— В кавалерии.

Будённый был страстным лошадником, любившим свой род войск до умопомрачения. Мои слова пришлись ему по душе.

— В кавалерии? Это дело! — просиял он. — А с джиу-джитсу как познакомился?

— В Москве занимался на курсах у товарища Катаямы.

— И что — хорошая вещь эта джиу-джитсу?

— Как и любая другая борьба, это всего лишь инструмент в руках того, кто ей владеет. Нужно уметь его использовать.

— А ты — вроде как умеешь? — слегка подначил меня Будённый.

— Товарищ Катаяма не жаловался.

Я знал, что вряд ли мне просто поверят на слово, так или иначе Семён Михайлович захочет испытать меня и с первых минут настроился на это. Как скоро выяснилось — предчувствия меня не обманули.

— Что ж, Быстров, на словах ты мастак, осталось проверить каков ты на деле.

— Не вопрос, товарищ Будённый! Сами со мной поборетесь?

— Не спеши, инструктор, прежде чем со мной схватиться, посмотрю заборешь ты или нет моего адъютанта.

Он вызвал Зеленского и на вопросительный взгляд того, пояснил:

— А ну-ка, Петь, покажи московскому товарищу, что мы тут щи не лаптем хлебаем. Положишь на лопатки — дам тебе неделю отпуска к родным на Полтавщину.

На лице адъютанта появилась довольная улыбка. Похоже, в победе он не сомневался, а тут ещё и ценная награда в виде отпуска замаячила на горизонте. Мужик хваткий, своего постарается не упустить.

— Слушаюсь, товарищ замком округа.

Мы оба разделись до пояса.

Зеленский оказался обладателем хорошо развитой мускулатуры, стало ясно: противник мне попался серьёзный, а провалить задание нельзя ни в коем разе.

Он встал в борцовскую стойку, широко расставив ноги и выставив руки перед собой. Понятно, будет играть от обороны, надеясь поймать меня на каком-нибудь промахе и заломать как медведь косулю.

Тактика хорошая, при условии, что я буду использовать приёмчики французской борьбы.

Увы, товарищ Зеленский, придётся вас разочаровать. Мы пойдём другим путём.

Я резко присел и, крутанулся на месте, сбивая противника элементарной подсечкой. Пётр не удержал равновесия и упал, однако надо отдать ему должное: быстро сгруппировался и ушёл от меня вполне классическим пластунским кувырком.

— Неплохо, инструктор, неплохо, — оценил Семён Михайлович. — А ты, Петь, не расслабляйся. Помни, что я тебе про отпуск обещал.

Лицо адъютанта покраснело с досады. Вот что бывает, когда недооцениваешь того, с кем ввязался пусть в тренировочный, но всё-таки поединок.

На сей раз Зеленский решил проявить инициативу. Он кинулся ко мне, сократив дистанцию до минимальной. Но его ждал очередной крайне неприятный сюрприз, когда я схватив его за руки, упал на спину и, уперев ногу ему в живот, перекинул через себя, а потом вдруг оказался сверху, придавив к паркетному полу. Говоря по правде, паркет — не маты, грохнулся я не слабо, но оно того стоило, поскольку со стороны выглядело безупречно и эффектно.

— Да, москвич… Лихо ты моего Петра приложил, — присвистнул будущий маршал. — Теперь я понимаю Клима. А меня таким штукам сможешь научить?

— Даже медведя на велосипеде кататься научить можно, что уж про человека говорить, — многозначительно произнёс я.

— Тогда завтра и начнём, — подвёл итоги Семён Михайлович. — Приедешь ко мне в Синявскую на утреннем поезде, Петя тебя на станции встретит. Поживёшь у меня с недельку, поглядишь, чему и как я у других учусь.

— С огромным удовольствием, товарищ Будённый, — обрадовался я.

Мы тепло простились, затем Пётр Зеленский проводил меня из кабинета.

— Надеюсь, ты на меня не в обиде? — спросил я.

— За что? — удивился он.

— Ну, что по моей вине ты отпуска на родину лишился…

— Никуда он не денется, этот отпуск. Я Семёна Михайловича как облупленного знаю. А ты, смотрю, ловок драться. Может и меня поучишь?

— Отчего ж не поучить — конечно, поучу. Меня, кстати, Георгием зовут, для друзей — Жора!

