— Ша! Лидер международного движения выступать будет! — бросает кто-то.

— Прекратите! Разве можно так несерьезно? — секретарь школьного комитета комсомола молодая учительница Вера Петровна Устинова возмущенно хлопает рукой по парте. Ей, заводиле и вожаку факультетского комсомола, не раз приходилось сталкиваться со слабыми комсомольскими группами. За пять лет учебы в институте она научилась сколачивать из них крепкие коллективы. Вера Петровна уверена, что ей удастся «образумить» и восьмой «Б».

— Тюлькин, начинайте! — говорит присутствующий на собрании классный руководитель Валентина Ивановна Петрова.

— Товарищи, сегодня на повестке дня один вопрос, прием в комсомол. Какие будут суждения по повестке дня? Возражений нет? Хорошо, утверждаем. Давайте договоримся о регламенте: выступающим по 5 минут! Хватит? Дополнения есть?

— Есть! — тянется чья-то рука.

— Ребров, говори! — разрешает Тюлькин.

— У меня есть предложение — собрание закончить сегодня.

Взрыв смеха в классе. Устинова в своей записной книжке делает пометку: «Тюлькина гнать в шею».

— Шутки в сторону! — Тюлькин делает серьезный вид. — Итак, комсомольское собрание восьмого «Б» считается открытым.

— А президиум? — голос из класса.

— Простите. Кандидатуры?

— Тюлькина и Грачеву! Подвести черту!

— Кто за эти кандидатуры, прошу голосовать! Ага. Единогласно. Грачева, займите место секретаря. — Снова смех. — Собрание считаем продолженным.

— Ближе к делу, Тюлькин!

— Поступило заявление Галины Барановой о приеме ее в комсомол. Баранова, к доске, — командует Тюлькин. — Девушка выходит. — Товарищи, у нас в классе одна Баранова осталась не комсомолкой. И вот мы на бюро решили сделать наш класс комсомольским. Полностью! Здорово, правда?

— Прежде чем приступить к обсуждению заявления, у меня вопрос к Барановой! — Устинова поднимается.

— Пожалуйста, Вера Петровна!

— Галя, ты хочешь быть комсомолкой?

— Нет.

В классе поднимается шум.

— Тюлькин, в чем дело? — Петрова сердито смотрит на комсорга.

— Галка, ты собственной рукой писала заявление! — взмолился Тюлькин.

— Под твою диктовку!

— Разрешите мне слово, — Цоев поднимается посматривает класс. Воцаряется тишина. — Некрасиво как-то получается. Принимаете в комсомол кого попало. Вы позорите тех комсомольцев, которые строили Комсомольск-на-Амуре, Братскую ГЭС… Словом, я как коммунист, считаю, что Баранова права: ей рановато быть в комсомоле. А во всем здесь происходящем, я считаю, повинен комсорг.

— Но ведь меня каждый день ругают, что нет роста комсомольской организации! — сокрушается Тюлькин.

— Закругляй! Позор Тюлькину! — сыплется со всех сторон.

Барановой становится не по себе. Она берет стакан с водой и жадно пьет воду.

— Собрание считается закрытым, — кисло произносит Тюлькин, и ребята высыпают из класса.

Цоев незаметно оборачивает стакан носовым платком, прячет его в портфеле и догоняет Петрову.

— Позорище какое! И все это Баранова, — сетует Петрова.

— Валентина Ивановна, мне думается, корень зла не в Барановой, — возражает Цоев. — Кстати, не возьмете ли вы меня сегодня домой, к Барановой?

— Ой, извините, Сергей Александрович, я не смогу сегодня к ней пойти…

— Вы же пообещали девушке! Она будет ждать!

— Понимаете, забыла я, что сегодня у меня партком. Вопрос очень важный: индивидуальная воспитательная работа…

— Да-а, вопрос очень важный… Что ж, до свидания.

— Пока.

В райотделе милиции Баранова ведет себя развязно.

— Ваше имя, отчество, фамилия?

— Баранова Галина.

— Отчество?

— Не знаю. Впрочем, тетка говорила, что я Сергеевна.

— Ясно. Год рождения, семейное положение.

— Пошел семнадцатый. Семейное положение? Сирота. Вас это устраивает? Мать умерла во время родов, отца придавило на руднике.

— М-мда, — следователь проводит ладонью по лицу.

