Вспомнив, что, не родив наследника, герцогиня де Медина останется с небольшой вдовьей долей, бывший любовник её светлости усмехнулся:

«Как знать, донья Мария, быть может, в один прекрасный день ты позавидуешь Инес из Хетафе».

Заставив себя отвлечься от мечтаний, дон Стефано перешёл к насущным планам и вздохнул. Ему не хотелось убивать единственного за много лет человека, сумевшего найти искренние тёплые слова об отце. Кабальеро досадовал, что, узнав о расписках, не оценил сразу возможности, которые они предоставляют, и, занятый делами, не обдумал и не переменил свои планы касаемо женитьбы прежде, чем идальго стал подозревать о двойной жизни своего частого гостя.

«Прояви я больше изобретательности или хотя бы внимания к словам этого чудища дона Хосе, Инес была бы уже сеньорой дель Соль, Хетафе — на полпути к превращению во владение нашей семьи, а тестя я сумел бы оградить от ненужных ему известий».

Увы, придётся прибегнуть к убийству, обставив его таким образом, чтобы убийца предстал в глазах друзей и дочери жертвы спасителем девушки и мстителем за её отца. Напасть на Хетафе или выманить идальго из селения? Детали дон Стефано решил распланировать, когда получит доклад из Хетафе, а пока склонился над шахматной доской. Хотел сбросить белого короля, но передумал и почтительно положил фигурку на стол. Затем бережно взял белую королеву и негромко сказал ей:

— Жаль, тебе придётся оплакать отца, моя птичка, но я осушу твои слёзы.

Казначей сеньор Мендес не оставлял мыслей понять источник богатства оскорбившего его кабальеро. Порой ему думалось: стоит ли простолюдину связываться с богатым и знатным человеком всего лишь из-за того, что тот относится к нему так же, как большинство дворян, и лишь по случаю высказал своё пренебрежение? Здравый смысл подсказывал — старания опасны и тщетны. Тем не менее казначея не оставлял интерес к сеньору, который вскоре займёт высокую должность и, можно не сомневаться, станет прикрывать воровство, стараясь получить большую долю. Казначей вспоминал о пьяном обеде во дворце герцога, когда занимающие высшее положение слуги во хмелю признавались в своих тайнах и ненависти к хозяевам.

Странным казался угрюмый Роберто, нанятый доном Стефано как старший охранник. Разумеется, поместье Соль — заманчивая цель для грабителей, однажды нападение на него было совершено, однако Роберто легче было представить разбойником, чем защитником от разбоя. Само по себе это могло ничего не значить — мало ли кого сеньоры берут в охрану, могут и бывших бандитов, полагаясь на знания таких слуг о подельниках. Да и наружность бывает обманчива. По долгу службы казначей видел разных людей и отлично понимал, как опасен может быть с виду безобидный и вежливый человек.

Кстати подвернулась проверка налоговых льгот. Под этим предлогом сеньор Мендес сумел ещё раз пересмотреть отчёты казначейства и откупщиков по поместью Соль и по принадлежащей сеньору дель Соль недвижимости в Сегилье. Кабальеро, бесспорно, богат, деньги вкладывает осторожно, своей выгоды не упускает, главное — это казначей постарался выяснить аккуратно, боясь соглядатаев в своём ведомстве — сеньор приобрёл доходную недвижимость и в ближайшем к Сегилье другом крупном городе, и в столице. Чем он занимался во времена каперства, кроме законных операций в рамках полномочий по своему патенту? Контрабанда, работорговля? Быть может, пиратство? Здесь казначей постарался одёрнуть себя. Неприязнь к оскорбившему человеку не должна влиять на суждения. Сведений мало, и на ум сеньору Мендесу всё чаще приходила непристойная сцена, в которую превратился обед в людской особняка губернатора.

Подступиться к Роберто казначей, конечно, не мог, да и не знал, где искать его, поэтому решил приглядеться к Кончите. А внимание её сеньор обратил на себя самым простым способом — при визите в особняк ущипнул камеристку за задницу. Молодая женщина обернулась, а мужчина прикидывал, как она ответит на его заигрывание — станет корчить из себя оскорблённую добродетель, влепит пощёчину или, напротив, примет подобное, с позволения сказать, ухаживание. Однако ни одно из предположений не подтвердилась. Камеристка с тихой горечью произнесла:

— И вы туда же, сеньор? Узнали, что я падшая, и решили развлечься?

