Папа вздрогнул всем телом и быстро оглянулся с такой отчаянной надеждой в глазах, что я растерялась. Он увидел меня, и черты лица разгладились, смягчились. Он накрыл ладонью мою руку, лежащую на его плече.

– Алисия, ты знаешь, твоя мама так же подкрадывалась, когда я слишком долго засиживался за работой.

Мы оба посмотрели на портрет рыжеволосой красавицы, стоящий на столе. Юная мама выглядела не старше меня теперешней.

– Откуда же мне об этом знать, папа, – укорила я его, – ведь ты никогда ничего не рассказывал мне о маме.

Мне вовсе не хотелось расстраивать отца, возможно, мои слова делали ему больно, но пора было заканчивать с годами молчания и отчуждения.

Папа молчал, ссутулившись, а я прижалась щекой к его макушке и продолжила говорить. Нельзя, чтобы он снова закрылся в своей скорлупе.

– В заброшенной лаборатории я нашла картину, которую ты нарисовал для мамы. И в самую трудную минуту, когда надежды, казалось, совсем не осталось, она поддержала меня и придала сил! Будто бы вы с мамой шли со мной рядом и вели меня за руки, – прошептала я, чувствуя, как снова напряглись папины плечи, зная, что каждое слово ранит, пробивая щели в нерушимой броне. – Я помню, что написано на обороте: «Амалия, ты горишь, словно пламя. Ты ведешь за собой. Мое сердце навсегда принадлежит тебе…» Ты так ее любил!

Папа закрыл лицо руками, он изо всех сил боролся со слезами. Я никогда не видела, чтобы он плакал. Да и как тут заплачешь, когда в душе все сожжено дотла.

– Тебе трудно рассказывать о ней, но я тебя прошу! Я бы хотела знать все-все! Как ты ее увидел в первый раз? Как прошло ваше первое свидание? А свадьба? Это она выбрала имя для своей будущей дочери или ты? Она радовалась, что скоро станет мамой? Ждала меня?

– Очень!.. – хрипло сказал папа.

Я так обрадовалась этому его слову, пусть одному и такому короткому, что еще крепче обняла отца.

– Разве она не заслужила того, чтобы я о ней знала? Пусть ее не воскресить, но твои воспоминания оживят ее для меня! Она навсегда будет со мной, понимаешь? Верни мне маму…

Отец содрогнулся и глухо разрыдался. И я плакала вместе с ним. Но это были хорошие, исцеляющие слезы.

Несколько дней, проведенных в имении с папой и Ником, стали счастливейшими в моей жизни. Мы с Домиником каждую секунду были рядом и не могли наговориться. Теперь, когда не нужно было ничего скрывать, это оказалось так легко! Иногда, забывшись, я звала его Ди. Имя вылетало само в те мгновения, когда Ник задумчиво приподнимал бровь – как Ди! Или когда в его голосе проскальзывали знакомые интонации – как у Ди! А он в шутку звал меня Пеппи и целовал в кончик носа.

Мы гуляли по заснеженному саду, степенно взявшись за руки: как-никак наследники именитых аристократических родов. Но проходила минута-другая, и мы, позабыв обо всем на свете, играли в догонялки, роняли друг друга в сугробы, зарывали в снег, стряхивали пушистые ветки над головой, так что домой возвращались с сосульками в волосах. Врывались, хохоча на весь холл. Мокрую одежду приходилось бросать прямо в коридоре, а густые рыжие локоны я сушила у камина. Потом я расчесывала их, и Доминик умолкал, завороженно глядя на меня. Если поблизости в этот момент не оказывалось слуг или отца, он, не выдержав, заключал меня в объятия и покрывал поцелуями раскрасневшиеся щеки и чуть обветренные после прогулки губы.

Слова вылетали из головы – теперь говорили тела. Меня обвевало жаром не столько из-за горящего огня, сколько из-за пламенеющего сердца. В такие минуты я мечтала лишь о том, чтобы горячие ласки никогда не заканчивались. Доминик не делал ничего недозволенного. Хотя по тому, как он нежно проводит губами по моей шее, то касаясь мочки уха, то спускаясь к ямочке между ключиц, я понимала: он хочет большего.

Да я и сама страстно желала этого! Тело чутко отзывалось на каждое осторожное прикосновение, внизу живота тягуче разливалась сладость. Разрывать объятия было мучительно.

