Так и в этом апреле, при первом появлении солнца зацвёл куст сирени, сначала робко, но постепенно набирая силу своего неповторимого глубокого аромата. Куст рос на самом краю спускающегося к морю старого дубового леса, там, где серая полоса дороги отделяла его от прибрежного песка, и был хорошо виден со стороны моря. Старый Баркас, лежащий на берегу, не обращал на сиреневый куст никакого внимания, даже не отличал его от других кустов и деревьев, ещё лишённых своей разнообразной листвы, по которой так легко прочесть их имена. Хотя и Старый Баркас, и Сиренька знали о существовании друг друга давным-давно, но ситуация сложилась неравной: Сиренька всегда помнила о Старом Баркасе и смотрела на него влюблёнными глазами, каждый свой сердцевидный листок, как откровение, посылая ему, в то время как Старый Баркас, мысли которого были обращены к морю, не замечал Сиреньку до тех самых пор, пока она не расцветала в середине апреля, наполняя своими чарующими ароматами всю округу и даже его заставляя волноваться. Все влюблялись в Сиреньку, и Старый Баркас вдруг тоже вспоминал о ней и начинал бросать ревнивые взгляды, призывая её к скромности. Сиренька цвела, думая, что цветёт только для него. На её цветы слетались пчёлы и шмели, маленькие птички порхали в её ветвях, даже соловей на вечерней заре прилетал спеть свою песню любви среди её цветов. Так что не заметить и не полюбить Сиреньку было нельзя, и Старый Баркас на время забывал о море и смотрел на неё растроганно и влюблённо, как смотрит моряк после долгого плавания на свою невесту.
Правда, они только и могли что бесконечно смотреть друг на друга то нежно, то, когда подует сильный ветер с моря и Старый Баркас задумается о скором и далёком своём плавании, вопросительно. Так бы и продолжалась их жизнь, если бы однажды и совершенно случайно не появился Сырок. Так ласково называли маленькую девочку, которая хотя и жила уже на свете три с половиной года, но только теперь познакомилась с Сиренькой и Старым Баркасом. Она, как это свойственно только маленьким детям, сразу почувствовала всю сложность и трагизм сложившейся ситуации и заявила: «Они такие красивые, надо им помочь», – и тут же придумала свою историю, которая, в сущности, была продолжением прежней.
Старым Баркасом у неё оказался немолодой мужчина, который часто прогуливался вдоль моря, наблюдая за полётом крикливых чаек, вступивших в единоборство с ветром. Он носил капитанскую фуражку и чем-то неуловимо был похож на человека, сошедшего когда-то на берег с такого же баркаса, как тот, что лежал теперь здесь, зарывшись в песчаные волны пляжа, как когда-то зарывался в морские. А потому его романтический облик и капитанская фуражка вполне совпали в детском воображении с самим Старым Баркасом и срослись в одно, так что даже душа Старого Баркаса переселилась в этого мужчину.
Сиренькой стала симпатичная женщина, время от времени составлявшая компанию мужчине в капитанской фуражке. Ребёнок не слышал и не всегда понимал, о чём именно говорили эти двое, но дети видят сердцем, то есть самое главное, как объяснял когда-то Лис Маленькому принцу. Возможно, поэтому Сырок чувствовала, что эти двое гуляющих по пустынному пляжу, оставляя на влажном песке едва видимые следы, которые тут же с непонятным усердием стирали морские волны, смотрят друг на друга совсем иначе, чем все остальные. Она решила, что имя Сиренька подойдёт женщине больше любого другого, даже её собственного. Таким образом справедливость была восстановлена – Старый Баркас и Сиренька встретились, и не только встретились, став теперь людьми, но и узнали друг друга. А ведь могли и забыть или не узнать, сколько таких неузнанных ходит по жизни, по какой-то необъяснимой причине забыв и только во сне вспоминая, кто они есть на самом деле.
