Латынь Пётр Алексеевич знал и, услышав «диагноз», расхохотался.

— Всё, Алексашка, довольно прикидываться, тебя раскусили.

— Если б я ещё по-латински понимал, — заулыбался симулянт. — Чего сказала-то, Васильевна?

— Воспаление хитрости у вас, Александр Данилович, — с непередаваемой интонацией произнесла Дарья, сразу сообразив, с кем разговаривает. — Притом запущенное, медикаментозное лечение не спасёт. Может, всё-таки операция?

И смеялись уже втроём.

Нет слов, Дарья была рада его визиту. Но зачем эта шутейная проверка? Зачем он вообще сегодня пришёл, да ещё со своим верным оруженосцем Меньшиковым? Она ещё недостаточно разбиралась в этой эпохе. Здесь очень многое делается проще, чем три века спустя. А кое в чём можно запросто запутаться.

— Ну полно, — Пётр Алексеич прекратил затянувшуюся шутку. — Прости дураков, Дарья Васильевна, не в обиду тебе сие действо. Я в гости собрался, решил тебя пригласить, а то сидишь целыми днями при лазарете, скоро корни пустишь.

— В гости? — искренне удивилась Дарья. — Но мне нечего надеть, я не самый лучший гость для праздничного вечера… вот в этом, — она указала на свою «цифру», пусть ушитую по размеру и достаточно новую, но совсем не парадную.

— Стерпят, — отмахнулся государь. — Нынче времена такие. Ну, идёшь? Лазарет на ученика оставишь, парень толковый.

Сердце снова дало сбой. Будь что будет.

— Иду, — сказала она. — Только оденусь, холодно на улице.

— Едем к Апраксиным. Повезёшь нас, больной, а то и правда тебе здесь что-нибудь ампутируют, — добавил он со смехом.

Интермедия.

«…аще отписать тебе собирался, брат мой Андрей, что по приезду Государя нашего Петра Алексеевича зело удивлены были и я, и все мои чада и домочадцы. Ибо зашёл в дом наш великий Гость не един, а со свитою, а в свите той пребывали Алексашка Меньшиков да некая девица престранного виду, в мужеском платье. Ты уж видел людей в таковой одежде, они из-под Ругодева с Государевым войском пришли. Подумалось мне сперва, будто снова Пётр Алексеевич с непотребными девками знаться учал, однако девица сия была красоты изрядной, хоть и худа станом, зело скромна и вежество знающа. А Его Величество превеликое почтение к ней показывал, именовал Дарьей Васильевной. За столом вели они учёную беседу о делах лекарских да о деле стекольном. О последнем Государь говорил особо, наказал по весне сыскать знатное место для устроения завода, чтоб стекло выделывать. Тебе, брат мой, великая выгода может быть, ежели сыщешь, где чистый белый песок обретается.

Девица, именуемая Дарьей Васильевной, как сказал Государь, есть сестра иной девицы, Катерины Черкасовой, что Карлуса Свейского в полон взяла. Сколь не сходны сии две девицы, всё ж и такое меж родными сёстрами случается. Одно лишь вызывает беспокойство. Неведомо, отчего Государь столь великое уважение к тем сёстрам показал, видимой причины для оного мало, а о невидимой гадать занятие пустое. Ясно лишь, что не исконным женским способом то уважение добыто, иначе все бы о том давно судили.

На сих словах завершаю письмо своё. Отпиши, согласен ли отыскивать место для завода стекольного.

Брат твой Пётр[1]».

4

— Два сапога пара — ты да Васька, — усмехнулся Женя, когда сержант Орешкин изволил явиться в «располагу» — уже за полночь. — Что, опять весь день колдовали над пушками и станками?

— Меня иногда прям подмывает спросить, не попаданец ли наш Вася, — негромко сказал Стас, запирая за собой дверь. — Он как показал мне чертёж большой ракеты, чтоб, как сказал, «выше облака пущать», я охренел. Натурально Циолковский. Но знаешь, Жень, — Стас понизил голос до шёпота, — от того, что сейчас видел у лазарета, я охренел ещё больше.

— Рассказывай, — командир быстро окинул взглядом спящих на своих соломенных лежанках «немезидовцев».