— Живу с теткой, родня по отцу. Евдокия Ершова, зовут ее просто Дунька. Алкаш она, без водки жить не может. А что вам, собственно, от меня нужно?

— Ого! В таком случае, Галина Сергеевна, я буду с вами краток. Вы обвиняетесь в соучастии в краже школьного учебного оружия. Вас это устраивает?

— Ха-ха-ха! Мне не хватало только оружия, чтобы подстреливать кавалеров! — развязно произносит Баранова. — Да в них даже глазами не приходится стрелять — липнут, как банные листы…

— Такая молодая… Сколько в вас желчи, Галя! Откуда это?

— Оттуда же, откуда у вас нахальство предъявлять девушке такое обвинение!

— Хотите, я расскажу, как все было?

— Вот это здорово… А про любовь там есть?

— Та любовь, которую вы имеете в виду, есть. Более того, все началось с романа с рецидивистом Риди, которому понадобилось оружие!

— Чушь какая-то! Вы сочиняете неплохо, — выдавила девушка.

— Нет, гражданка Баранова, не сочиняю. Вот его показания. Он задержан.

— Как он мог? Нет, нет! Ничего я не знаю! Того звали Алибек! Так он назвался! Вы ничего не докажете! Нет! — растерянно лепечет Галя.

— Это уже другой разговор, Галина Сергеевна. Доказывать, наша профессия. Это мы умеем, смею вас заверить.

— Дудки! Не докажете! А если вам и повезет, то мне все равно ничего не будет: я — несовершеннолетняя. Так говорил Алибек. — Галя снова принимает вульгарную позу.

— Ага, так все-таки он говорил?

— Да, говорил! Только ничего у вас не получится!

— Галина Сергеевна, это уже наивность. Но не это главное!

— Что же?

— До сих пор, Галя, не найдено оружие. Я хочу просить вас о помощи.

— Лучше не трудитесь, товарищ следователь! — выпаливает она. — Не докопаетесь!

— Мы уже потрудились. Вот, полюбуйтесь! — Цоев подает девушке фотографии.

— Интересные узорчики… К чему это: на двух фотках одно и то же. А что это? — с искренним любопытством спрашивает Баранова.

— Это вернейшее доказательство вашей вины!

— Бросьте запугивать!

— Гражданка Баранова! Вот этот, — Цоев указывает на один снимок, — отпечаток ваших пальцев снят с разбитого стекла возле школьной оружейной пирамиды! А этот — со стакана, что у вас в классе, из него вы пили воду на комсомольском собрании. Помните?

— Ой, запуталась я. А что мне будет? Я все расскажу, все, все. — Голос ее дрожит. Чувствуется, что девушка вот-вот заплачет.

— Давно бы так. Предупреждаю, если вы чистосердечно раскаетесь, то смягчите свою вину, а следовательно, и наказание. Таков закон. Итак, прошу, все по порядку.

— Что ж, я все расскажу. Начну с Витьки Петрова. Жалко парня, не повезло ему, калекой теперь будет. Словом, было нас трое…

Перед Цоевым одна за другой встают неприглядные картины. Первая — сцена в ущелье. Баранова, Дронов и Галуев играют в карты.

— Ну их! Втроем неинтересно, некомплект! — бросая карты, говорит Галуев.

— Кончай бузить! Ходи!

— А что, идея! Можно кого-нибудь затащить в нашу компанию! Эльбрус прав, — вставляет Баранова.

— Дуреха! Одно слово — дюймовочка, ума у тебя на один дюйм, — Дронов показывает пальцами. — Может, Витьку Петрова пригласишь.

— А что? Если захочу!

— Брось дурочку валять, он маменькин сыночек!

— Да-а, к тому же батя у него — только пикни, весь рудник в руках держит!

— Хотите, я устрою! Он давно на меня поглядывает, — не сдается Галка.

— Это кто, начальник рудника, что ль? — удивляется Галуев.

— Дурак! Витька, его сын!

— Хорошо, сделаем вот так…

Воскресный день. Из кинотеатра выходят люди. В толпе показывается Виктор Петров. На углу его останавливают Дронов и Галуев.

— Дай закурить! — требует Дрон.

— Я не курю, отстань!

— Оскорбляешь?

— На кого тянешь, козявка? — подливает масла в огонь Галуев.

Дронов бьет Виктора по лицу. Завязывается потасовка. Откуда-то появляется Баранова. Громко, чтобы привлечь внимание проходящих, кричит: