Никто не обратил внимания ни на якобы молящуюся пожилую сеньору, ни на кабальеро, преклонившего колени недалеко от неё.

Дон Стефано, делая вид, что читает молитву, тихо заговорил:

— Из-за ярмарки у вас посетителей больше обычного. Мне нужно, чтобы вы любыми путями завлекли… — дон Стефано назвал имена кабальеро, на ипподроме заглядывавшихся на Инес, — а затем устроили облаву на ваше заведение, чтобы к утру весь город знал, где эти сеньоры провели ночь.

— Но… среди них есть скромные молодые сеньоры… Прапорщик…

Кабальеро нетерпеливо прервал её:

— Я сказал — любыми путями! Хоть опоите, хоть сонного зелья пусть им подсыплют за ужином, хоть позовите на помощь, ваши люди их оглушат, а потом к вам притащат. Придумайте способ, люди вашего ремесла изобретательны. Плачу пятьдесят золотых сейчас, пятьдесят, когда исполните, что я сказал.

Деньги превышали выручку борделя за несколько ярмарок, но сводня потребовала:

— Двести! Сто и сто.

— Хорошо, — раздражённо бросил ей дон Стефано, не видя смысла тратить время на торг.

Вечером четверо мужчин собрались в той же таверне, где пообедали. Заказав ужин, сеньоры решили для начала отведать вина из Хетафе. Дон Стефано, по своему обыкновению, тайно распорядился подавать ему разбавленное — слуги в тавернах, если им хорошо заплатить, проявляют ловкость не хуже фокусников. Однако идальго помешал его плану.

— Сегодня, друзья, буду у нас виночерпием! За встречу мы уже пили, теперь тост за наших близких.

Осторожно глотнув, дон Стефано нашёл вино превосходным и довольно лёгким. Он хотя знал о коварстве молодого вина, но подумал — вино из Хетафе, даже неразбавленное, не заставит его потерять голову.

Дон Бернардо, осушив свой бокал, довольно цокнул языком.

— Отличное вино! В прошлый раз вы угощали меня выдержанным. Прошло десять лет, а я помню!

— Вы приезжали с семьёй, наши мальчишки удрали в горы и вернулись утром. Бедная донья Клариса ужасно переволновалась.

— Сеньоре Тересе пришлось её успокаивать, хотя у самой сердце было наверняка не на месте.

В разговор вступил дон Фадрике:

— Помню, Алонсо, как отец меня выдрал после нашей с тобой такой же проделки.

— Мой меня за то, что забыл, какой у тебя строгий отец, — друзья наедине были на «ты» и расслабились за вином, затем идальго обратился к дону Бернардо. — Жена, когда вы приехали, беспокоилась, что донья Клариса успела привыкнуть к удобствам городской жизни.

Красный от вина комендант расплылся в улыбке:

— Супруга была только рада вспомнить походное время, я больше за дочь переживал — она к тринадцати годам стала настоящей барышней.

— А пришлось её вместе с Инес снимать с вишни! — расхохотался идальго. — До чего обе перемазались вишнёвым соком!

Мужчины спохватились и глянули на дона Стефано, слушавшего с блаженной улыбкой. Чуть раньше кабальеро казалось: его разум сохранил полную ясность, хотя уверенность в твёрдости ног поколебалась. Сейчас сеньора посетило чарующее видение: как наяву тридцатипятилетний мужчина представил Инес (разумеется, не ребёнком), сидящую на дереве, спелую, как сладкая вишня, и болтающую ногами. Воображаемый ветер приподнял подол простой юбки, облегающая бёдра ткань трепеталась. Дон Стефано резко втянул носом воздух, и тут его будто бритвой полоснул быстрый взгляд обычно рассеянного дона Фадрике. Лёгкий хмель на миг отпустил кабальеро, но меланхоличный капитан отвёл глаза и, вновь приняв отрешённый вид, поднял бокал:

— За достойнейших дам!

— За прекрасных сеньорит и сеньор! — подхватил дон Стефано, решивший, что острый взгляд странного господина ему почудился.

Мужчины осушили очередные чарки вина, затем идальго объявил:

— Донья Клариса — замечательная женщина! Долгих ей лет!

