотрев на мужа с неожиданной робостью. – Ты?..

– Я с вами.

Агата и Александр стали клевать носами еще во время ужина. Точнее, клевать начала Агата, а Алекс, насмотревшись на ее зевки, тоже стал зевать и сам попросился поскорее в кровать. Император ничуть не удивился – все же столько волнений и тревог, особенно у дочери. А сын всегда и все повторял за ней.

Как только дети умылись и легли каждый в свою кровать, даже читать книгу им не понадобилось – оба сразу сладко засопели. Арен стоял и смотрел на своих малышей пару минут, радуясь тому, что они здесь и живы, а затем обернулся к Виктории.

Удивительно – она стояла рядом все это время, но Арену казалось, что он в одиночестве. Наверное, если бы она вышла, он бы даже не заметил этого.

– Пойдем к тебе в комнату, – сказал император негромко и повел жену к выходу из детской спальни. Возле камина взял Викторию на руки и занес в огонь.

Сердце будто коркой льда покрывалось, когда Арен представлял, что ему сейчас предстоит вынести от собственной супруги, как только она узнает, что София жива. А потом еще он и уйти захочет… Да, у Виктории наверняка будет истерика, как бы не пришлось ее насильно усыплять.

Арен вышел из камина и, поставив жену на пол, кивнул в сторону кресел, стоявших у окна:

– Садись, Вик.

К его удивлению, спорить она не стала, подошла к окну и опустилась в одно из кресел. Виктория молчала – хотя обычно начинала задавать вопросы и обвинять в чем-то сразу, с порога.

– Ты же знаешь, Агата выжила, потому что София превратилась в абсолютный энергетический щит, – заговорил Арен, садясь напротив. – Но когда портальная ловушка исчезла, щит не иссяк, потому что Агата не захотела отпускать Софию и вцепилась в ее контур обеими руками.