— Если над тобой надругались, ты не падшая, — мягко ответил казначей.

— Когда это было! Вы не слепой, а спьяну мы все себя выдали.

— Ты о Роберто?

— Да. И не только о нём.

— Дон Стефано? — без обиняков и улыбки спросил казначей.

— Да, — глаза камеристки вспыхнули ненавистью, которую сеньор Мендес, испытывающий то же чувство, отлично заметил.

Не сговариваясь, они огляделись и, не увидев в коридоре никого из слуг, зашли в небольшую кладовку. Решив, что если рассказать самому, а не расспрашивать, то Кончита будет больше ему доверять, казначей откровенно продолжил:

— Этот сеньор узнал, что я незаконнорождённый, и оскорбил мою мать. Ему нужно было посмотреть кое-какие бумаги в моём ведомстве, и он дал понять — разгласит мою тайну. Сильно не повредил бы, но моё имя стали бы трепать все кому не лень, могли и уволить.

— Он угрожал моему сыну, чтобы я передавала ему все сплетни о сегильской знати, которые услышу в нашей людской или от слуг в других домах. Я стала его шпионкой! И спала с ним, когда он приказывал… — Кончита судорожно вздохнула, вспомнив ночь, когда дон Стефано решил её приласкать, а потом выгнал, как наскучившую собачонку.

— Что за сплетни? — быстро спросил мужчина.

— Я думала, он хочет жену из хорошей семьи взять, то есть решил: если мать невесты честная женщина, доброго нрава и с мужем хорошо ладит, то и дочь будет такая.

— Только? — казначей сразу сообразил, как нелепо угрожать служанке всего лишь ради того, чтобы узнать, какая из почтенных матерей девиц на выданье не наставила мужу рога и не склочница.

— Я слишком была напугана, чтобы рассуждать, — Кончита перевела дыхание. — Он ещё о приданом расспрашивал, что да как в разных домах, а потом лучшие дома, загородные прежде всего, были ограблены.

— Вот как… — протянул казначей и тихо прибавил. — Он гораздо богаче, чем могло ему принести поместье и каперство.

— Неужели? — ахнула камеристка. — Я думала об этом, но боялась, считала себя сумасшедшей.

— Дон Стефано вернулся в Сегилью лет семь назад. Как раз в эти годы грабежи стали более дерзкими и успешными.

— Не может быть! Такой знатный сеньор…

— Кончита, — казначей улыбнулся. — Я занимаюсь деньгами, интересовался разбоем. В военное время и дворяне за него брались.

— Если так… Что мы можем сделать?

— Уже мы? — усмехнулся мужчина. — Я согласен.

— Роберто ведь намекал…

— Я помню. Ты неспроста ведь взяла его в любовники.

— Сама не знаю… Роберто сказал, что сеньор угрожал его матери.

— Ох уж эти наши сеньоры… Думают, человека не только жалованием нужно держать, но и за горло. Роберто прямо сказал: не только ворюга, но не богохульник и не изменник.

— Разбойник?

— Возможно, — сеньор Мендес сам удивился, как легко далось ему обвинение. — Нужно узнать у твоего Роберто. Как ты сказала — сеньор не доверяет ему? Этим можно воспользоваться.

— Я… попробую, — Кончита ещё боялась, но решение было принято.

***

Вырваться к Роберто камеристка постаралась как можно скорее. Позволив ему утолить желание, обняла и шепнула.

— Боюсь, погубит тебя твой сеньор.

— Не лезь не в своё дело, болтливая баба.

— Как не моё? Думаешь, мне всё равно?

— Знаю я вас. Со мной тешишься, а пропаду я — найдёшь другого, чтоб перед ним ноги раздвинуть.

— Не хочу я, чтоб ты пропадал, — не позволяя себя оскорбиться, Кончита теснее прижалась к любовнику.

— Глупая баба. Лучше гуляй, сколько тело захочет. Не один, так другой.

— Роберто, ты говоришь, как отпетый. Не может такого быть, что никак тебе не спастись от твоего сеньора.

— Кто его разберёт… Хитрый он, — грубый и недоверчивый Роберто после утех расслабился, к тому же знал, как любовница ненавидит его сеньора.