— Пётр, можно Петя — не обижусь.

— Отлично. Петь, а там, кроме меня, другие учителя или инструктора будут?

— Само собой будут. У Семёна Михайловича подход серьёзный. Мало ему того, что турецкий и немецкий знает, так ещё и французскому обучается. Ну и про родной язык не забывает. Недавно диктант писал вместе с другими краскомами: не поверишь — у него тринадцать ошибок всего, а у других у кого за тридцать, а то и за пятьдесят, — с гордостью за командира ответил Зеленский.

— Ну, а женщины среди этих учителей есть?

Пётр улыбнулся.

— А ты с какой целью интересуешься?

— А ты догадайся, — подмигнул я.

— Что — ходок? — правильно интерпретировал мои слова он.

— Как же без этого, — продолжил изображать из себя охотника за женским полом я.

— Ну да, кто из нас не бабник, — согласился Пётр. — Даже сам — нет-нет и… Тем более, есть среди училок парочка симпатичных. Особенно та, что французскому учит!

Он мечтательно закрыл глаза.

Ага, вот она — рыба моей мечты. То есть подруга Медика, за которым я охочусь.

— Как её звать-величать-то?

— Кого? Училку французского?

— Ну да.

Он покачал головой.

— У вас в Москве все такие бойкие? Ещё не увидел, а уже как подкатить думаешь.

— И всё-таки…

— Ниной её зовут. Нина Савельевна Гречаных.

Я сделал зарубку в памяти.

— Тогда до завтра!

— До завтра, — кивнул Зеленский.

Художников велел мне прийти к нему сразу после визита к Будённому, но я решил немного подстраховаться и на всякий пожарный с полчаса походил, проверяясь нет ли за мной слежки. Как известно, бережённого…

Убедившись, что хвоста нет, я навестил непосредственного начальника и в деталях изложил Ивану Никитовичу, как плодотворно провёл нынешний день.

— Что ж, Будённый тебе поверил. Осталось ещё добиться того, чтобы тебе поверили остальные. Что касается этой Нины Савельевны, дам парням поручение покопаться в её прошлом.

— Только аккуратно, — попросил я. — Нельзя спугнуть раньше времени.

— Будь уверен, Быстров! Она даже не почует. Но и ты постарайся: чем дольше Медик ходит на свободе, тем больше у нас трупов и нераскрытых дел. И да, пока ты был у Будённого, у нас тут чрезвычайно происшествие произошло.

— А что стряслось, Иван Никитович?

— Андрюсенко прямо в камере отравили…

Я сжал зубы с такой силой, что наверное, раскрошил на них эмаль. Андрюсенко после того, как Медик убил его мать, охотно и даже с радостью делился с нами инфой, но вряд ли успел сообщить всё, что знал.

Убрали его по этой причине или из мести — не так важно. Главное, что произошло убийство, причём у нас под самым носом. А это крайне болезненный щёлчок для каждого сотрудника угро.

— Как это произошло?

— Пришла девка, представилась его сестрой, передала через дежурного для «брата» передачу, ну а там почти все продукты оказались отравленными, — неохотно сообщил Художников.

Как начальника уголовного розыска — по нему эта история била сильнее всего.

— Что дежурный — может её описать?

— Дежурный уже ничего не сможет: втихаря попробовал «колбаски» из передачки. Откачать не смогли. Оставил жену вдовой и четырёх детей без отца, — в сердцах проговорил Художников.

Чувствовалось, как его злит и расстраивает эта тема.

— Да уж, — только и смог выговорить я.

Перед тем, как отправиться ночевать, я заехал в больницу, проведать Петю Михайлова. Ему стало гораздо лучше, и он в полном сознании и, как мне показалось, хорошем настроении ел суп с ложечки. За ним ухаживала Вера, и Петя принимал её помощь вполне благосклонно.

— Жора! — обрадовался друг.

— Здорово, лентяй! — поприветствовал я его. — Значит, в больничке прохлаждаешься, пока другие отдуваются за тебя.

Он усмехнулся, давая понять, что оценил мою простую и даже где-то грубоватую шутку.

— А ты чего шевелюру наголо сбрил? — удивился Пётр.

— Решил, что буду на расчёсках экономить, — сострил я.