К шаманам Мурад относился с подозрением, впрочем, как и все остальные. Все прекрасно знали, что жрецы несли Союзу только благо. С шаманами дела обстояли сложнее. Они были тёмными лошадками, без которых Союз не мог нормально функционировать, но свои секреты они мало кому доверяли. Если жрецы оперировали логикой, законами и Писанием, то шаманы жили во тьме древних суеверий. И всё же, у них было своё применение. Практически у каждого племени был хотя бы один шаман, готовивший себе несколько учеников. Но только один из них становился следующим служителем. Остальных отправляли в другие племена, чтобы они там учили детей читать, считать, писать, а также передавали легенды и сказания. Нормально историю преподавали только в университетах Караса. Построить школы по всей территории Союза не представлялось возможным, да и старейшины кланов считали, что это бессмысленное дело. Кое-кто просто не создан, чтобы учиться. И всё же, совсем безграмотное население — залог будущего поражения. Чтобы служить, люди должны что-то знать. Но не слишком много.

— Вы меня знаете?

— Тебя все знают, — сказал шаман. — Солдаты только и говорят, что о богатом мальчишке, которого зачем-то отправили на войну. Садись, в ногах правды нет.

Мурад послушал и сел рядом с шаманом.

— Здесь мой учитель. Я ведь тоже воин.

— И много ты настрелял, боец? Тебя могли оставить в Карасе. Но не оставили. Оттого солдаты и волнуются. Понимают, что обычное присоединение нового племени не такое уж и обычное. Что ты здесь ходишь?

— Не могу спать в бараке. Пахнет мертвечиной. Такое чувство, будто лежишь в могиле.

— А мы все здесь мертвецы, малыш, — засмеялся Арстан. — Только ещё этого не знаем.

Мурад не стал реагировать на эту фразу. Закурив, он спросил:

— Раз я здесь, значит, действительно что-то не так?

— Почему ты так решил?

— Ну, вы ведь сказали, что воины говорят…

— Никакие они, к чёрту, не воины, — с ненавистью выплюнул Арстан. — Они солдаты. Мясники. Линейщики…

Внутри Мурада всё похолодело, а затем обдало огнём. По спине побежали капельки пота, сердце заколотилось как бешеное. Он почувствовал, что разговор повернул куда-то не туда. Если бы жрецы сейчас услышали слова Арстана, не поздоровилось бы и ему, и Мураду. И всё же, он дерзнул:

— А как же разделение обязанностей между кастами? Ведь все мы служим Отцу. Мы пять пальцев его Длани. Неужели вы этого не признаёте?

— Ты ведь знаешь, что идею пятиединства ввели в Писание спустя два века после смерти пророка? — Арстан зачерпнул песок и просеял его сквозь пальцы. — До этого мы ещё руководствовались моралью, этикой. Мне об этом говорил мой учитель, а ему сказал его учитель. Сейчас жрецов тому не учат. Воинов не учат любить. Понимаешь? Мы убили любовь. Думаешь, пророк объединил столько людей, потому что у него была армия? Нет. Он ведь появился именно тогда, когда вожди угнетали народ больше всего и, казалось, терпеть больше невозможно. А он пришёл и просто заставил всех думать. А тех, что с оружием, он заставил любить своих жертв. Чтобы каждый раз, прежде чем выстрелить, они задавали себе вопрос — кто они и что делают. И, может быть, это не так эффективно в бою, это мешает, заставляет сомневаться. Но тогда мы были людьми. И других воспринимали как людей. Даже переворот прошёл бескровно, всех вождей просто заставили отказаться от власти. А сейчас — все, кто отказываются присоединиться, превращаются в животных, которых нужно усмирить. Воины не зависели от совета старейшин, а потому старейшины не могли направить оружие против своего народа. Слышишь, что они говорят сейчас? Они бросают их в бой. Говорят об их превосходстве, говорят, что они не имеют права подвести свой народ, ведь они слуги пятиединства, они один из столпов Длани Отца. Они лучше умрут, чем сдадутся. Их доводят до такого состояния, что они сами верят, будто должны убивать, должны грабить, должны уничтожать абсолютно всё на своём пути, чтобы оно просто не смогло сопротивляться в будущем. Тебя ещё не было на свете, когда шли Объединительные Войны. Это была… это была бойня. Мы шагали по полям, устланным трупами. Мы убивали всех: женщин, детей, стариков, ведь нам было плевать, над нами реяло знамя Отца, с нами был Бог, и сам сатана был нам не брат. Мы абсолютно ничего не боялись. И всё же, даже тогда я знал, насколько всё не так. Я убивал, но был жрецом. И тогда учитель сказал мне то же, что я говорю тебе. «Мы убили любовь». После войны, когда всех ветеранов позабыли, я понял, что к чему. Люди проливали кровь, люди становились монстрами ради будущего народа: так ведь мы, жрецы, говорили? Что своими жертвами мы прокладываем дорогу в будущее. А нас всех использовали. Нас купили словами о долге, чести и служении. А когда мы исчерпали свой ресурс, нас просто выкинули как ненужные игрушки. Ведь честными должны были быть мы, а не они, так ведь? Они не обязаны были соблюдать свою сторону договора. Так всегда было и так всегда будет. Но был момент, когда всё изменилось. Был и прошёл. Другого пророка не предвидится. Как и другого мира. И не нам это менять. Уходи, пока можешь. Уходи, куда глядят глаза. Пока их, — шаман сплюнул, — «вера»… не изуродовала и тебя.