Дон Бернардо был очень доволен, но взгрустнул, не имея возможности ответить тостом за здоровье сеньоры Тересы. Комендант был благодарен господу и родне за свою почтеннейшую супругу, никогда даже в мыслях не изменял ей, но, глядя на прекрасную жену друга, думал: «Хорошо, что на свете есть женщины, сочетающие обворожительную красоту и добрый нрав с преданной любовью к своему мужу».

Сосредоточившись и решив, что способен уверенно ворочать языком, дон Стефано предложил тост за семейное счастье. Пожилые сеньоры охотно его поддержали. Разговор перешёл на пути, которыми можно достичь согласия и честности между супругами. Первым доверительно рассказал дон Бернардо:

— У нас с моей доньей Кларисой простая история: нас сосватали, и вот уже больше четверти века живём душа в душу.

— У нас с Тереситой ещё проще: встретились, с первого взгляда полюбили друг друга, через три месяца обвенчались. Я если о чём и жалею, так что потерял целых три месяца!

— А я женился на деньгах, — отрешённо пробормотал дон Фадрике, глядя в никуда. — Жаль, что небо не послало нам детей, но огорчила меня супруга только однажды — когда умерла.

Дон Стефано сидел, пригорюнившись — давно поставленная им задача найти жену, которая сделает его дом и приятным, и уважаемым, по-прежнему не имела решения. Вид у кабальеро был растерянным и обиженным на судьбу, дразнившую множеством способов составить с виду удачную партию, любой из которых мог обмануть ожидания. Озабоченность единственного в компании неимеющего опыта супружеской жизни мужчины не укрылась от идальго, подлившего всем вина:

— От наших советов по поиску семейного благополучия вам, дон Стефано, проку не будет, а вот выпьем за ваше будущее счастье с достойной супругой мы с большим удовольствием.

Сеньор дель Соль встал, хотел поднять бокал, но пошатнулся, вынужденно схватился за стол и помотал головой. Его собутыльники сумели сдержать улыбки и подождали, пока их младший приятель восстановил равновесие и упрямо произнёс:

— Благодарю, почтеннейшие сеньоры! — дон Стефано сел, вернее, плюхнулся на свой стул.

Компания почти закончила ужин, темнело, в бочонке виднелось дно, мужчины скоро бы разошлись. Вдруг послышался шум, и в таверну ввалился присматривавший за девушками из Хетафе здоровяк, держащий за шиворот щуплого молодчика с бегающими глазами. Вслед за ним, обнимая пышногрудую, замотанную в мантилью и плачущую односельчанку, вошла Инес.

— Папа, этот негодяй напал на Касильду и… — девушка глянула на прислушавшегося хозяина таверны, подошла ближе к сеньорам и тихим голосом очень серьёзно рассказала: — разрезал ей шнуровку на груди. Представление закончилось в сумерки, мы собрались к тёте Леонарде, как вдруг… Если бы не Педро…

Инес с благодарностью посмотрела на польщённого до кисельного состояния парня, простодушно ответившего:

— Вы, сеньорита, ему так ловко подставили ножку…

Дон Стефано взъярился на то, что деревенщина смеет говорить о ножках очаровательной юной дворянки, но выразить возмущение не успел — в таверну вломились двое стражников, которым идальго коротко приказал:

— Всыпьте этому негодяю десяток плетей, чтоб три дня сесть не мог и подумал о своём поведении. В Хетафе о подобных шуточках давно позабыли, а в Тагоне взялись.

— Ваша милость, — захныкал молодчик. — Я не знал, что девчонка идёт с вашей дочерью, я бы никогда не оскорбил сеньориту!

— Ещё пять горячих за эти слова! Может, запомнишь, что честных девушек, даже простых, нельзя трогать, а грубые шутки забудешь! Или тебя за нападение с ножом сдать под суд?

Горе-шутник посерел, а стражники потащили мерзавца на задний двор. Велев парню и всё ещё всхлипывавшей Касильде подождать, сеньор Рамирес позвал дочь за стол и налил ей немного вина, разбавив его водой, а своим друзьям и дону Стефано объяснил:

— Молодые дурни устраивают иногда совершенно свинские штуки. Один заведётся изобретательный негодяй, верховодит другими, а они идут за ним, как бараны за козлом. Так ведь и до настоящих злодейств рукой подать! Скажу алькальду Тагоны, чтобы присмотрел за местными бузотёрами. Жаль, что вечер неприятно закончился, мы хорошо посидели.