– Приходи… вечером… ко мне в спальню… – однажды выдохнула я, не в силах больше терпеть выматывающего жара.

Ник чуть отодвинулся, посмотрел так пристально, будто вбирал меня всю без остатка в этот взгляд. Я потерлась щекой о его горячую ладонь, а он очертил подушечкой большого пальца контур моих припухших губ.

– Алисия… – тихо сказал он.

Я нахмурилась. Мне не понравились заминка в его голосе и складка между бровей.

– Что? – Я выпрямилась и посмотрела с вызовом. – Хорошие девушки не предлагают подобных вещей? Я ведь не жениться прошу!

Меня точно окатили ледяной водой из ведра, и это разом остудило все неразумные желания. Вот оно что – про женитьбу-то никто не заговаривал. Да и какая может быть свадьба? Через несколько дней я отправлюсь в академию чар и ведовства, а Ник вернется в академию целительства, где он, оказывается, на несколько месяцев взял академический отпуск. И ему, и мне еще учиться несколько лет. И лишь Солнцеликая знает, что ждет нас впереди…

Я вскочила и, хотя Ник пытался удержать за руку, пересела в глубокое кресло, забралась в него с ногами и, закусив губу, уставилась в камин. Я была готова к тому, что Доминик уйдет, чтобы дать мне остыть, но он плюхнулся на пол рядом с креслом и тоже принялся всматриваться в пляшущие языки пламени. Так мы и сидели, как два деревянных болванчика.

– Лисенок, – негромко позвал Ник.

Я собиралась сделать вид, что не слышу, но потом отозвалась угрюмым:

– У?

– Завтра приедут мои родители.

– О! – Известие меня обрадовало, несмотря на размолвку. – Я буду рада их повидать.

– Они тоже.

– Угу, – пробурчала я.

Зря Ник надеется, что из-за этой новости, пусть и приятной, я перестану грустить. Тень близкой разлуки встала за нашими плечами, заслоняя собой свет.

– Помнишь, я рассказывал, что наши родители поссорились и не общались три года.

Еще бы не помнить. Из-за этой разлуки мы с Ником, прежде лучшие друзья, отдалились.

– Почему? – отважилась я на вопрос. – Теперь-то откроешь тайну?

– Это не тайна. Моя мама сказала твоему отцу, что пора выбираться из кокона печали, в который он себя заключил, что его жену не вернуть, зато маленькая дочь страдает от одиночества.

– Она так сказала? – ахнула я. – Папа, наверное, смертельно обиделся.

– Так и есть. Ответил, что не ей решать, как долго он должен скорбеть по Амалии, а дочь вовсе не одинока, у нее есть все, что нужно для счастья.

Я шмыгнула носом. Эх, папа, как же ты не видел… Доминик, этот коварный человечище, подобрался ближе и, пользуясь моментом, взял меня за руку, переплел свои пальцы с моими. Треснуть бы тебя по макушке, но… Мы разъедемся, и я не увижу тебя долгие-долгие месяцы. Когда мы встретимся снова, останемся ли прежними? Моя ладонь опустилась на темные волосы и пригладила торчащий после снежной битвы вихор. Ник наклонился и поцеловал кончики моих пальцев. Внутри снова взметнулась теплая волна. Ник, что же ты делаешь со мной!

– Как же дождаться лета… – жалобно прошептала я. – Ну зачем, зачем ты такой правильный, Ди!

– Не придется ждать лета, – так же тихо ответил он. – Мои родители приедут не просто так…

У меня перехватило дыхание от предчувствия чего-то судьбоносного. Чего-то, что навсегда перевернет мою жизнь.

– Когда наши отцы снова помирились, они условились, что…

Ник поднял на меня хитрый, сияющий взгляд.

– Договаривай же! – не стерпела я.

– Условились, что их дети поженятся, когда вырастут. Я должен был сказать тебе об этом завтра, когда мама привезет кольцо. Его передают из поколения в поколение в нашей семье – от матери к старшей дочери или невесте старшего сына.

Я пискнула и свалилась из кресла прямо в объятия Доминика, а он счастливо рассмеялся.

– Ты моя невеста, Лисичка. Вот уже несколько лет. И эта мысль то пугала меня, то восхищала. Я не представлял, как подберу ключик к сердцу прекрасной и холодной Алисии. Был уверен, что ты и не посмотришь в мою сторону, но меньше всего мне хотелось принуждать мою гордую девочку к браку, которого она не желает.