— Каков будет состав колонн, ваше величество? — собственный голос Рёншельт услышал словно со стороны, будто не сам же это произнёс.

— Это вы определите сами исходя из боеготовности полков и рот, — сказал Карл, водя по карте пальцем. — Общее командование будет у вас. Кавалерию возглавите вы, Шлиппенбах и Роос, пехоту — наш вечный скептик Лейюнхувуд[1]. Вот здесь, я полагаю, мы оставим лейб-драгун, три роты осадных полков и кавалерийский резерв. Нельзя дать гарнизону крепости высунуться из города. Они и без того нам изрядно досадили. Приказываю убивать всякого русского, который появится в окрестностях города, будто солдат или обыватель, женщина или ребёнок.

С этим приказанием короля согласны были все: местное население исправно служило гарнизону Полтавы в качестве соглядатаев. Особенно — мальчишки, которые знали, как пробраться в крепость и из крепости, минуя шведские секреты.

— Всё, господа, — произнёс король. — За час до полуночи — всем подъём и построение. В полночь выдвигаем колонны на позиции. А теперь идите и выспитесь перед сражением.

Интермедия.

— …Так это ты? Лёха, ты что, с дуба рухнул?

— Я-то думала, с чего это князь так расщедрился, позади авангарда нам велел идти. А это ты, царевич, расстарался. Ну спасибо тебе за то, в ножки надобно поклониться за подобную милость…

Лучшие друзья вместо ожидаемого одобрения напустились на него с упрёками.

— Я же хотел как лучше, — растерянно сказал он.

— М-да. А получилось как обычно, когда хотят как лучше — через одно место, — буркнул Гриша. — Мы троих потеряли.

— Если Алёшка сейчас скажет: «Всего троих», — я его уважать перестану, — насупилась Ксения, нервно переплетая белобрысую не слишком длинную косу.

Алексей Петрович снова чувствовал себя маленьким мальчиком, которого отчитывают двое взрослых. Ещё бы: этим двоим уже по восемнадцать стукнуло, скоро в основной состав переведут. А его? Даром, что на голову выше обоих — всего шестнадцать лет. Могут и оставить ещё на год, дабы доучивался. В особенности если вскроется эта история.

— Мне …должно быть, к батюшке сходить надо, повиниться. Чтоб он князя Михайлу Михайловича простил.

Произнёс — и снова накатила волна холодного ужаса. Батюшка Пётр Алексеевич за такое вряд ли простит. А его гнева он по-прежнему боялся.

— Хоть что-то путное сказал, — криво усмехнулась Ксюха, перебросив косу за спину.

— Помнишь наш принцип? — спросил Гриша.

— «Натворил — отвечай», — вздохнул Алёша.

— И ты ещё здесь?..

2

А жизнь в осаждённом городе шла своим чередом.

После удачной вылазки её участники благополучно отсыпались. Знатного пленника с комфортом разместили в подвале крепости, в одном крыле с винными запасами. Правда, доступа к бочонкам не дали, заперев графа в отдельной комнате с решёткой вместо двери. Не то, глядишь, упился бы с горя. Зато это было самое охраняемое помещение в городе, не сбежит.

Шведские ядра и бомбы исправно сыпались на бастионы и стены Полтавы. Но то ли после вылазки у них с пушечным порохом стало худо, то ли ещё какая причина довелась, однако обстрел стал умеренным. Впрочем, и защитникам города также приходилось бережно расходовать свои запасы, растраченные во время штурмов и контрбатарейной борьбы. Когда во время перемирия подсчитали наличный порох, выяснилось, что ружейного бочонка четыре осталось, а пушечного и того меньше. Отразить один приступ, может, и хватит, но не более. Одна надежда — на государя и его армию.

Добытые бумаги из шведской канцелярии полковник запер в своей собственной комнате и приставил крепкий караул. Так или иначе насчёт сей добычи после полудня предстоит разговор с девицей Черкасовой… если она соизволит оторваться от своего ненаглядного капитана и выйти на свет Божий. Ещё одно шило в седалище, к слову. Нашла время политесы с амурами учинять. Ну да Бог с ней. За Екатериной Васильевной такого не водилось, чтобы о деле хоть раз забыла, а значит, явится вовремя. Тогда и о бумагах речь пойдёт.

