Вот в такой июльский день мы и сидели со Стешей на садовых качелях, укрывшись от глаз всех остальных, и читали сказки. Теперь к сказкам продаются ещё и раскраски, а значит, ребенок полноценно участвует в процессе освоения книги – он слушает и трудится одновременно, чувствуя себя созидателем того волшебства, которым является сказка. Эта находка современных издателей нам со Стешей очень нравится.

– Где ты купила эту книжечку? – спрашивает меня Стеша, она, как все трёхлетние дети, хочет всё знать, теперь её заинтересовал и этот вопрос – где берут книги?

– Сказку о Дюймовочке мне дал грустный продавец книг. Можешь ли ты представить себе что-нибудь более печальное, чем грустный продавец книг? – спросила я ребёнка непонятно зачем, впрочем, это был скорее риторический вопрос самой себе.

– Грустный продавец воздушных шариков, – услышала я в ответ и в очередной раз поразилась, как тонко дети всё чувствуют, даже порой не понимая всего смысла. Действительно, грустный продавец воздушных шариков – это ужасно. Представляете, человек, продающий детям праздник, – грустный! Нет, так быть не должно. Вы, даже будучи взрослыми, наверняка замечали, как учащённо начинает биться ваше сердце, как оно трепещет от непонятного уже для вас восторга при виде разноцветных воздушных шариков и, вопреки разумным доводам, ждёт чуда. Это один из известных мне способов возвращения в детство, так же как мороженое или карусель с лошадками. Полагаю, что спорить с этим вы не станете, хотя на лошадку уже едва ли взгромоздитесь.

– А какие книги он продаёт?

Я отвлеклась и не сразу поняла вопрос, переспросила: Кто продаёт?

– Как кто? Ну дядя этот, что книги продаёт и грустный.

Я припоминаю книги, которые видела на прилавке, большей частью это взрослые книги, которые для ребёнка непонятны, но всё же решаюсь назвать несколько.

– Там есть «Чёрная и Белая богини» Роберта Грейвса, «Мифы Древней Греции», и «Иудейские мифы» я тоже видела.

– Мифы – это что? Это сказочки такие? – спрашивает Стеша, напоминая мне о своём реальном возрасте.

– Да, – вынужденно соглашаюсь я, – только пришедшие к нам из очень давних времен.

– Как Дюймовочка? – следует следующий вопрос, который приводит меня в замешательство.

– Почему как Дюймовочка? – переспрашиваю я, стараясь уловить логику детских рассуждений.

– Потому что Дюймовочка одета совсем не как я или Варя и с животными умеет разговаривать, а я не умею. Забыла, наверное, – добавляет она не вполне уверенно.

Я поражаюсь логичности размышлений трёхлетнего ребёнка и признаю его правоту: действительно, сказки и мифы очень похожи.

– Твой продавец книг потому грустный, – делает неожиданное для меня заключение Стеша, – что он продаёт грустные книги.

– Нет, – протестую я, – у него не все книги грустные.

– «Дюймовочка» – грустная, мифы – тоже грустные, мне папа читал…

«Вот так открытие, читать почти что младенцу мифы», – думаю я, отметив про себя, что надо бы поговорить с родителями, чтобы не форсировали образование.

– Он там живёт? – догоняет меня уже следующий вопрос, словно кегельный шар, желающий выбить из-под моего понимания последнюю опору.

– Кто живёт? Где? – беспокоюсь я, думая, что что-то пропустила.

– Продавец книг, конечно, – удивляется моей несообразительности ребёнок.

– Нет, что ты, он там не живёт, а работает.

– Всё время работает? – уточняет она.

– Нет, только когда концерт или спектакль, когда людей много собирается и можно продать книги, – объясняю я режим работы книжного киоска в ЦДЛ.

– Он что, по праздникам только работает, как продавец воздушных шаров? – делает она свой парадоксальный, но вполне логичный вывод.

– Получается, что так, – вынуждена согласиться я. Действительно, театральное представление, нарядные люди, улыбки, цветы – всё это атрибуты праздника. А покупка воздушного шарика для ребёнка – тоже всегда праздник, правда, если тот не улетит при первом порыве ветра. Хотя если улетит, запомнится на всю жизнь, точно герой, погибший в борьбе за свободу. Другие, осевшие к утру на пол и потерявшие за ночь своё волшебство, не вспомнятся никогда, а он, вырвавшийся из рук, останется в памяти нереализованной мечтой.

