— Не ожидал я от тебя такого, Васильев, не ожидал… А ведь нам все известно. И про тебя и про твоих дружков… Помнишь, что произошло на Восточной улице?
— На какой Восточной улице? Что вы от меня хотите? Ничего я не знаю.
— Знаешь, Васильев, и все расскажешь. Только вот что я тебе посоветую: будешь тянуть — дело кончится не в твою пользу. А теперь тебя придется задержать. Вот, почитай, распишись.
Дрожащими руками Васильев взял постановление, подписал… Он был растерян, подавлен словами следователя. Неужели милиции все стало известно? Кто же «накапал»? Откуда они могли узнать? Ведь он только сегодня утром видел Лешего и Шакала, оба на свободе…
Лишь после очных ставок с Наташей и Колей, которые его опознали, Хромой стал давать показания.
Выяснилось, что Леший — это рецидивист Аслан Голиев, четырежды судимый за хулиганство и грабежи. Прибыв после отбытия срока наказания в родные края, он временно работал грузчиком в торгующей организации. Но вскоре уволился «по собственному желанию» и снова встал на путь преступлений. Он сколотил вокруг себя воровскую группу, преимущественно из подростков, которые нигде не учились и не работали. В числе тех, кто попал под его влияние, кроме Васильева был Вано Гелашвили 16 лет, без определенных занятий. Как установил следователь, Гелашвили (Шакал) сбежал от своих родителей из Грузии и жил у тетки. Он бросил школу и вел праздный образ жизни, а с ним еще несколько подростков.
Улики были неопровержимые. Экспертиза установила идентичность отпечатков пальцев на ремне, найденном в сквере, с отпечатками пальцев Лешего. Гелашвили, как и Васильев, на допросах рассказал всю правду. И только сам Голиев (Леший) до самого конца отрицал свою вину, сваливая все на Шакала и Хромого. Однако уйти от ответственности ему не удалось.
А. Григорян
ЗАПУТАННЫЙ КЛУБОК
В дежурной части милиции в 22 часа 13 минут раздался телефонный звонок. Дежурный помощник начальника райотдела старший лейтенант милиции Борисов поднял трубку:
— Слушаю вас. Так, так… Адрес? Ясно.
Оперативная машина прибыла на место. Перед взорами сотрудников милиции предстала страшная картина преступления. Посреди комнаты на старом узорчатом ковре в луже крови лежала мертвая женщина. В кресле сидел молодой человек, ее сын. Закрыв лицо руками, он горько рыдал.
Руководитель оперативной группы, майор Карсанов слегка дотронувшись до его плеча, сказал:
— Прошу вас выйти. Нам нужно произвести осмотр…
Послушно встав и прижимая к глазам платок, молодой человек вышел на веранду. Оперативная группа приступила к осмотру. При осмотре и последующем вскрытии трупа было установлено, что преступник вначале душил свою жертву, а потом нанес удар ножом в область сердца. Примечательно, что этот удар был нанесен уже после того, как наступила смерть. Это обстоятельство говорило не только об особой жестокости преступника, но и о том, что он не хотел оставлять место преступления, не будучи уверен, что кровавое дело доведено им до конца.
Убитая Екатерина Григорьевна Стрельникова и ее сын — студент второго курса института Геннадий — занимали две небольшие изолированные друг от друга комнаты, имеющие отдельные выходы на общую веранду. В момент совершения преступления сын отсутствовал. Стрельникова была убита в его комнате. Обстановка у Геннадия была скромная: книжный шкаф, письменный стол, тумбочка, кровать, небольшое кресло и два стула. В момент осмотра в комнате царил беспорядок. На полу и кровати валялись разорванные книги, тетради, листы бумаги. Ящики письменного стола были выдвинуты, все говорило о том, что в них кто-то рылся. Но, может быть, Геннадий, уходя из дома, оставил комнату в таком виде? Карсанов решил поговорить с ним. Выйдя на веранду, он подошел к сыну Стрельниковой:
— У меня к вам один вопрос. Скажите, пожалуйста, в вашей комнате был такой беспорядок, когда вы уходили, или это произошло без вас?
