Одну проблему устранили, зато добавилась другая. Кавалерийский офицер, белёвский дворянин Иван Арцибушев, сходу потребовал остановки в первой же придорожной забегаловке. Мол, устали, проголодались, выпить охота. И там, за совместной трапезой, выкатил «немезидовцам» требование сдать Карла под его охрану и отправляться восвояси.

— Ты, казак, своё дело честно сделал, — сказал дворянин, обращаясь к Кате — как и все незнакомцы, он стойко принимал её за парня. — Тебе за то награда выйдет, не сомневайся. А у меня приказ.

— У меня тоже приказ, — невозмутимо ответила «десятник». — И я его выполню во что бы то ни стало.

— Будет тебе упираться-то. Ведь одно дело делаем.

— Вот именно — мы делаем одно дело. Между нами не должно быть разногласий… Никаких «но», сотник, — Катя сделала предостерегающий жест, заметив, что тот собирается возражать, и добавила гораздо тише: — Ведь у тебя совсем другой приказ — не спровадить нас, а сопровождать.

— Вас тут четверо всего, — сотник не унимался, хотя голос тоже понизил до шёпота. — А нас три десятка. Будем силами меряться, казак, или сам в сторонку отойдёшь?

— Драки не будет.

— Вот и славно. Значит, королевуса свейского я к государю повезу, а ты…

— Ты не понял, сотник, — всё так же без намёка на эмоции сказала Катя. — Драки не будет, потому что я её не хочу. Но если для выполнения приказа надо будет всех вас тут положить — положим. И скажем, что так и было. Не доводи до греха.

Она терпеть не могла, когда люди наглели сверх разумного предела. Обычно такие истории плохо заканчивались. Кроме того, ни на минуту не сомневалась, что конкретно эти «поместные» пороху не нюхали, под Нарвой биты не были, а всё это время просидели на сборах в Новгороде. Других сейчас под рукой у Петра не нашлось, потому послал навстречу знатному пленнику «лучших из худших»… На мгновение Арцибушев встретился с ней взглядом… и не выдержал, покосился в сторону. Потому что уразумел: ему вовсе не угрожали, а озвучили реальные намерения.

Ещё он понял, что у смерти должен быть именно такой взгляд — пустой, ничего не выражающий.

— …, — тихо высказался Вадим, когда сотник от них отцепился. — Балаган, блин, цирк на гастролях. Понимаю, почему Пётр всю эту звездобратию решил на … разогнать и выстроить армию заново.

— Разговорчики, — немедленно вмешалась Катя, и, поднявшись на ноги, громко объявила: — Всё, привал окончен. Выдвигаемся.

— Снова на конь? А пожрать-то дадут? — немедленно отозвались «поместные».

— Кто вам мешает? Оставайтесь тут, а мы поехали — приказ надо выполнять.

Разумеется, никто в трактире не остался, но путь был продолжен в полном молчании.

Катя крепко подозревала, что неугомонный царь не усидит на месте, сам двинется вперёд, встречать дорогого шведского «гостя». И именно поэтому инициативы «поместных» можно смело слать в отдалённые края. Эти ребята работают по принципу: «Кто смел, тот и съел», — и если хоть раз поддаться, то всё, сядут на шею и ноги свесят. Победителей, опять же, не судят.

Вот и с ними надо так же. «Жестокий век, жестокие сердца».

3

Англичане придумали поговорку: «Время — деньги». Но они ошиблись. Время — это жизни. Каждая упущенная минута могла обернуться чьей-то гибелью, срывом планов. Поэтому Катя отвалила за свежих лошадей немалую сумму в талерах, почти все оставшиеся «командировочные», что им выдал командир на дорожку. Чутьё подсказывало, что оставшиеся километры лучше преодолеть как можно скорее. Если верить приметам, ночью их может настигнуть тёплый фронт циклона, а в условиях, когда вместо дорог одни направления, это будет похуже шведов.

Уже на закате с хорошей новостью вернулся посланный вперёд всадник: государь остановился в селении буквально в пяти верстах отсюда, уже оповещён обо всём и ждёт их прибытия… Теперь многое зависело от того, что окажется сильнее в душе белёвского дворянина, возглавлявшего отряд «поместных» — нездоровое честолюбие или разум. Решится в последний миг попытаться урвать себе всю славу, или поразмыслит над тем, на что способны люди, утащившие целого шведского короля из самого сердца его военного лагеря? Кате не хотелось лишний раз убеждаться, что у людей, порой, мозгов нет. Но, к счастью, Арцибушев, решил, что пять минут славы не стоят серьёзного риска рассердить государя. Что бывало, когда серчал Пётр Алексеич, все присутствующие знали очень хорошо.