– Почему же он тогда грустный, – спрашивает Стеша и уточняет для особо непонятливых, – твой продавец книг?

– Не знаю, – честно признаюсь я.

– Может быть, его никто не любит? – предполагает девочка, и я понимаю, что, скорее всего, она права, только нам, взрослым, не хочется об этом думать, да и что делать, если догадаешься вот о такой причине.

– Давай к нему сходим, – предлагает она в следующую минуту, – мы ему скажем, что он хороший. Вот Ласточку тоже никто не любил, а Дюймовочка полюбила – и Ласточка ожила.

Я засомневалась.

– Ну давай ему скажем, что мы его тоже любим, – выдвинула она ещё более волюнтаристское предложение, но, взглянув на меня, попросила: – Ну хоть книжечку купим.

– Хорошо, сходим и купим книжечку, – согласилась я, понимая, что и это будет сделать непросто – ехать через пол-Москвы с маленьким ребёнком, чтобы купить детскую книжку, которых в любом магазине завались, – это тоже поступок. Я представляю, как мы берём такси, едем в ЦДЛ, Стеша долго и восторженно разглядывает книжки, выбирает для себя самое интересное. Немного попривыкнув к обстановке, соглашается поговорить, а потом сообщает Андрею, что знает: он самый грустный продавец книг, потому что его никто не любит. Вот хороши мы с ней будем. Надо было немедленно придумать какую-нибудь историю, и я придумала. В ней грустный продавец книг перестал быть грустным, потому что познакомился с маленькой девочкой, которая умела красиво рисовать. И когда ей читали грустные книги, она всё равно рисовала к ним яркие и волшебные картинки, такие, на которых даже тогда, когда в сказке шёл дождь, сквозь тучи проглядывало солнце.

А продавец детских шаров был самым весёлым человеком во всей округе, потому что за каждый проданный шарик он получал не только монетку, но и улыбку ребёнка, а ещё – их мам, и никто в мире не получал больше улыбок очаровательных молодых женщин, чем он. Вопрос о грустном настроении был нами снят именно тогда, когда нас позвали пить чай в беседке, а это значило, что все уже собрались и не хватает только нас и нашей сказки.

Конечно, вы видели, как с шумом набегающая морская волна накрывает своим пенящимся, кипящим пологом пологий берег, а через мгновение как бы нехотя сдёргивает его, захватывая и перекатывая морскую гальку, обломки раковин, разноцветные стекляшки. И только ты успеешь присмотреться к пятнистому рисунку морского берега, только-только почувствуешь некую гармонию в сочетании разноцветной гальки, как следующая волна собьёт всё и перемешает – и перед тобой уже новая картина. Словно сменился кадр, один, другой, третий. А ты всё смотришь и не можешь удержать этих мгновенно сменяющихся картин нашей жизни, только шорох гальки под морской волной и остаётся в памяти.

– От этих конфеток крылышки растут, – доверительно сообщила Стеша, – мне их есть можно, они полезные, – добавила она на всякий случай, обводя взрослых серьёзными серыми глазами, чтобы они не подумали, что это шутка.

– Смотри не ешь много, а то взлетишь и будешь с ангелочками летать, – сказал, скрывая улыбку, её папа. – Как мы тогда ловить тебя будем, сачком для бабочек?

– Да, – кивнула Стеша, – тряхнув рыжей кудрявой головой с двумя маленькими смешными хвостиками, напоминающими мягкие бугорки пробивающихся рожек у ещё не бодучего козлёнка, – я буду вашей домовой бабочкой.

– Домовой только моль бывает, ты молью хочешь быть? – поинтересовался отец.

– Нет, – настаивала на своём Стеша, – домовой бабочкой, – и, повернувшись ко мне, доверительно сообщила: – Я бабочек очень люблю. Они на цветы с крылышками похожи.

К этому моменту вазочка, прежде наполненная клюквой в сахаре, почти опустела, но крылья ни у кого почему-то не выросли, хотя довольны были все собравшиеся за столом. Одни вспоминали, каким редким было это лакомство в их детстве – сахарной пудры меньше, а ягоды крупнее, другие просто с удовольствием пили чай, наслаждаясь спокойно текущей беседой, которая никого не напрягала, время от времени меняя тему, так же как и картины из морской гальки в приливной волне.