— На твоем месте я бы не стала задерживать дыхание.

— Несмотря на то, что ты можешь подумать, Октавия действует в интересах этой семьи. Она сделает все, чтобы защитить наследие Ланкастеров.

— Неважно, кто будет уничтожен в процессе? — Я покачала головой. — Единственный член этой семьи, о котором она заботится, это она сама. То, что она сделала — со мной, со своими собственными детьми…

Его голос становится резче.

— Что она сделала с тобой?

Я качаю головой, не желая обременять его, когда он находится в таком ослабленном состоянии.

— Конкретика не имеет значения, но это не меняет фактов: она хочет, чтобы меня не было, и нет ничего, чего бы она не сделала для достижения этой цели.

— Это просто бред, Эмилия.

— О, хорошо. — Мои глаза закатились к небу. — Ты убедил меня.

Лайнус вздохнул.

— Она пришла ко мне, потому что беспокоится о тебе.

Я насмехаюсь. Громко.

— Она хотела, чтобы я знал, что ты чувствуешь себя небезопасно с твоей нынешней охраной. Что ты настаивала на создании собственного подразделения охранников. И она не единственная, кто обратил мое внимание на этот вопрос.

— Дай угадаю — Бейн тоже пришел признаться в глубокой любви ко мне? Честно говоря, им стоит создать официальный фан-клуб Эмилии…

— Он был довольно взволнован. — Лайнус сложил руки перед ртом. — Я никогда не видел его в таком состоянии за все годы, что я его знаю.

— Я склонна оказывать такой эффект на женоненавистнических, жаждущих власти засранцев.

Он грубо рассмеялся.

— Полагаю, ты тоже считаешь это абсурдной идеей? — спрашиваю я, горькая нить вплетается в мои слова. — Мою гвардию принцессы?

— Напротив. Я полностью ее поддерживаю.

Мои брови поднимаются.

— Правда?

— Да. — Его зеленые глаза искрятся в улыбке. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности в этом дворце, Эмилия. Я слышал о протестующих за воротами вчера. И я знаю, что моя коронация прошла не совсем так, как планировалось…

Раздалось фырканье.

— Можно и так сказать.

— Я знаю, что меры безопасности должны казаться тебе чрезмерными. Что ты была… заперта, мягко говоря. Но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь как заключенная. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя так, как будто… ну, как будто это твой дом.

Дом?

Я почти смеюсь.

Мой дом — это ветхий двухэтажный дом на Персиковой улице в Хоторне, с выцветшим, покрашенным почтовым ящиком с надписью LENNOX, сделанной маминой наклонной кистью. Мой дом — это куцый матрас в синей спальне, едва ли больше чулана, со скрипучими досками пола и плохой изоляцией. Мой дом находится через одну дверь от семьи Хардинг, на заднем дворе которой я проводила много дней, сидя в домике на дереве с белокурым мальчиком, которого я называл своим лучшим другом.

Этот холодный каменный замок никогда не будет моим домом.

Лайнус, должно быть, читает эмоции на моем лице, потому что он снова вздыхает.

— Я надеялся, что ты не будешь здесь совсем несчастна. Я вижу, что ошибался.

Чувство вины просачивается сквозь меня.

— Не то чтобы я была несчастна. Просто… немного скучно.

— Но мне сказали, что ты почти каждый день ездишь верхом с Гансом. И у тебя есть сводные братья и сестры для компании. Я думал, ты ладишь с Хлоей и Картером?

Если бы ты знал только половину этого…

— Я с ними лажу, но они заняты своей собственной жизнью. К тому же, я закончила свою курсовую работу на семестр. Полагаю, без нее я чувствую себя довольно беспокойно. — Я пожевала нижнюю губу. — Ты должен понять — я потратила три с половиной года на достижение одной цели. Стать психологом. А теперь я не делаю ничего значимого. Ничто из того, что я делаю, не имеет ни цели, ни смысла.

— Это тоже просто бред.

Лайнус достает газету, лежащую на тумбочке рядом с ним. Мягко улыбаясь, он протягивает ее мне. После секундного колебания я протягиваю руку и беру ее. Мои глаза расширяются, когда я вижу жирный заголовок на первой странице.

НАРОДНАЯ ПРИНЦЕССА: ЕЕ КОРОЛЕВСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО ЭМИЛИЯ ОЧАРОВЫВАЕТ ТОЛПЫ НА ЦЕРЕМОНИЯХ, ПОСВЯЩЕННЫХ ДНЮ ПАМЯТИ.

Под заголовком — цветная фотография, на которой я приседаю на улице, протягивая руку через перегородку, чтобы водрузить диадему на голову Энни. Под заголовком еще один кадр показывает меня, стоящую на трибуне в середине речи. Выражение моего лица такое, какого я никогда не видела раньше — полное страсти. Оно наполнено энергией и несомненным волнением.

Я едва узнаю себя.

Перевернув страницу, я обнаруживаю целую серию фотографий — я, идущая по коридорам больницы. Я, пожимающая руку ветерану Второй мировой войны. Я, внимательно слушающая эксперта по ПТСР в травматологическом центре. Даже самое беглое сканирование сопроводительной статьи говорит мне, что это весьма лестный портрет нового монарха Германии.

— Вот видишь, — пробормотал Лайнус. — Твои действия действительно имеют значение для многих людей. У тебя есть цель, Эмилия. Просто она может отличаться от той, которую ты планировала для себя раньше.

Мое сердце сжимается. Я смотрю на него, чувствуя себя еще более сбитой с толку, чем когда-либо.

— Но… это? Политика и обязанности принцессы? Я понятия не имею, чем я занимаюсь.

— Именно. Вот почему они тебя любят.

Сложив бумагу, я откладываю ее в сторону, чтобы не смотреть на фотографии.

— Любовь кажется немного натянутой.

На самом деле, ненависть может быть более уместна — особенно в определенных антимонархических кругах, в чем я убедилась на собственном опыте только вчера. Я не могу не задаться вопросом, почему в газете нет фотографий, запечатлевших это очаровательное общение с толпой.

В обычных обстоятельствах я могла бы спросить Лайнуса об этом — как часто происходят эти протесты, может ли он как-то обуздать чрезмерное применение силы Бейном, можно ли как-то ослабить антимонархические настроения. Но, наблюдая, как он слабо кашляет в носовой платок каждые несколько мгновений, я не решаюсь причинять ему дополнительные страдания.

— Эмилия. — Мой отец прочищает горло и морщится, как будто это небольшое действие причиняет ему сильную боль. — Мне кажется, ты забываешь — ты готова стать одной из самых влиятельных королев в мире. Многие люди будут восхищаться тобой только за это. Но ты можешь заслужить не только их восхищение. Ты легко можешь заслужить и их обожание.

Я качаю головой, отвергая его слова.

— Я очень сомневаюсь в этом.

— Тогда взгляни еще раз на эту газету! — Его голос внезапно стал серьезным. — Ты только начинаешь, а уже покорила сердца прессы и общественности. Это доказывает, что у тебя есть природная харизма настоящего лидера.

— Послушай, я просто не думаю, что я создана для того, чтобы быть чьим-то лидером. Мне двадцать лет! Моя жизнь — сплошной бардак. Никто не должен надеяться на меня, чтобы я принимала за них решения.

— Эмилия, даже лучшие лидеры сомневаются в себе. Они сомневаются, лучший ли они человек для этой работы, оправдают ли они ожидания. Это вполне естественно. Со временем ты научишься доверять своим инстинктам и своим способностям. Ты станешь тем человеком, которым, по их мнению, ты можешь стать.

Я снова смотрю на газету, чувствуя несомненный дискомфорт, когда изучаю свое изображение на первой странице. Все эти восторженные лица в толпе, несомненно, очарованные своей новой принцессой…

Народной принцессой.

— Все остальные дают тебе преимущество, — тихо пробормотал Лайнус. — Почему тебе так трудно сделать то же самое?

Я качаю головой, не в силах говорить. В моем горле появился новый комок, состоящий из тревоги и чего-то еще — чего-то, что я пока не хочу рассматривать слишком пристально.

— Они верят в тебя. Я верю в тебя. — Голос Лайнуса стал еще мягче. — Почему ты не можешь поверить в себя?

— Я не знаю, ясно? — Слова настолько густые, что я едва могу их вымолвить. — Я не знаю.