Старый идиот. Неужели он думал, будто шведский король станет делать за него всю работу?

— Быть может, вы вовсе не были искренни, когда присягали мне на верность? — спрашивал Карл, наступая на старика гетмана. — Быть может, вы как раз верны своему старому товарищу Петеру, и привели меня сюда на эти руины для того, чтобы ему сдать?

С висков Мазепы, несмотря на прохладный и пасмурный апрельский день, катились крупные капли пота.

— Нет, ваше величество, — негромко сказал тот. — Я верен только вам, и никому более. Я не помышлял о том, чтобы ввести вас в заблуждение, но сам был жестоко обманут. А войско царя подло напало на Батурин среди ночи, не только уничтожив всё собранное мною для вашего величества, но и поголовно истребив его население.[1]

— Где же тогда трупы? — язвительно поинтересовался король. — Их должны быть тысячи, если я не ошибаюсь. Что-то не вижу гор мёртвых тел.

— Говорят, их погрузили на плоты и сплавили по реке.

— Ах, говорят… Говорить можно что угодно, — продолжал издеваться Карл, разглядывая дымящиеся руины. — Вопрос лишь в одном — поверят ли в те разговоры? Кстати, а из чего была сделана такая масса плотов, не подскажете?.. Впрочем, сие неважно. Важно иное: где провиант?

— В Полтаве, мой король, — проговорил гетман. — Там были вторые по вместимости провиантские магазины.

— Почему я должен вам верить на этот раз?

— Потому что моя жизнь в руках вашего величества, — ответил Мазепа. — Вы вправе казнить меня, если я солгал и в Полтаве не обнаружится искомое.

— А если я обнаружу там русскую армию?

— Скорее всего, так и случится, ваше величество.

— Что ж, это будет прекрасное место для генеральной баталии. Тогда — на Полтаву!

Прохладный, не по-весеннему зябкий ветерок пробирал отощавших за зиму шведов. Но король обозначил цель, к которой следует стремиться. Значит, так тому и быть. Армия идёт на Полтаву.

2

Когда в глуховскую ставку пришли известия о выступлении шведов из-под разорённого Батурина в сторону Полтавы, Пётр Алексеич обрадовался. Всё шло именно так, как он и задумывал.

Для начала он отправил Меньшикову приказ — героический гарнизон Батурина во главе с полковником Келиным немедля направить в Полтаву. Самому полковнику было велено принимать там командование и готовить город к обороне. Сжигать и сдавать его Пётр не собирался, сочтя, что шведы уже дошли до нужной кондиции и пора бы выяснить отношения на поле битвы. У Алексашки была другая задача: раскинуть незаметную сеть соглядатаев, которые сообщали бы о каждом шаге «брата Карлуса», а самому идти на перехват Левенгаупта. Тот всё никак не мог нагнать своего шустрого короля: ему активно мешали.

Шведы применили в Малороссии ровно ту же тактику общения с местными жителями, что и в Польше. То есть просто грабили и насиловали, а если встречали сопротивление — убивали. Был момент, когда Мазепа нажаловался на грабёж самому королю, и тот клятвенно пообещал, что его провиантские команды отныне будут платить за продукты и фураж. Но так как король не обещал не грабить вовсе, то шведы чинно платили, а затем… Правильно: грабили, насиловали и убивали.[2] Надо ли говорить, как после всего этого поднялся престиж партизанского движения? Так что проблемы возникали не только у «хувудармен», но и у её блудного обоза.

Окончательно сломав голову проблемой, как прокормить своих зольдат, Карл однажды сел на пенёк, положил на колено папку для бумаг и написал письмо «брату Петеру»: мол, взываю к вашему христианскому милосердию, прошу прислать провиант и боеприпасы, плачу полновесным серебром. Смех смехом, но Пётр Алексеевич действительно отправил Карлу Карловичу с два десятка телег зерна, хлебного вина и три подводы с лекарственными травами. Пороха и пуль, слава Богу, не прислал. И денег за то не взял[3], а в ответном письме высказал завуалированное пожелание «брату Карлусу» доехать до Польши с миром. Карл подарок принял, но сделал вид, будто намёка не заметил. Кампания продолжилась.