— Нет, такого беспорядка не было. И мама тоже не могла этого сделать…
— Спасибо. Потом поговорим подробнее…
Оперативные работники провели предварительный опрос соседей. Важно было выяснить, не видел ли кто преступника.
Пенсионер Силин, проживающий по соседству, сказал:
— Было это, примерно, в начале восьмого вечера. Сидел я у ворот, на скамеечке. Смотрю — от Стрельниковой вышел один гражданин. Он и раньше, кажись, захаживал к ней. Но только сегодня он был какой-то расстроенный. Вышел из ворот, тяжело вздохнул и пошел себе, не торопясь…
— А какой он с виду?
— Да так, лет сорока пяти, не моложе. Ростом он с меня, в плечах солидный, усы носит. А костюм на нем черный.
Соседка Стрельниковой Дзугаева сообщила, что Екатерина Григорьевна вечером заходила к ней, жаловалась на головную боль. Дзугаева дала ей пирамидон. Поговорив немного, Стрельникова ушла.
— Сын должен скоро прийти, — сказала она, — надо приготовить ужин.
На вопрос Карсанова, в каком часу это было, Дзугаева определенно ответить не смогла.
Кирсанову не хотелось лишний раз расстраивать Геннадия опросом, но пришлось это сделать. Описав приметы человека, которого заметил Силин, Кирсанов спросил, не знает ли его Геннадий. Тот, подумав, ответил:
— Да, у матери был такой знакомый… Кажется, ее бывший школьный товарищ. Заходил он к нам редко, и мать почему-то всегда расстраивалась после его приходов. Фамилию его я не знаю. Зовут его Виктором Павловичем. Он, кажется, какой-то заготовитель…
Геннадий вдруг встрепенулся…
— Неужели это он?
— Успокойтесь. Мы все выясним… Убийца будет найден!
На следующий день органами милиции был установлен и задержан по подозрению в убийстве гражданин Виктор Павлович Рубинов, в прошлом судимый за автомобильную аварию, работающий заготовителем в системе торговли. В тот же день от прокурора была получена санкция на его арест, и у него на квартире произведен обыск. Сотрудники милиции, производившие обыск, изъяли для приобщения к делу старую фотокарточку Стрельниковой в возрасте 20—22 лет и письмо, написанное ею Рубинову, когда тот находился в местах заключения. Вот текст письма:
«Добрый день, Виктор! Каждый месяц я получаю от тебя по два письма и, как видишь, долго не могла собраться на них отвечать. Да и к чему это? Между нами ничего не может быть общего. После того, как на фронте погиб мой муж, у меня осталась одна радость — сын Геннадий. Зачем ты пытаешься воскресить прошлое? Ты сам когда-то оттолкнул меня. К чему теперь все твои излияния? Тебе сейчас трудно, я понимаю это. Но и мне когда-то было тяжело. А как ты со мной поступил? Прошу оставить меня в покое. Екатерина».
Ничего другого, имеющего отношения к делу, обнаружено не было. Для Рубинова арест был, казалось, совершенно неожиданным. Еще более он был удивлен, или делал вид, что удивлен, когда его вызвали на первый допрос, и следователь, капитан Мугуев, в присутствии прокурора задал ему вопрос:
— Скажите, гражданин Рубинов, где вы были вчера вечером?
— Я всегда вечерами дома.
— И никуда вчера не выходили?
— Постойте, кажется, выходил. Ну да, я был у своего приятеля. Он шофер, мы раньше вместе работали…
— Назовите его фамилию, адрес.
Рубинов назвал.
— А больше вы нигде вчера не были?
— Нет, не был…
— Припомните хорошенько, Рубинов.
— Вы же спрашиваете про вчерашний вечер. Нигде я больше не был.
Следователю стало ясно, что Рубинов будет отрицать предъявленное ему обвинение. Однако все факты были против арестованного.
Дело Рубинова было передано в прокуратуру. Вести его поручили следователю Иванцеву. Ознакомившись с материалами предварительного следствия, он сразу же наметил план действий. Прежде всего Рубинова надо было уличить во лжи и добиться признания, что вечером 18 августа, когда было совершено преступление, он был у Стрельниковой. Если потребуется — провести очную ставку с пенсионером Силиным.
