Среди толпы он заметил огромного человека в плаще, чьё лицо скрывала маска орла. Вигилант — доброволец, решивший поддерживать порядок своими руками. Копы их не любили, но признавали, что присутствие помощников иногда было как нельзя кстати. Вот только вигиланты орудовали на окраинах и в Центре не появлялись. Вик знал, что мужчины здесь нет на самом деле. Это всего лишь мираж. Мираж, от которого он не может просто так отмахнуться.

Вигилант прошёл сквозь толпу без какого-либо сопротивления: в конце концов, его ведь не существовало на самом деле. Встав перед Виком словно столп, державший всё мироздание, он пророкотал:

— Расслабься. Вдохни свежий утренний воздух. И пойми, что ни одна жизнь не стоит спасения.

— Почему? — спросил Вик.

Человек в маске орла усмехнулся:

— Именно потому, что ты спрашиваешь.

Вик задумался. Устранение опасных элементов, грозящих миру в Старом Городе, вносило хоть какой-то порядок. И заплаченная цена казалась мизерной. Ведь жизнь полна страданий. В чём разница, если конец всегда один? Оборвать её сейчас, быстро, одним мгновением, одной пулёй — не это ли милосердие? Зачем помогать кому-то выживать, тратить на них силы, если результата не изменишь, а все старания в любую минуту могут пойти прахом?

Вик понимал. Они просто боялись. Почти все боялись умереть. И немногие — оставить близких жить в этом аду в полном одиночестве.

Он мог бы нацепить на себя бомбу и взорваться прямо посреди толпы. Вик знал, что достаточно пары действительно плохих дней — он окажется способен и на такое. Правда, Синтия очень сильно расстроится, Норман останется без отца, да и король вряд ли одобрит истребление действующих граждан, активно помогающих экономике Города крутиться. Ведь даже будучи пустыми, люди всё равно связаны.

— Убей одного, — сказал вигилант, — и ты морально убьёшь другого. Смерть будет преследовать его до конца жизни.

— Какой дешёвый каламбур! — фыркнул Вик. — Ведь есть братья, сёстры, отцы и матери. Ведь следуя такой логике, каждая потеря — исчезновение пустоты, которую называют человеком. Как пустота может исчезнуть? Как может потеряться отсутствие? Люди бы не тосковали, если бы терялось ничто.

— А если вся сеть состоит из пустот? — сказал человек в маске орла. — Любая пробоина, само наличие отсутствия — символ распада всей системы. Потому она и плачет.

Вик парировал:

— Значит, она стоит спасения. Что это говорит о нас с тобой, если даже пустая система может горевать?

Он хотел что-то чувствовать. Чтобы было не всё равно. Но поступал приказ — и он шёл убивать, не колеблясь, без малейших сожалений. Чтобы предотвратить войну, он проливал кровь. Пытался натолкнуть агрессоров на мысль, что все они смертны. Отпугнуть от полноценного конфликта, оставив десяток изувеченных тел. А после мучился, пытаясь разбудить совесть, не подающую сигналов жизни.

С солдатами проще. Их смерти мало что значат. Большинство армейцев были самозванцами, людьми, придумавшими себе имена. Ведь у них не было родителей, способных передать фамилию. Они не входили в паутину общества. Их смерти не вызывали такой бури эмоций. В армию они шли только потому, что не могли купить гражданство другими способами. Истреблять их было не так страшно. В конце концов, солдаты брали оружие, чтобы убивать. Значит, все они должны были быть готовы к смерти. Да и потом, их «исчезновения из жизни» почти не вредили экономике, хоть король и не любит об этом говорить.

Наваждение прошло — человек в маске исчез, будто его никогда и не было. Вик выдохнул. Это не первый раз, когда он сталкивался с галлюцинацией. Он даже спрашивал короля, что происходит в моменты, когда она появляется. Карл ответил, что Вик просто застывал на месте и бормотал себе что-то под нос. Мысли его путались, да и сама реальность казалась размытой. Вот только никаких громил в масках точно не было.

Вик помотал головой. «Просто не обращай внимания. Билл ведь сказал, что видения пройдут, надо только пить таблетки. Это всего лишь последствия шока, вот и всё». Колонны солдат продолжали шагать, не обращая внимания на застывшего Вика. Жизнь проходила мимо, а ему оставалось только с завистью смотреть, с какой лёгкостью юнцы идут на смерть.

Продолжая расталкивать людей, Вик двинулся к станции монорельса. Некогда было мешкать. Его ждала работа.

Старый Город поглотил его. Развлекательные сектора распахнули объятия: огромные жилые блоки, нагромождённые друг на друга, будто шальной ребёнок побросал кубики и смылся на обед. Подвесные мосты между зданиями тут и там застали ещё правление Коннорсов. Яркие неоновые вывески и ослепляющие рекламные экраны зазывали клиентов. Кафе, забегаловки и магазинчики, мини-филиалы Медцентра, антикварные лавки и точки продажи натуральных продуктов впивались в бока зданий, венчали их, стояли у самых подножий. Всё это вращалось, кричало, вопило и сопело, будто пытаясь задушить любые потуги на осмысленную жизнь в этой чёртовой переполненной дыре, в которую Бог загнал их на пятьсот с лишним лет. Тротуар гудел под ногами: ниже в несколько уровней уложились автомагистрали, по которым неслись надсадно кашляющие машины, глушащие и без того одуревшие от перегрузки системы вентиляции.

Вик прорывался вперёд, пытаясь поскорее спрятаться от неминуемого фарса. И не успел. Когда он уже был у ворот станции, рекламные экраны на мгновение потухли. Из темноты проступило покрытое морщинами, но ухоженное лицо короля. Перед выступлением гримёры привели его в порядок.

— Дорогие мои сограждане, — начал Карл Лоуренс. — Сегодня самый знаменательный день в нашей долгой истории…

Вик проскочил ворота, приложив запястье с вшитым чипом к считывателю.

— Наконец-то, после стольких веков ожидания, мы можем вернуть то, что по праву принадлежит нам…

Даже в вестибюле станции на Вика со всех сторон смотрело лицо короля.

— А именно — весь мир!

Пассажиры, жадно припавшие к экранам, взорвались аплодисментами. Молодые и старые, женщины и мужчины, все они впервые за долгое время почувствовали себя частью чего-то действительно значимого, чего-то огромного. Чего-то, за что и умереть не страшно.

— Наши экспедиционные войска прямо в эту минуту погружаются в боевые машины. Их ждёт долгий путь. Им придётся проехать через весь Центр, через окраины, а оттуда по пустым пространствам добраться до самых стен Старого Города. У южных Врат их уже ждёт флот из кораблей, способный переправить экспедицию через море снаружи.

На экранах возникла карта: центр занимал металлический купол Первого Города, со всех сторон окружённый водой. Только на самом краю, южнее, виднелся материк. Вот и все разведанные территории.

— Я желаю нашим славным солдатам удачи, ибо в храбрости их нисколько не сомневаюсь. Ступайте. Возьмите всё, что принадлежит нам. И обязательно возвращайтесь!

Спускаясь по эскалатору, Вик утонул в криках и визге. Люди теряли сознание на ступеньках, кто-то дрался, кто-то просто выл от восторга, будто завтра не наступит никогда. В мгновение всё стало возможным, и это чувство освобождало. Вик ничего подобного не ощущал. Работа убила большинство его эмоций.

Мир сошёл с ума, а он остался ясно мыслящим. Хуже чувства и не придумаешь.

* * *

— Успокойся! Не кричи.

— Как я могу не кричать?! Я умираю, мать твою!

— Сядь! Сядь я тебе сказал! Дай руку! Дай её сюда!

Уотерс вонзил иглу инъектора в руку Вика. Обезболивающее побежало по венам, даровав освобождающее чувство лёгкости. В голову, пульсирующую огнём, будто бы залили охлаждающий гель. Вик захохотал от облегчения. Билл лишь нахмурился:

— Сядь и не двигайся. У тебя в животе дыра размером с моё запястье. Я вообще удивлён, что ты на ногах стоишь.

— Я её успел залатать скобами, да только кожа потом порвалась…

Вик присел на больничную кушетку, придерживая бок. Это было не первое ранение в его жизни. В него стреляли, били ножами и саблями, однажды даже разорвавшаяся рядом граната нашпиговала его осколками, которые потом вынимали в течение четырнадцатичасовой операции. Но так больно ещё не было никогда. Казалось, в него врезался грузовик, а затем в живот воткнули раскалённый штырь и начали изо всех сил проворачивать. Если бы не стимуляторы, он бы скончался на месте от одной только боли.