Мотив трудный, переливчатый, слова такие, что их и русскому слуху не сразу ухватить. Ужасно эта песенка соседу Полю понравилась. Сидел он, толстый, красный, на столе, с пряником в руке, и старательно выводил:

— Фахту-шок. Фахту-шок…

Перед Рождеством повела его Катя смотреть игрушки в магазинах.

Было холодно. Соседа нарядили в сестрину кофту и сверху, зашпилив концы, навертели байковый платок. Сосед еле двигался, а когда его посадили, руки и ноги у него торчали прямо, не сгибаясь, как у деревянной куклы.

В автобусе две дамы громко разговаривали по-русски. Ухо соседа уловило знакомые звуки:

— Это русский автобус? — спросил он у Кати.

В окнах магазинов любовались «Пэр Ноэлями» и маленькими яслями с Младенцем Христом.

— У маленького Иисуса два отца? — спросил сосед.

— Что за пустяки! — сказала Катя. — Отец всегда один.

— А у него два, — упрямо сказал сосед. — Святой Иосиф и Пэр Ноэль.

Потом вздохнул и прибавил:

— Вы русские, вы этого не понимаете.

Спросил, почему русский Пэр Ноэль приходит на две недели позже?

Катя не знала, что ему ответить, чтобы он понял. Но он не стал долго ждать и сам объяснил:

— Конечно, вашему Пэр Ноэлю нужно время, чтобы прийти из Москвы.

Полюбовавшись на витрины больших магазинов, отправились в кондитерскую.

В кондитерской полным-полно нарядных детей. Сидят, только носы торчат над столом, но едят чинно, щек не замазывают, на скатерть не проливают. Сосед вдруг сконфузился:

— Это ничего, если я тоже сяду? — тихонько спросил он у Кати.

Пирожное выбрал для себя попроще, без крема:

— Я боюсь, что крем шлепнется на пол, и они начнут надо мною смеяться…

Сосед оказался самолюбивым. Для спасения своей чести пожертвовал кремом. Сильный характер.

Перед кондитерской ходил по тротуару ряженый Дед Мороз с елочкой в руках. Дети кричали ему свои желания. Матери слушали, кивали головой — но он-то тут совсем ни при чем. Пэр Ноэль все сам припомнит, кому чего хочется.

Сосед не посмел прокричать свои желания. К тому же их было так много, что все равно не успеешь. Он вообще желал всего, что просили другие дети, да кроме того, и всех тех диковинных штук, которые были у «Лерюссов». Но, конечно, его очень мучило, что он не посмел попросить. И он был очень несчастен. Хорошо, что Катя догадалась в тот же вечер написать русскому Пэр Ноэлю. Тот принесет все, что сможет с собой захватить. Настоящую железную дорогу, которую заказал сосед, пожалуй, не сможет, но барабан притащить нетрудно. И чудесный флакон из-под бриллиантина, наверное, тоже прихватит. Словом, жизнь будет еще прекрасна.

В сочельник вечером востроносые соседовы сестрички живо вычистили свои башмаки и поставили их у камина.

Бедный Поль долго сопел над своими стоптанными и грязными башмачонками. Отчистить их было трудно. Девчонки хихикали, что в такие башмаки можно положить только розгу. Сколько сосед ни крепился, пришлось зареветь. Вся надежда оставалась на русского Пэр Ноэля, который, говорят, и без башмаков приносит подарки. У «Лерюссов» всегда все чудесное.

После праздников произошла катастрофа.

«Лерюссы» уехали.

Он, папа-лерюсс, нашел место. Вот они и уехали.

Сосед получил подарки. Корзинку из-под кота, флакон из-под бриллиантина, четыре восковых спички, чудную граненую пробку от разбитого графина и карманное зеркальце, которое может, по словам Кати, пригодиться, когда сосед женится. Для молодой жены.

Сосед долго не понимал, что «Лерюссы» уехали окончательно, и по утрам по-прежнему подходил к их двери и громко кричал:

— Скорэтшаю!..

Но как-то дверь на его крик открылась, и сердитая пожилая дама спросила его на обыкновенном французском языке, зачем он кричит, и велела сейчас же идти домой.

Тогда сосед понял, что все кончено, и присмирел.

