– А он слушался? – с недоверием переспрашивает Варя. – Я вот Есю всё время дрессирую, а он…

Она со вздохом прижимает свинку к груди, как это делают матери, обнимая непослушного малыша.

– Слушался, – только теперь понимаю, как, должно быть, мучила котенка.

– Он что, и «сидеть» знал, и «лежать»? – Стеша принимается перечислять известные ей команды.

– Ну насчёт команд не скажу, но гулять за мной без поводка ходил – и в магазин, и в лес за грибами, и даже защищал от собак.

– Как он тебя защищал? – Варя не может себе этого представить, ещё бы, их Хантер в два раза больше её самой, а тут кот.

– Мы как-то гуляли с Казимиром и встретили в лесу мужчину с боксёром, это такая довольно большая собака, – начинаю объяснять я.

– Да знаю я, знаю, – прерывает мои объяснения Варя, – у дяди Лёши рыжий Боб такой породы.

Она, вероятно, знает всех окрестных собак.

– Боксёр – бойцовая собака, а кошек так и вовсе не любит, – продолжаю я прерванный рассказ.

– Так кошка же на дерево может залезть, что ей боксёр, – подсказывает мне Стеша.

– Обычная кошка, наверное, так бы и сделала, только не Казимир. Он не только на дерево не полез, а ещё и впереди меня встал, спину дугой выгнул. А когда пёс к нему бросился, кот вдруг присел на задние лапы, а передними – по морде, по морде и всё норовил по носу царапнуть – это самое чувствительное место у собак. На лапках когти, так что ошалевший от боли пёс и про хозяина забыл, и про собачью гордость, бросился через кусты куда глаза глядят. Хозяин его догнать не мог.

– А ты не придумываешь? – усомнилась Варя, ей стало обидно за собак.

– Бабушка не выдумывает, – вступилась за меня Стеша, хотя я в защите не нуждалась, – просто он, наверное, не знал, что он кот, а может, у него собачья душа была.

– Как это она к нему попала? – Варя определённо сегодня не готова была верить на слово, ей нужны были доказательства.

– Ну не знаю, – Стеша тряхнула головой, надеясь, что какая-никакая мысль из неё вылетит, но ничего не получилось.

– Может быть, она летала, летала… – стала она фантазировать, – не знала, куда приземлиться, а тут котёнок, ну она в него и залетела.

– Кто это она? – не отступалась Варя.

– Душа собачки, вот кто.

Варя пожала плечами:

– Она что, бабочка, что ли? Тогда она могла и ещё куда-нибудь сесть, вот, например, – девочка посмотрела по сторонам, но не нашла никого, кто бы мог служить ей примером. Вдруг на дорожку опустилась трясогузка и, не обращая на нас внимания, деловито затрусила к цветам. – В птичку!

– Насчёт трясогузки не знаю, а вот про гуся, который ходил за хозяйкой точно собачонка, отгоняя всех, кто встречался на её пути, мне рассказывали, – вспомнила вдруг я рассказ одной знакомой.

– Гусь?! – в один голос выдохнули обе сестры.

– Ну да, обычный домашний гусь ходил с хозяйкой в магазин и в гости, ждал возле двери, пока та освободится, домой провожал.

Девочки недоверчиво переглянулись: с гусями они знакомы не были.

Вечером ко мне в комнату зашла Стеша.

– Как ты думаешь? – начала она, делая вид, что тема её не слишком интересует и вообще, она всё это делает только ради меня. – Может быть, нам у Владимира Владимировича гусёнка взять?

Я растерялась, только гусей в нашем доме и не хватало. Видя, что к такому шагу я не готова, девочка пояснила:

– Ну ты же сама нам с Варей рассказывала про гуся, у которого собачья душа была, может быть, и у этого тоже. А мы с Варей сами его воспитывать будем, травку там рвать…

За дверью зашуршало. Вероятно, сёстры решили действовать вместе, и за дверью дожидалась своей очереди Варя. Стало ясно: надо действовать решительно, иначе гусь на это лето мне обеспечен, а я ведь не сказала детям, что и того преданного гуся в конце концов съели.

– А что, если у гусёнка окажется не собачья, а кошачья душа и он Есика съест? – сказала я первое, что пришло в голову, и, кажется, угадала.

