…Для самой Даши ничего уже не имело значения. Она закрыла дверь, отрезав все разговоры потрясённых людей, тихонечко подошла к нему и, не заботясь о «казённом» платье, уселась рядышком прямо на пол… Обморок уже переходил в сон, здоровый, целительный. Его лицо, ещё пару минут назад пугавшее до дрожи, разгладилось, стало спокойным и умиротворённым, будто снилось ему нечто доброе… Дарья была на двести процентов уверена, что он не собирался никого впечатлять своими приступами, такое предусмотреть было заранее невозможно. Да и весь сегодняшний день явственно свидетельствовал, что планы были совершенно иные. Но то, что сейчас произошло, заставило её окончательно понять одну важную вещь.

У неё в памяти возникла виденная некогда картина: немолодой уже Пётр вот так же обессиленно лежит на диванчике после приступа, а его голова — на коленях жены, Екатерины. В той истории только ей удавалось купировать его припадки. Теперь то же самое получилось и у Дарьи. Но если у Екатерины в арсенале имелось только тонкое женское чутьё, то в её случае был ещё и опыт медика… Никуда она от него не денется. Всё, мосты сожжены. И когда он позовёт, она пойдёт за ним без раздумий. Куда угодно.

Интермедия.

— Я помер и попал в рай? Вижу ангела…

— Вот зачем так грубо льстить, — Дарья улыбнулась. — Как ты?

— Как в раю, — повторил он, одним рывком перевёл себя из положения лёжа в положение сидя и бережно усадил её рядом с собой.

— Ничего не болит? — с обеспокоенностью спросила она.

В ответ он отрицательно покачал головой. И вдруг спросил без особой связи с предыдущим разговором:

— Пойдёшь за меня, припадочного?

— Пойду, — одними губами прошелестела она, ни минуты не колеблясь.

Он позвал. Она идёт на этот зов.

— Не страшно, Дарьюшка?

— Я боюсь не тебя, а за тебя. И ещё — хочу, чтобы ты знал, — тихо сказала Даша. — Я никогда тебя не предам. Никогда тебе не солгу… И никогда не оставлю медицину, — последнее было сказано с едва заметной улыбкой.

— Мне тебя Бог послал… Идём. Нас там заждались.

9

Когда государь явился под ручку с какой-то девицей, это было ещё полбеды. Но когда он затем сделал парочку официальных заявлений, это произвело эффект орудийного залпа в упор.

Сперва — объявил о восстановлении Монастырского приказа, упразднённого ещё его братом Фёдором Алексеевичем. Приказу сему отныне надлежит отныне ведать доходами церкви.[5] Публика заволновалась: царь-таки наложил лапу на церковные доходы, смелое решение. Не стоило митрополиту его злить. А затем представил девицу: «Государыня-невеста Дарья Васильевна Черкасова». Тут плохо стало уже всем без исключения. Особенно тем, кто делал ставку на царевича Алексея как единственного наследника престола и клан Лопухиных.

— …Сегодня невеста, завтра жена, а там, глядишь, и сыновей рожать учнёт. Алёшку побоку, стало быть… А Евдокия-царица что?

— Так пострижена она, яко Соломония Сабурова.[6] Слово есть такое европское: «прецедент». Глинскую-то приняли? Приняли. И эту… как её там… Черкасову — тоже принять придётся. Хорошо хоть не немку государь под венец поведёт, с него бы сталось…

— Да пусть потешится, навряд-ли сие надолго. Девка-то лядащенька, одни косточки. Глядишь, родами и помрёт.

— А коль не помрёт?

— Не помрёт — так помогут. Она много кому в сей горнице дорожку перешла, сама того не ведая…

[1] Иван Иванович Бецкой, внебрачный сын Ивана Юрьевича Трубецкого, видный государственный деятель времён Екатерины Второй.

[2] На первые числа января 1701 года ещё не восстановлен Монастырский приказ, не разгромлены «крестцы» — бродячее священство, основной разносчик слухов. У Петра пока есть основания опасаться церковной фронды.

[3] Пётр имеет в виду младшего брата королев Марии и Анны, сына Якова Второго и Марии Моденской — Джеймса Френсиса Эдварда Стюарта, католика по вероисповеданию.

[4] Акт о престолонаследии в Англии действительно был опубликован в 1701 году.

[5] В реальной истории Пётр сделал это 24 января того же года.

[6] Постриженная в монахини первая жена Василия Третьего, отца Ивана Грозного. Таким образом Василий развёлся, чтобы жениться на Елене Глинской.

10. Время перемен

1

День, потрясший высшее общество Москвы, подходил к завершению. Но дел было ещё столько, что оставалось непонятным, как их все переделать, не разделившись на несколько автономных кусочков. Впрочем, как-то обошлось без разделения. Но хуже всего было не это. Если господа придворные ранее едва замечали странную девицу-сержанта, то теперь просто не давали прохода. И хорошо если ограничивались поклонами, а не начинали надоедать просьбами посодействовать в чём-либо. Кате потребовалась вся её выдержка, чтобы держаться со всеми ровно, дипломатично. Не «нижайшие просьбы», а приторные, неискренние улыбочки — вот что раздражало сильнее всего. Женька, тот и вовсе после получаса таких рандеву сбежал в «располагу», заодно сообщив «немезидовцам» сногсшибательные новости. А ей, между прочим, требовалось не терять время на бесцельные разговоры — ибо протекцию никому оказывать не собиралась в принципе — а сделать ещё две важных вещи. Во-первых, сообщить Петру Алексеичу о договорённостях с саксонским послом, выслушать его корректировки в связи с текущими изменениями, а затем идти сторожить Карла, в полночь её дежурство.

К слову, швед навострился отсыпаться днём, а когда приходило время Катиной «вахты», обычно приходившейся на ночные часы, охотно беседовал с ней на разные темы, в том числе и политические. Так получилось, что его тюремщица оказалась одной из очень немногих, с кем он мог поговорить на родном языке. Саму Катю эти беседы выматывали как бы не больше, чем ночные дежурства.

Теперь добавилась ещё одна головная боль: Дарья. Не сама по себе, а ситуация, которая неизбежно сложится вокруг неё. Объявив о скорой женитьбе на какой-то безродной казачке, Пётр Алексеич разом нажил себе кучу врагов, притом в собственном окружении. Про клан Лопухиных говорить не стоит: они ему пострижение Евдокии не простили, а тут ещё такая новость. Впрочем, уничтожив стрельцов как класс, Пётр если не обнулил, то серьёзно подорвал основу влияния многочисленных родичей своей бывшей. У него единственный сын — Алексей. Логика монархии как явления вынуждала государя обзаводиться и запасными наследниками. Лопухины и их сторонники всё уговаривали ради этого примириться с Евдокией, но они плохо знали Петра. Если уж он сказал «никогда», то это всё, окончательно. А значит, Лопухины и их сторонники сделают всё возможное, чтобы сделать его положение безвыходным, и новая царская свадьба не состоялась. Способов было много, отработаны ещё на отставных невестах Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича. Катя подозревала, что охранять сестру поручат именно ей, освободив от дежурств у апартаментов Карла. И если насчёт опасности для шведа ещё бабка надвое сказала, то в угрозе безопасности Дарьи была полная уверенность. Или притравят чем-нибудь, или какую-то пакость устроят. Потому, поднимаясь вечером в знакомый кабинет, она обдумывала, как можно организовать охрану царской невесты.

Взгляд у надёжи-государя, несмотря на усталость и очевидную головную боль, был весёлым, как у мальчишки, которому удалась очередная шалость. Мол, как я их приложил, а?

— Ну, что скажешь, сестрица? — с подковыркой спросил он. — Удивил я всех?

— Не то слово, — Катя не приняла эту игру и говорила совершенно серьёзно. — У меня челюсть отвисла, скажу честно. Ты ведь не сейчас собирался объявлять Дарью своей невестой, а позже.

— Всё пошло не так, как думалось, — признался Пётр Алексеич.

— Если не секрет, чем Стефан тебя раздраконил?

— Сказал, что не станет утверждать мой развод с …Евдокией.

— М-да. Нашёл время и место. Ты тоже молодец, конечно: взял и Дарью под удар подставил. Скажи честно, она тебе хоть немножечко дорога?