Инес встала и опять поклонилась:

— Поздравляю вас, кабальеро!

Дон Стефано поклонился в ответ:

— Благодарю, но не стоит спешить, сеньорита. Я поделился своей надеждой с вашим почтенным отцом, хотя формальности пока не улажены.

— Тогда удачи вам! — девушка вежливо наклонила голову и села.

Идальго продолжил беседу задумчиво, но без подобострастия.

— Вы не хуже меня знаете, насколько важна ваша будущая должность, — он поднял чарку. — За успех вашей деятельности на страже закона!

Кабальеро почувствовал себя неуютно. Меньше всего он стремился быть строг в соблюдении законов Эспании. С досадой дон Стефано отметил, что отставной лейтенант принял к сведению, что его гость блестяще начинает карьеру, но не намерен пытаться извлечь какие-либо выгоды из знакомства. Почти против воли, повинуясь не отпускавшей надежде хоть раз поговорить с сеньором Рамиресом как с просителем, дон Стефано сам задал вопрос:

— Может быть, идальго, я смогу что-либо сделать для вас и для вашего Хетафе?

— Вашим долгом станет следить за соблюдением правил по взиманию налогов, за обоснованностью расходов сегильской казны и распределением королевских субсидий согласно воле Его величества. Для нас нельзя представить ничего лучшего, чем безукоризненное исполнение вами своих обязанностей.

Отвечая, идальго смотрел так же прямо, просто и учтиво, как дон Стефано давно привык. Наверное, схожими словами сеньор Рамирес напутствовал бы своего сына, хотя, конечно, взгляд его наполнился бы гордостью и теплотой.

Смирившись с разочарованием, дон Стефано хотел перевести разговор на лошадей дона Фадрике, но замер на полуслове с полуоткрытым ртом.

В комнату вошёл Хумесильо и без церемоний запрыгнул на колени к Инес. Девушка улыбнулась, отложила шитьё и стала гладить серого негодяя. Кот замурлыкал, подобрал лапы, посмотрел на кабальеро с видом полного превосходства, как умеют представители его породы, и зажмурил янтарные глазки. Глядя на нежные пальчики, погружающиеся в густую кошачью шерсть, мужчина чувствовал отчаянное желание оказаться на месте животного. Из остолбенения кабальеро вывел голос идальго:

— Любите кошек?

— А? Я? — дон Стефано не сразу сообразил, что за вопрос ему задан, но спохватился и отвёл взгляд от девушки: — Да, конечно.

На самом деле сеньор дель Соль к этим тварям был равнодушен, а Хумесильо готов придушить, но требовалось вернуться к приличиям. К счастью, хозяин не стал задавать пребывающему в растрёпанных чувствах мужчине новых вопросов, заговорив сам:

— В деревнях кошки такая же рабочая скотина, как лошади, зато в городах дамы делают из них живые игрушки. Моя сеньора Тереса ввела в Хетафе обычай баловать усатых-хвостатых, Инес любовь к кошкам переняла от неё…

Дону Стефано стало обидно, что какой-то четвероногий вызывает у девушки больше интереса, чем сидящий рядом пожирающий её глазами мужчина, сумевший соблазнить первую красавицу Сегильи. С трудом сдерживая желание схватить Инес и покрыть её поцелуями, он подумал: «Я выпил всего ничего! Проклятие! Сеньорита с каждым разом сильнее меня волнует. Она стала ещё красивее! Такая спокойная, невинная, я чувствую в ней огонь, но он заперт, а я с ума схожу от желания разжечь его до небес!»

Дон Стефано был рад, что может слушать, а не говорить, пока идальго вслух вспоминал:

— …Моя жена была из почтенной, образованной, хотя недворянской семьи. Некоторые полковые дамы вздумали кичиться происхождением перед ней, но я им намекнул, что не стоит так явно привлекать внимание мужей к красоте супруги однополчанина. А когда сеньору Тересу взяла под крылышко супруга полковника, угомонились и самые заносчивые. Сеньора де Суэда была и сама очень красивой женщиной, к тому же уверенной в чувствах к ней дона Эстебана.

Ошарашенный известием, что мать Инес была простолюдинкой, кабальеро не мог прийти в себя, а спокойный тон продолжавшего вспоминать идальго не позволял кабальеро собраться с мыслями.

— Помнишь, Инес, мы обсуждали с тобой, как часто подлинно знатные люди держатся учтивее и приветливей выскочек?