Для Кати сей провинциальный дворянин был открытой книгой: эта внутренняя борьба отражалась на его лице слишком явно. Здравомыслие победило, слава ему. А значит, можно было хотя бы последние километры проехать относительно спокойно.

Хорошо хоть швед молчал, не лез со своим ценным мнением по поводу увиденного… У него на челюсти цвёл всеми цветами радуги солидный синяк, полученный ещё при захвате. Да, историки не соврали, Карл действительно не ощущал боли или был слабо чувствителен к ней. Возможно, у него наличествовал какой-то непорядок с периферийными нервами, а может, что-то не так было с центральной нервной системой. Писали, что его не раз оперировали без наркоза. Однако являться пред очи врага с ног до головы расписанным под хохлому он точно не желал, и потому помалкивал. Хотя, несколько злорадных взглядов Катя и перехватила. Ну, ну, пусть смотрит. Взгляд — не нож под ребро, можно потерпеть.

Снова пошёл снег. Оставшиеся версты они тянулись по начавшей-таки раскисать дороге больше получаса. Наконец впереди показались силуэты домиков со слабо подсвеченными оконцами и невысокий шпиль лютеранской кирхи. Здесь жили финны, которых шведы нарочно переселяли в места, «зачищенные» от коренного населения несколько лет назад. Посреди деревни находилась крохотная площадь — небольшое расширение проезжей дороги — у которой стояли кирха, домик старосты, лавчонка и трактир с конюшней. Самую большую площадь, понятное дело, занимал именно трактир.

Сейчас в тихом селении было не протолкнуться от гостей. По случаю наступившей темноты и толпы приезжих площадь была освещена десятком масляных фонарей, нарочно вывешенных для этой цели местными жителями. Двор трактира был забит людьми и лошадьми, в отблесках фонарей мелькали и «венгерские» кафтаны, и «немецкие», и шапки с меховыми околышами, и треуголки. Но пятачок у ворот был свободен, а на въезде и у дверей стояли караульные.

— Приехали, — негромко сказала Катя, стаскивая с головы «полевую» вязаную шапочку и надевая тёмно-зелёный, цвета еловой хвои, берет, который достала из-за пазухи. — Вадим, пленный на нас с тобой. Никитос, останешься с багажом, стволы сдаём под твою ответственность. Передашь Матвею приказ — на нём карета и лошади, пусть устроит в конюшню. Всё, пошли.

Ободранная колымага, по какому-то недоразумению считавшаяся здесь средством передвижения, въехала в ворота и плавно остановилась напротив крыльца. Дверца с потрескавшимися стёклами распахнулась, и Катя с облегчением ступила обеими ногами на твёрдую землю.

— Прошу, ваше величество, — сказала она, придерживая дверь.

— Я никуда не пойду, — зло прошипел Карл, внезапно заупрямившись. На него время от времени такое «находило», приходилось заниматься воспитательной работой.

— Я могу вас понести, ваше величество, — невозмутимо ответила Катя. — Не в первый раз.

Очевидно, воображение сразу нарисовало молодому королю эту эпическую сцену, и он вылетел из кареты, словно ошпаренный. Всё, что ещё ему оставалось — сохранить достоинство. Получалось средненько, «на троечку». Тем более, что свидетелями этой комедии стали несколько офицеров, как минимум один их которых, судя по его ухмылочке, явно понимал шведскую речь… Катя прошла вперёд, за ней, стараясь придать своей персоне горделивый вид, шествовал пленный король, замыкал процессию Вадим. Помятые и уставшие с дороги, все хотели как можно скорее покончить с этой историей.

4

В общем зале таверны было на удивление мало народу. Двое в кафтанах военного покроя занимались чисткой пистолетов, третий, в цивильном, перебирал какие-то бумаги и делал пометки. Четвёртый привлёк к себе внимание щёгольским, неуместным в этой дыре камзолом ярко-зелёного цвета с золотым позументом: он склонился над писарем и негромко давал ему короткие указания. Когда стукнула входная дверь, этот франт мгновенно разогнулся и при виде вошедших просиял.