Закатное осеннее солнце бьет в глаза. Инспектор щурится. Еще несколько минут, и горы окунутся в полумрак. Красное, как раскаленная сковорода, солнце, наконец, исчезает. Очертания скалы и пропасти начинают казаться полуфантастическими.

Инспектор укрывается в ближайшей нише, прикрытой кустарником, и наблюдает. До избы тридцать шагов. Оттуда слышится мужской голос, детский смех. Вскоре мальчик выходит наружу. За ним вываливается здоровенная фигура мужчины. Он потягивается.

— Руки вверх! — громко говорит инспектор и выходит из укрытия. Преступник мгновенно падает и на четвереньках уползает в избу. За ним с криком бросается мальчик.

— Это ты меня предал! — слышится грубый голос в избе.

— Нет, дядя, что ты!

Из окна гремит выстрел. Пуля свистит над ухом Гурдзибеева. Он перебегает на другое место, посылает ответную пулю. Перестрелка усиливается. Спустя десять минут стрельба из избы прекращается.

— Ага, голубчик, выдохся, у тебя ведь пятизарядное ружье, — шепчет инспектор и врывается в дом.

— Сдавайся! Руки!

В комнате пусто. За раскрытым окном топот убегающих ног, крик мальчика:

— Не бросай меня, дядя, я не виноват! А-ай!

Инспектор в два прыжка оказался на месте крика. Перед ним ужасная картина. Мальчик, ухватившись дрожащими руками за корневище громадной сосны, повис над пропастью. Бандит бросил его туда, пытаясь избавиться от свидетеля. Гурдзибеев бросился на помощь мальчику. Едва он успел его вытащить, как сзади на него обрушился тяжелый кулак.

Завязалась рукопашная схватка. Придавленный к стволу дерева, задыхающийся Гурдзибеев вдруг, к ужасу своему, обнаруживает, что карман пуст: пистолет выпал. Последним усилием воли он выворачивается, и они оба катятся к пропасти. Сознание неминуемой смерти охлаждает на минуту противников, и они отступают друг от друга, пятясь в глубь поляны.

В это мгновение мальчик подбегает к инспектору, и тот чувствует в правой руке холодную сталь пистолета.

— Стой, стрелять буду! — Гурдзибеев делает предупредительный выстрел.

Скоро на поляне показались люди. Их привел мальчик.

В кабинете Цоева накурено. Напротив следователя сидит начальник рудника Петров.

— Итак, Иван Сергеевич, вы утверждаете, что ваш сын не имеет никакого отношения к обвалу, то есть к взрыву в шурфе, в результате которого произошел обвал. Правильно я вас понял?

— Постыдились бы, капитан. У отца горе…

— Мы пытаемся помочь именно горю. Отцовскому. Как же все-таки ваш сын оказался жертвой обвала? Как он очутился в шурфе? — Цоев спокоен и настойчив.

— Я попрошу, капитан, без этого, — Петров жестикулирует. — Что вам, собственно, нужно? У меня личное горе, сын в больнице. Я сам это горе и переживу! — Петров встает, волнуется.

Следователь поднимается тоже.

— Позвольте, Иван Сергеевич, присядем, так удобней беседовать. Дело ведь в том, что горе в данном случае выходит за рамки, вы изволили выразиться, личного. Надеюсь, вы понимаете, какой ущерб нанесен государству?

— К чему такие разговоры? За кого вы меня принимаете? Разумеется, понимаю, я же специалист!

— Вот я и пытаюсь узнать у вас, как у специалиста, Иван Сергеевич, возможен ли взрыв, так сказать, стихийный, ну, допустим, природный газ скопился. Мог ли этот самый метан вспыхнуть сам? Присутствие в шурфе вашего сына в момент взрыва оставим пока в покое. Скажите, мог?

— Гм, как вам сказать, — косится на следователя Петров, — гм, да вроде нет.

— Почему?

— Почему, почему… Шурф-то не заброшенный, а действующий, к тому же вентиляционный!

— Если шурф действующий, вентиляционный к тому же, то самопроизвольный взрыв невозможен. Так?

— Да, так.

— Значит, это дело рук человеческих. Верно?

— Да, верно. Но на что вы намекаете?