— Иду я, значит, сюда, стараюсь никому глаза не мозолить. По привычке проверил: в окошках лазарета слабый свет, всё нормально. Смотрю — а снаружи у двери двое стоят, разговаривают. Одного я сразу узнал: надёжа-государь. Вторую такую оглоблю попробуй найди. А его собеседник как будто из наших. Я тихонько подобрался, послушал и ушам не поверил. Дашка! Они про какую-то поездку в гости вспоминали и о новой встрече договаривались!

— Фигассе… — опешил командир.

— Погоди, это ещё не всё. Я-то читал, что Петруша баб сразу в койку приглашал, не было у него, видите ли, времени на ухаживания. А с твоей сестричкой он даже не обжимался. Стоят, держатся за ручки, как первоклашки… Что это вообще было?

— Чудо Господне, — буркнул Евгений, холодея от нехорошего предчувствия. — Ладно, я разберусь, что к чему.

На таком фоне спалось командиру очень плохо. К утру ухитрился задремать, чтобы меньше, чем через час, проснуться в крайне хреновом настроении. Ворочаться на соломе не хотелось, потому он тихо встал, оделся, затеплил свечу и занялся документацией. Ведь люди, не связанные с армией, представления не имеют, сколько бумаг требуется для нормального функционирования подразделения. К восемнадцатому столетию это относилось в полной мере, зря, что ли, писари состояли при каждой роте. Они не только составляли ведомости, но и вели архив. У «Немезиды» личного писаря не было, надо было или обращаться к ротному, или вести документацию самостоятельно.

Жизнь в эту эпоху была накрепко связана со световым днём. Сейчас зима, закаты ранние, рассветы поздние, на свечках экономят. Потому активность в городе начиналась в лучшем случае за полчаса до восхода солнца. Раньше этого времени не было смысла куда-то ходить и что-то узнавать. Ночные патрули тоже могли прикопаться, даже если ты гвардейский поручик. Да и с кем разговаривать, если все, кто нужен, благополучно спят либо сами в караулах. Но едва забрезжил рассвет, командир засобирался в лазарет — выяснить, что происходит. Личная жизнь сестры — это одно дело, но если это касается отношений с непосредственным начальством, надо точно знать, к чему всё может привести. И, если потребуется, убедить сестрицу взяться за ум. Дарья далеко не сентиментальная дурочка. Личная жизнь всегда была для неё месте эдак на десятом, потому и замуж до сих пор не вышла. Но она так похожа на маму, что иногда становилось страшно. Особенно после того, что случилось восемь лет назад. Мама была идеалисткой: всех людей, в особенности своих учеников, считала хорошими. Закончилось это, мягко говоря, очень печально.

Все планы ему обломала младшая сестрица. Явилась на рассвете с караула, причём несла его в полевой «цифре» и при полном вооружении — в бронежилете и каске, с автоматом, пистолетом на бедре, двумя гранатами «Ф-1» и парой ножей. Следом за ней явились ещё двое парней из разведки — тоже упакованные по последнему слову военной техники будущего.

— Фух, — сказала Катя, расстёгивая ремешок шлема. — Слава Богу, отстрелялись на сегодня.

— Вы что, госказну охраняли? — удивился командир. Царапнуло: его не поставили в известность о таком обороте дела.

— Карлсона теперь будем стеречь в усиленном режиме, — сказал один из парней. — Прямой приказ Петра. Тебя в «располаге» не было, пришлось срочно паковаться и идти в караул самим. Сейчас нас Вадик сменил, он с ребятами всю ночь там отсыпался. Потом Никитос заступит. Дальше очерёдность караулов определишь ты.

— Им будет полегче, — хмыкнула Катя. — Я нашего мажора припугнула как следует, у него даже голова начала работать как надо… Его прибить хотят. Догадываешься, зачем?

— Да уж, — Евгению не надо было объяснять, что произойдёт в этом случае. — Нам будет очень хреново.

— Потому и спешка. Нужно упредить возможных киллеров. Карлсон сейчас, наверное, подороже госказны будет. Короче, теперь мы телохранители шведского короля, вот такой выверт.

— Не выверт, а геморрой, — проворчал командир. — Очерёдность караулов я распишу, чтобы основной деятельности не особо мешали… Кать, на пару слов. Надо о личном поговорить.

Парни с пониманием отвалили вглубь «располаги» — снимать свои доспехи.