— Конечно, папа! — глаза девушки заискрились. — Когда в Хетафе приезжала графиня, родственница доньи Фенисы, она оказалась милой и любезной сеньорой. Мне десяти не было, но я хорошо помню, как перед ней лебезила гордая супруга дона Хосе, не замечая, что её сиятельство устала от заискивания.

— Как же не помнить! — расхохотался идальго. — Её сиятельство была рада, когда твоя мама обратилась к ней попросту, и они вместе сбежали на прогулку по нашим горам.

— Я для доньи Элисы собирала цветы, а потом мы славно посидели втроём на нашей любимой площадке и ели пирожки со сливами.

Дон Стефано вспомнил, что его мать не могла похвастаться длинной родословной, и ему стало казаться — идальго шутя отбрасывает важность происхождения не своей жены, а супруги покойного сослуживца, дона Алехандро Аседо дель Соль. С удивлением гость осознал: в Хетафе, в Тагоне многие вспоминали сеньору Тересу, но никто ни словом не обмолвился о её простом происхождении. Зачем сеньор Рамирес сам завёл разговор о семье покойной жены? Не будь Инес рядом, дон Стефано, возможно, задумался бы — считать ли девицу, рождённую в неравном браке, простолюдинкой, но теперь одного взгляда на дочь идальго оказалось достаточно — она, без сомнений, принадлежит к благородному сословию. Безупречная осанка, изящество в каждом движении, уверенное спокойствие лица и фигуры — всё свидетельствует о дворянском достоинстве. Инес воистину дочь своего отца, кем бы ни была её мать.

На следующее утро идальго собирался обойти поля и вернуться под вечер. Дон Стефано, предоставленный самому себе, завернул в уже знакомый ему храм частично от нечего делать, но хотелось и вновь взглянуть на старое изображение архангела.

В этот раз дон Стефано был готов увидеть непривычную по нынешним временам роспись и гадал, произведёт ли она на него то же впечатление, что и впервые. Как и в день благодарения больше полугода назад, поначалу архангел казался едва ли не детским рисунком, но затем будто ожил, а его глаза вновь приковали к себе внимание посетителя храма.

Вдруг разбойника будто ударили под дых — он понял, кого напомнил ему инквизитор. Невероятно, но бесстрастные, способные вмиг загореться глаза дона Себастьяна де Суэда делали его похожим на древний лик в провинциальном храме. В другой раз разбойник мог счесть совпадение забавным, но сегодня его будто обдало холодом. В душе вспыхнул страх: вдруг упрямый молодой человек догадается, что никакого колдовства при убийстве Гонсалесов не было и в помине? Ноги высокого и сильного мужчины стали ватными, дона Стефано качнуло, он побледнел так, что его состояние заметил старый священник:

— Сеньор, что с вами? Вам нехорошо?

Слова отца Мартина помогли разбойнику взять себя в руки:

— Не беспокойтесь, святой отец, я в прошлый раз был здесь в день поминовения и сейчас вспомнил покойных родителей.

— Вы их, должно быть, очень любили? — наивно улыбнувшись, произнёс старик.

— Я очень любил отца, — в кои-то веки дон Стефано сказал чистую правду.

***

Незадолго до сумерек, дожидаясь слугу, который должен был доложить о возвращении сеньора Рамиреса, кабальеро услышал шум. Поначалу ему показалось — где-то ссорятся, но потом крики стали слишком громкими для мирного наполовину обезлюдевшего Хетафе.

Кабальеро сидел под навесом и смотрел в сторону, откуда до него доносился шум, в котором стали различаться слова: «Ведьма! Сжечь! Инквизиция!» Взволнованный хозяин харчевни боязливо шепнул:

— У нас начался падёж скота, будто мало нам неурожаев!

Внезапно на площадь выбежала женщина, изо всех сил стремившаяся скорее добраться до дома идальго. Должно быть, отчаяние придало ей сил, и она сумела опередить преследовавших её селян, швырявших камни. Дон Стефано, наблюдая за травлей, предпочёл укрыться в тени. Никогда раньше кабальеро не видел подобной расправы и не хотел даже близко подходить к беснующейся толпе. Открывшаяся калитка ворот усадьбы идальго изумила сеньора — неужели Инес хотела впустить в дом преследуемую односельчанами ведьму? Женщине наперерез бросился какой-то детина и загородил спасительный выход, а другой крестьянин оттащил ведьму в центр площади.