В дверях появилась Варя и тут же с порога заявила:

– Не надо нам гусёнка, мы лучше Есику девочку купим, а то ему одному скучно.

Владимир Андреевич разбирал вещи деда, вещей было не так много, но все они были для него памятны, он помнил их с самого детства и теперь мучительно думал, что из них он может взять с собой, а что придётся оставить здесь: квартира не резиновая, и всего вместить, конечно, не может. Мужчина уже отложил в сторону альбом с фотографиями, письменный прибор, пачку писем и вдруг вспомнил о шахматах, о тех костяных шахматах, которыми дед так дорожил, что даже ему не давал с ними играть. Владимир Андреевич был страстным шахматистом – правда, играл оставшимися ему от отца простенькими деревянными фигурами. Вспомнив о дедовых шахматах, он пробежал глазами по полкам шкафа, те были почти пусты, заглянул в стол. Шахмат не было.

«Странно, – подумал он, – неужели дед их кому-то отдал?»

Мужчина выдвинул один за другим ящики дедова комода – какие-то листки, конверты, вырезки из газет, оловянный солдатик. Владимир Андреевич взял его, повертел в руках, не веря своим глазам. Совершенно точно, это его солдатик, вот даже кончик штыка отломлен, это он его отломал, когда выковыривал застрявшую в щели монетку. Как же он сюда попал? У него в детстве игрушек было немного, потому отчётливо помнилась каждая, а единственный оловянный солдатик – тем более.

Владимир Андреевич присел на старенький диван, стараясь вспомнить что-то, что связывало пропавшие дедовы шахматы и солдатика. Напряг память, боясь, что не вспомнит, слишком много времени прошло, и вдруг вспомнил.

Он просочился в комнату деда незаметно, даже дверь не скрипнула, но дед всё равно заметил.

– Пришёл? За шахматами охотишься? Ну садись, мы ещё не начинали.

Шахматная доска была уже разложена, пестрела белыми и чёрными квадратиками, и на ней в боевом порядке, точно на реальном боевом поле, расставляли теперь шахматные фигуры. Приготовление к сражению было неторопливым, дед вообще не любил суеты, а уж когда к нему заходил его старый институтский товарищ и они садились играть в шахматы, тем более. Он не спеша брал фигуру из коробки, некоторое время держал в ладони, словно оценивая, на что та способна, потом окидывал внимательным взглядом шахматную доску и аккуратно ставил ту на предназначенное для неё место. Наконец два войска выстроились своеобразным каре друг напротив друга. Впереди пеший ряд воинов с пиками и топорами в каких-то смешных плоских касках, больше похожих на тарелки, оттого эти пехотинцы не особенно напоминали настоящих солдат. Эти недотёпы чаще всего гибли в шахматных сражениях, потому мальчик и знал их лучше других – съеденную фигуру отдавали ему, а уж он ставил их на край стола и долго внимательно рассматривал. Больше всего его удивляло, что на их камзолах даже пуговки были вырезаны. Игрушек у него в детстве почти не было, он родился сразу после войны, когда было не до игрушек. «Страну поднимать надо», – часто говорил отец. Вовка, конечно, играл, как и всякий ребёнок, даже устраивал целые баталии, правда, солдатиками ему служили большей частью бабушкины пуговицы, а тут, на шахматной доске, были настоящие солдаты.

– Дед, а что они так смешно одеты, ни пилоток, ни ружей? – спрашивал он поначалу.

– Шахматы старые, – отвечал тот скупо, – тогда ружей было мало.

– Это когда же было, при царе, что ли?

Вовка уже слышал, что была революция, а до неё – царь.

– Ещё раньше, и вообще… – дед не любил такие разговоры, считал Вовку слишком маленьким для них.

Дед и дядя Юра не спеша начали партию, разыгрывали дебют, как они говорили. Играли они не часто и оттого, наверное, растягивали удовольствие. Партию обычно начинали пешки.

«Оно и понятно, – думал Вовка, внимательно следя за каждым ходом, – не жалко, вон их сколько». Он с нетерпением ждал, когда игрокам надоест строить оборонительные линии и они пойдут в наступление.

– Смысл шахмат не в том, чтобы съесть чужую фигуру, а чтобы сохранить свою, – часто говорил дед, видя, как внук елозит от нетерпения.