Вообще эти новые чиновные люди из Тайной иностранной канцелярии вызывали у полковника двоякое чувство. Виделся за последнее время только с двумя и оба производили одно и то же впечатление. С одной стороны — и умные, и бесстрашные, и чёрта обхитрят, и государю верны. С другой — он, пропахший пороховым дымом солдат, их боялся. Попросту потому, что не понимал хода их мыслей, стремительных и непредсказуемых, как удары шпагой у отменного фехтовальщика. Может, и зря боялся, кто знает, однако ж бережёного Бог бережёт. А не бережёного караул стережёт, как однажды в шутку выразилась девица Черкасова, разговаривая с Головиным. У Келина сложилось впечатление, будто она вовсе не шутила.

3

…Первой мыслью по пробуждении у Кати было: «Вот это мы тут зажгли…» Впрочем, мысль, несмотря ни на какие побочные эффекты, была приятной.

Конечно же, принятые ночью анальгетики тут были не при чём. Они только помогли избавиться от болевых ощущений в начавших заживать ранах и сходить в действительно безумный рейд, не опасаясь риска свалиться где-нибудь по пути. Таблетки подарили им иллюзию вернувшегося здоровья, но не оное. И поздним утром они ощутили это на своей шкуре.

У обоих болело всё, что только могло болеть, да и полученные раны требовали свежей перевязки. А у Кати ещё не прошли последствия кровопотери. Но этим утром и ей, и Алексею было, откровенно говоря, наплевать на все препятствия. Они должны были быть вместе, и всё тут.

Может, сегодня или завтра их убьют, кто знает.

— Алёша, — она ласково прикоснулась к плечу возлюбленного, спавшего, как ни в чём не бывало. — Солнце моё, вставай.

Он проснулся мгновенно: вот что значит военный человек.

— Катенька, — любимый потянулся к ней, явно намереваясь продолжить начатое несколько часов назад.

— Нас полковник ждёт, — с блаженной улыбкой напомнила Катя. — Надо вставать.

— Все подождут, моя хорошая…

Странное новое ощущение — как от его прикосновений отступает саднящая боль в ранах. И она позволила себе ненадолго забыться в объятиях любимого.

Они живы. Они — ещё живы, и доказывали это друг другу, как могли.

Но ровно через полчаса оба как штык были у полковника. Приказ коменданта крепости оставался приказом коменданта крепости. Правда, когда оный комендант измеряет тебя слегка насмешливым взглядом, это неприятно.

— Мне донесли, что государь расположил свой лагерь здесь, — Келин обвёл на карте некоторую область на карте — и Катя сразу узнала это место. Да, военная логика неумолима: Пётр Алексеич обустроил лагерь ровно там же, где и в той истории. — И что туда продолжают стягиваться полки, подходящие тремя колоннами от переправ. Успеют ли все подойти, покуда Карлус атакует — мне не ведомо. Наша вылазка оставила свеев вовсе без провианта, у них нет отныне иного выбора, кроме атаки.

— Могу ли я допросить пленного? — поинтересовалась Катя.

— Мы его допросили поутру.

— То в спешке было, Алексей Степанович. Нынче у меня к нему возникло ещё несколько вопросов.

— А с бумагами сими, ради коих мы на вылазку ходили, что делать станем? — неожиданно спросил Меркулов. — Государю так предъявим или сперва поглядим, есть ли особо важные?

— Бумагами после займёмся, капитан, — сказал полковник, окинув его оценивающим взглядом. — Сперва послушаем, что нам граф изволит рассказать.

Интермедия.

— …Господа, я уже ответил на заданные мне вопросы, — пробурчал не выспавшийся Пипер, которого не слишком вежливо растолкали ради беседы с русскими офицерами. — Чего вам ещё от меня надобно?

— Мы просто задали вам не все вопросы, — вполне учтиво сказала Катя, присаживаясь на пустой бочонок, служивший здесь вместо табуретки. — Надеюсь, вы будете столь любезны, что дадите исчерпывающие ответы и на них. Итак, граф, что вам известно о наёмнике по имени Хаммер и о приказании, которое он получил от вашего короля?..