А у солдат-девицы Катерины была своя задача. Её целью номер один стали «дикие гуси», прибившиеся к Карлу. Обнаружить, установить численность, каким вооружением и техникой располагают, а также в насколько доверительных отношениях находятся с королём шведов, готов и вендов. В конфликт с упомянутыми современниками вступать только если нападут первыми, но самой стычку не провоцировать. Впрочем, последнего Пётр Алексеич мог и не говорить: Катя самоубийцей не была. В итоге она полных два месяца крутилась около шведской основной армии — то с партизанским отрядом, то с корволантом драгун, то с разъездом преображенцев. И — наблюдала. Иногда участвовала в наскоках на шведов, демонстрируя лицо и егерскую униформу. Иногда, напротив, надевала мундир поручика-преображенца и сливалась с фоном. Чаще всего она делала так, чтобы без лишних проблем добраться либо в ставку Петра, который давно уже выступил из Глухова и тоже двигался к Полтаве, либо к полковнику Келину. В какой-то степени её «работа в поле» помогала выявить местонахождение и боеспособность шведских частей, так что не с пустыми руками солдат-девица являлась и к государю, и в Полтаву.

Интермедия.

— …Знаешь, а она иногда мне снится.

— Кто?

— Та, которой я не стала. Жена и мать. Спортсменка. Переводчик книг с иностранных языков. Но если раньше она просто приходила в сны, то сейчас стала звать за собой… Наверное, меня скоро прибьют.

— Глупости не говори, Катя. То покойник ежели во сне зовёт, к беде, а ты жива.

— Я-то жива. Но она — та, которой я не стала — давно уже нет. Её убил солдат, которого ты перед собой видишь…

3

Тихое раннее утро 20 мая 1706 года застало Катю едущей верхом в сторону переправы: «светиться» на мосту или на разведанных бродах у Семёновки не хотелось. Она везла Келину хорошие новости: во-первых, корпус Меньшикова повстречал Левенгаупта буквально в одном переходе от армии Карла и отбил у того обоз с провиантом. Опытнейший генерал сумел сохранить половину своего корпуса и прорвался наконец к королю, вот только сильно налегке, чем только усугубил продовольственную ситуацию в «хувудармен». А во-вторых, скоро здесь будет государь с основным корпусом, так что если и будет осада, то вряд ли сильно надолго.

«Только подраться придётся всерьёз, — думала Катя, стараясь не сильно гнать лошадку. — В тот раз шведы, кажется, больше десятка штурмов провели. В этот раз у Карла цейтнот гораздо хуже. Мы прицельно били именно по его снабжению. Так что натиск будет предельно жёсткий. И Хаммера нельзя забывать… Он может всё, что можем мы. И думает близко к тому, как думаем мы… Его единственный прокол — он не принимает во внимание местных и их обычаи».

Ради укрепления обороны Полтавы в город уже поставили орудия нового образца, стрелявшие раза в полтора дальше старых. Подвезли пороха и свинца, а с продовольствием в городе проблем не было: Мазепа и в самом деле набивал склады провиантом — в ожидании армии Карла. Подкреплений Пётр Алексеевич, увы, подкинул крайне мало. Как были полтавский гарнизон, состоявший из Устюжского полка, плюс солдаты Тверского пехотного полка под командованием Алексея Келина, так и остались. Дал только роту сугубо тылового Белгородского драгунского полка[4], да и то скрепя сердце: у него каждый боец был на счету. Сейчас эти драгуны осуществляли разведку местности и охранение периметра, так как уже пару дней в окрестностях замечали шаставших поблизости шведов. В прошлый раз при выезде из Полтавы драгуны её остановили и допросили: кто такова, куда и зачем направляешься. Даже документ затребовали, пришлось предъявить письмо от полковника Келина. Всё по-взрослому.

Сейчас она возвращалась с чёткой инструкцией: любым способом задержать шведов под Полтавой, чтобы увязли в осаде и не помышляли искать добычу полегче. Для гарнизона это означало — вы верно догадались — большие проблемы в недалёком будущем. Но стратегически этот шаг был оправдан. Карл, как и в том варианте истории, опасаясь атаки со стороны полтавского гарнизона и ополчения, будет вынужден разделить войско перед генеральным сражением. К слову, никто из «немезидовцев» не рассказывал Петру Алексеичу подробности той Полтавской битвы. Но, как и практически во всех прочих случаях, государь поступал ровно так же, как и должен был, без всяких подсказок. Правда, с некоторыми корректировками, проходившими под грифом «совершенно секретно». Никаких бумаг Катя не везла. Всё в голове, благо на память никогда не жаловалась. Полковник Келин давно в курсе, что она не простой поручик лейб-гвардии, потому передаваемые с нею государевы поручения исполнял в точности. А остальным офицерам в городе об этом знать пока ни к чему.