— Сами понимаете…

Петров задумывается. Ему вспоминается сцена с сыном. Он, отец, отчитывает своего Витю, куда-то собираясь и на ходу завязывая галстук:

— Виктор, тебе скоро стукнет 16! А ты опять хулиганил в школе. Надоело! Понимаешь? Надоело каждый день выслушивать одно и то же: «Ваш сын, ваш сын…» Ты роняешь мой авторитет! Я же начальник крупного рудника, пойми!

— Давно понял, — огрызается сын.

— Прекрати пререкаться с отцом! Тебе скоро стукнет…

— Стукнет, стукнет!.. — вспыхивает мать-учительница, отрываясь от тетрадей. — Иван, как тебе не стыдно! Сыну вчера уже, как ты любишь говорить, «стукнуло» 16 лет! А ты… а-а! — Вечно тебе некогда, вечно у тебя совещания, заседания, план срывается. А сын? Дождешься со своим «стукнет»…

— Не каркай!

Отец подходит к сыну, трогает его за плечи.

— Ты уж извини, сынок, забыл, совсем забыл, замотался. Завтра велосипед новый куплю. Извини, сам видишь, время какое: стремительный темп, кибернетика, производственный план… Ну ладно, пока, — чмокает сына в голову и хлопает дверью.

Сын хмуро берет портфель, достает тетрадь и подходит к матери.

— Мам, посмотри, нам домашнее сочинение задали. Я написал… о тебе…

— Витюшка, подожди немного, вот закончу тетради, тогда и твое сочинение проверю, — не отрываясь от дела, говорит мать.

— Проверю!.. — Виктор устремляет хмурый взгляд на мать, бросает тетрадь, накидывает на плечи пиджак и выбегает на улицу, чуть не сбив отца у двери.

…Цоев смотрит на задумавшегося Петрова. Наконец тот встряхивает головой и твердо говорит:

— Мой сын этого сделать не мог!

— С чего вы взяли? Я не говорю, что чиркнул в шурфе спичкой ваш сын…

— Какой спичкой! Если в шурфе сквозняк, то суньте туда хоть факел — взрыв маловероятен!

— Значит, взрывчатка? — Цоев улыбается краешком губ, довольный результатом разговора.

— Сами могли догадаться, взрыв-то был направленный. И обвал односторонний…

— Спасибо, Иван Сергеевич, за науку. Век живи, век учись!

— Сына не трожьте…

— Кто же?

— У него есть дружки: Васька Дронов и Эльбрус Галуев.

Цоев протягивает Петрову протокол допроса. Тот пробегает его глазами, подписывает.

Лужайка. Ребята гоняют футбольный мяч. Шум, гам. Среди немногочисленных зрителей девушка-подросток. Это Галка, не девчонка — разбойник.

На поле возникает куча-мала. Завязывается драка. Через несколько секунд картина проясняется: двое избивают одного.

Вдали показывается следователь Цоев. В клубок дерущихся бросается Галка. Она кричит:

— Отпустите его, черти! — и тут же, почти оттолкнув двух нападавших, шепчет: — Атас, братцы, милиция…

Драка прекращается. Двое озираются но сторонам. Один пытается скрыться, но его останавливает голос работника милиции:

— Подожди, герой! Куда же ты с поля сражения?

— Товарищ милиционер, я не хотел, — лепечет парень.

— Разберемся. Кто затеял драку?

— Дрон! Кто же еще?

— Кто такой Дрон?

— Дронов Василий, это я. А чего он ножку подставил? — Цоев замечает во взгляде подростка ожесточенность.

— Разберемся, — следователь поворачивается к рыжему парню, пытавшемуся улизнуть. — А ты кто, храбрый воин?

— Эльбрус Галуев. Я не виноват.

— Разберемся. Как же тебя величают, амазонка?

— Галя Баранова, из 8-го «Б».

— Молодчина, Галя, смелая ты. Ну что ж, Дрон, пойдем, побеседуем. — Цоев кладет руку на плечо парня. — А вы, Галя и Эльбрус, ступайте по домам, скоро и к вам загляну.

У одного из домов Дронов останавливается.

— Это наш дом, — грустно говорит он и, к чему-то прислушавшись, предупреждает: — Может, не сегодня зайдете к нам, а?

— Почему?

— Слышите? Война там.

Цоев прислушивается. Из окна вырывается веселая музыка, перемешанная с чьей-то сочной бранью и треском бьющейся посуды.

— Ничего. Я сражений не боюсь.

Перед следователем предстала обычная картина так называемых неблагополучных семей. Пьяный глава семьи буйствовал, требуя денег от испуганной жены.