Он никогда ни с кем не говорил о «Лерюссах», об этих странных и чудесных существах, которые пели, когда у них не было денег, угощали, когда нечего было есть, и завели клетку для канарейки, которой не было.

Он скоро забыл о них, как забываются детские сказки.

Дольше всего держался и звенел в памяти мотив песенки про Дунюшку и лесок:

— Ду-у-у-ду… — мурлыкал сосед.

Но слов уже не помнил.

Начало этой любопытной истории можно отнести приблизительно к 1910 году. Но это только приблизительно. Точная дата не известна. Может быть, началось это немножко раньше, но ни в каком случае не позже, потому что тут был некий исторический разбег, и разбег происходил в мирной обстановке приятной петербургской жизни.

Герой рассказа — господин средних лет, природный петербуржец с налаженным бытом, с цветущим здоровьем, человек солидный, не вертопрах, не верхогляд, в обращении приятный и ко всем благожелательный.

Внешность его вполне отвечала вложенному в нее содержанию.

Имя героя — Андрей Андреич.

По роду службы Андрея Андреича полагалось ему знать иностранные языки. Он их и знал. Вот это-то знание иностранных языков и положило начало всей истории.

Андрей Андреич по существу человек скромный, не был все-таки лишен некоторой доли тщеславия, весьма, впрочем, законного. Он немножко гордился именно этим знанием иностранных языков. Но, право же, в этом нет ничего удивительного. Люди иногда гордятся даже совсем странными делами. Вот, например, помню, мотался в таратаечке по Новгородскому шоссе некий дворянин в красной фуражке, очень скромный и пьяный, так тот гордился только тем, что его дядюшка любил дыню с табаком. Заметьте, даже не сам дворянин, а только дядюшка. И, наверное, у дворянина нашлось бы кое-что из личных достоинств — доброта, родовитость, честность, или хотя бы то, что, вот, пьян, а в таратайке усидеть может. Так нет — гордился только дядей с дыней.

Я лично только раз испытала чувство гордости. Давно. Очень давно. Приблизительно в 1907 году. Как-то за табльдотом в небольшом пансионе в Тироле кто-то сказал, что в сибирских реках водятся чрезвычайно крупные рыбы. И вот тут я почувствовала, как вся душа у меня вспыхнула и вознеслась. Дух захватило! Мне даже неловко было так возвыситься перед другими. Я опустила глаза. Одну минуту мелькнуло в голове — задержать разговор каким-нибудь замечанием, чтобы подольше поговорили, рассказать что-нибудь самой, развернуть тему. Я никогда сибирских рыб не видала, но можно было бы и подоврать чего-нибудь, лишь бы продлилось это дивное, небывалое чувство, которое из лучшего ангела Божия сделало сатану, — гордость.

Но разговор быстро скользнул на другую тему, а жизнь такой минуты для меня больше не повторила.

Вспоминаю обо всем этом для того, чтобы оправдать Андрея Андреича в его гордости, которая как раз была вполне понятна и законна, — не то, что дядина дыня или сибирская рыба.

По складу характера своего любил Андрей Андреич вещи добротные и даже повторял довольно идиотскую поговорку: «Я недостаточно богат, чтобы покупать дешевые вещи».

Поговорка эта считается мудрой, потому что дешевые вещи так быстро портятся, что покупать их — все равно, что выбросить деньги за окно, а дорогие служат долго и оправдывают свою цену.

Итак: если бедному человеку нужно купить рубашку за 20 франков, шляпу за 30, шарф за 10 и сапоги за 100 — итого всего на 160, то он должен, купив на все 160 один шарф, ходить без рубашки, шляпы и сапог. Зато шарф будет добротный.

Словом — ерунда.

Что же касается Андрея Андреича, то он, как человек обеспеченный, мог и без всякой поговорки позволить себе добротные покупки.

Был у нас в Петербурге очень хороший английский магазин. Товар в нем был дорогой, заграничный. И вот в этот английский магазин и повадился наш Андрей Андреич. То купить дорожный плед, то галстук, то рубашку. Платил дорого и, кажется, даже этим обстоятельством был особенно доволен. Словом: «Я не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи».

Но главная приманка была даже не в покупках. Главная приманка была в том, что Андрей Андреич говорил с приказчиком по-английски. Обращался он всегда к тому же приказчику и всегда по-английски. И это доставляло ему неизъяснимое удовольствие.