Двое людей, ничего не зная о фантазиях маленькой девочки, прогуливались по пляжу, держась за руки, и с наслаждением вдыхали морской воздух, смешанный с запахом цветущей сирени, что бывает только в апреле. Со стороны казалось, что они действительно только что встретились после бесконечно долгой разлуки и боятся, что их опять разлучат обстоятельства или чьи-то недобрые фантазии. Но этого уже никогда не произойдёт, потому что Сырок заботливо следит, чтобы Сиренька и Старый Баркас всегда были вместе, ведь это её сказка и никто другой изменить её счастливого конца уже не сможет. Даже когда Сырок вырастет и перестанет быть Сырком, а станет изящной и красивой девушкой, сказка о Сиреньке и Старом Баркасе останется.
Два жирафа
Первое сентября – уже не лето, но ещё не осень, а некое переходное состояние, от блаженного ощущения дачного покоя и неторопливого, только лету присущего медлительного течения времени к чётко структурированному расписанию городской жизни, где у каждого предопределены свои обязанности. Стеша всего этого не знала, но всем своим детским существом чувствовала, как меняется красочная летняя картина настроения, окружавших её взрослых, приобретая более холодную сине-зелёную и фиолетовую тональность. А потому она сама стала задумчивее и даже капризней. А тут ещё детский сад.
Стеша – человек общительный, для неё детский сад – приключение с продолжением, не то что для других. «Социализация» – слово-то какое казённое, а для ребёнка это движение вверх по лестнице: где-то ступенька поменьше – и там легко, а другая покруче и не в размер – там труднее. Но если оставить все эти рассуждения за кадром и сказать просто, то получится – 1 сентября Стеша первый раз пошла в детский сад.
Забрали из садика её пораньше, чтобы не пугать сразу длительным пребыванием в незнакомом месте. Мороженое купили для закрепления положительных эмоций и устроили маленький семейный праздник. Стеше в садике понравилось.
– Клоны, – говорит, – были, играли сказку «Маша и Медведь».
– Какие такие «клоны»? – спрашиваю я, дивясь развитости трёхлетнего ребёнка и одновременно ужасаясь неожиданному предположению.
– Те, которые в цирке выступают!
«Ах клоуны, – доходит до меня, – ну слава богу, не вундеркинд, можно успокоиться».
– Девочки в группе были? – задаю я глупый, но необходимый вопрос, хотя знаю, девочек от мальчиков она с младенчества отличает и своё женское начало всеми фибрами души чувствует, да и использует уже неплохо. Лиса – Стеша.
– Были, конечно, – отвечает она снисходительно.
– А мальчики?
Она кивает.
– А кого больше, мальчиков или девочек? – это уже вопрос на развитие.
– Девочек, конечно. Эх, хорошо, что все мы девчонки! – восклицает она с искренним удовлетворением, а я и не знаю, включена ли я в этот круг девчонок, но полагаю, что включена, от этого мне тоже становится хорошо. Интересно, чувствует ли трёхлетний ребёнок возраст, он ещё почти чистая душа, а у души возраста нет. Не потому ли так легко общаться с детьми, даже без слов, улыбки довольно. Это как от берега оттолкнуться, а дальше уже всё само, и ведущим обязательно будет ребёнок, что бы педагоги по этому поводу ни рассуждали.
– А чем же вы там в садике занимались? – спрашиваю я, хотя и так знаю распорядок дня, заранее всё изучила на доске детсадовской информации.
– Играли, гуляли… – перечисляет Стеша, каждое слово сопровождая кивком головы, потом перестаёт кивать, задумывается и говорит мечтательно: – Спали.
Для неё это необычно, первый раз спала вне дома. Сон для ребёнка не только некое физиологическое состояние, это волшебство, переход в параллельное измерение. Посмотрите на ребёнка, когда он просыпается и не может понять, здесь он или ещё там, и никак не хочет сюда, назад, в нашу социализацию.
Я понимаю, что надо эту тему как-то разговорить, и спрашиваю:
– Ты спала в кроватке?
– Да, – согласно кивает девочка, – мно-о-о-го кроваток.
– А что снилось? – наконец задаю я давно припасённый и самый для меня интересный вопрос.
– Мне снились жирафы, – сообщает ребёнок доверительно, словно приоткрывает мне свою тайну. – Один жираф жёлтый, а другой – фиолетовый.