Мурад сидел, как громом поражённый. Он понимал, о чём говорит Арстан. Он сам думал об этом — ведь не зря он провёл три года в университете, изучая историю. Он видел, что происходило. И он знал, что не в силах ничего изменить.

— Мой клан один из самых влиятельных в Карасе, — наконец, произнёс он. — И я его будущий наследник. Но что я могу сделать в одиночку? Что я могу сделать?! Не став воином, я не смогу что-то изменить.

Арстан улыбнулся:

— Ты не воин, никогда им ни был, никогда им не будешь. Я вижу ход твоих мыслей. Я тоже проходил возле той хижины, где сейчас насилуют ни в чём не повинную девочку. Ты видел, скольких сегодня убьют. И ты читал, скольких уже убили. Ты ведь знаешь о пророчестве?

Мурад кивнул:

— Мои родители рассказывали. Я думаю, что всем наследникам о нём рассказывают. О нашей всеобщей цели.

Шаман пожевал губу и вздохнул. Поднявшись, он отряхнулся и сказал:

— Эта цель загонит нас всех в ад, если уже не загнала. Я бы сейчас всё отдал за то, чтобы показать тебе мир моими глазами.

— Чтобы что-то изменить, я должен стать вождём своего клана, — произнёс Мурад, тоже поднимаясь на ноги. — А для этого мне нужно оставаться воином.

— А воин, умерший собственной смертью, уже не воин в глазах Отца, — сказал шаман. — Ибо воин должен жертвовать собой ради блага невинных. Ты знаешь, что это значит?

Мурад сглотнул и кивнул. Шаман покачал головой:

— Ты думаешь, что знаешь. Но до тебя всё равно не доходит. Что бы они ни пытались сделать, ты останешься собой. Ты слишком хорош для них. Поэтому, не дай им себя сломать. Помни, кто ты.

— Если я всё брошу, то не смогу ничего изменить.

— Мир можно изменить, не проливая рек крови, — сказал Арстан. — Как это сделал пророк. Иначе, всё, что мы здесь делаем — просто насмешка над его учением.

— Я попробую что-нибудь придумать, — сказал Мурад. Оглядевшись, он спросил: — Вы так и не сказали, что же не так с этой миссией?

Шаман щёлкнул пальцами, будто бы Мурад напомнил ему о чём-то важном. Достав из кармана пучок перьев, он поднёс их к дымящейся папиросе и поджёг. Дав им истлеть, Арстан бросил их на землю и затоптал ногой. Затем развёл руками и сказал:

— Ты что-нибудь слышал о переносе?

— Мне казалось, это древняя легенда. Неужели?..

— Так и было до недавнего времени. Пока я не натолкнул жрецов на мысль, что пора бы легенду оживить. Пока Союз продолжал расширяться, шаманы разных племён отыскивали места скоплений энергии. Строили храмы, усиливая их. Теперь же Союз и Карас стали достаточно сильными, чтобы объединить всё это в единую сеть.

— Как это работает? — спросил Мурад. — Это ведь технологии Древних? Вы умеете ею пользоваться?

— Все шаманы умеют, на инстинктивном уровне. Для этого нужно чувствовать мир. Чувствовать, как сквозь него течёт энергия, и куда она направляется.