– А ну, брысь отсюда!

– Фу! Какое бескультурье! – сфоткала охранника Алена. – Так разговаривать с дамой!

– Сейчас тебе будет культура, – достав из кармана ключ, затопал мужчина в сторону калитки.

– Постойте! – воскликнула Алена. – Извините, я все объясню. Дело в том, что моя племянница учится в этой школе…

«Блин! Чего стою?! – шарахнуло мне по мозгам. – Драгоценное время трачу!»

Развернувшись и уже не пригибаясь, я побежал за школу. Лишь возле самой двери огляделся, достал врученный напарницей ключ и вставил его в замочную скважину.

Внутри было темно. Уличный свет, проникающий через единственное в этом закутке небольшое окно, позволял увидеть несколько ступеней лестницы, ведущей к еще одной двери. Стараясь шагать беззвучно, я поднялся, приоткрыл ее и высунул голову. Там был коридор – слишком узкий и короткий для главного, но с одной его стороны окна выходили на улицу, так что ориентироваться получалось. Можно было включить фонарик на телефоне, но отсвет луча мог заметить охранник, и тогда пришлось бы спасаться бегством. А завалить первое же порученное дело в самом начале очень не хотелось, больше всего из-за Алены. Свою-то часть работы она выполнила, а я мог пустить ее старания насмарку. Не годится.

Пристально всматриваясь в полумрак и прислушиваясь, я дошел до главного коридора, широкого и длинного, ведущего к центральному входу. Но разглядеть его как следует не получалось, там не было окон. Некий минимум освещения давали отходящие от него боковые ответвления вроде того, по которому я до него и добрался.

Вдоль стены я стал пробираться к выходу. Так и подмывало достать телефон и направить перед собой луч фонарика – слишком жуткой казалась расползшаяся впереди темнота. Казалось, школьный коридор обрывается в никуда, в черную дыру, в бездонный космос… Успокаивало лишь, что до меня там уже побывали люди – Иван и Алена. Струсить сейчас и повернуть назад значило бы упасть в глазах Алены ниже плинтуса. Больше всего меня заботило именно это; как отнесется к моему малодушию Дмитрий Иванович, мне было плевать – я даже не стал бы заходить с ним прощаться, отправился бы сразу на вокзал. Вот почему, несмотря на стекающий между лопаток холодный пот, я продолжал идти навстречу могильной космической черноте. Кстати, а почему там настолько темно? Ведь свет, пусть и слабый, должен проникать внутрь дома отсюда. Хотя с чего вдруг он чего-то должен? Кто вообще может знать, как ведет себя свет на границе параллельных миров? Интересней было задуматься о другом: почему срез этих миров проходит именно там, где кончается школа, а не там, где, по идее, должен располагаться фасад чужого здания? Ведь снаружи хорошо видно, что дом углубляется в школу, а значит, там, где я сейчас шел, уже должны быть его, а не школьные коридоры.

Эти размышления, конечно же, не приносили никакой практической пользы, кроме той разве, что отвлекали от леденящего ужаса, подступавшего, невзирая на все безмолвные уговоры и ухищрения, все больше и больше. А когда до квадратного зева потусторонней темноты осталось всего два-три шага, я отчетливо понял, что сделать их меня не заставит никакая сила на свете. Знал, что стану презирать себя до конца жизни, что никогда не прощу себе ни упущенной возможности испытать неведанное; побывать там, где, возможно, никто еще не был; того, наконец, что могло быть у нас с Аленой, но теперь не будет уже никогда… Я все это понимал и знал, и все-таки повернулся, чтобы сбежать.

И тут словно ниоткуда вырос охранник. Тот самый, кого отвлекала Алена. В руке он сжимал полицейскую дубинку, которой немедленно и замахнулся.

Вскинув руки, я невольно попятился. И в следующий миг охранник пропал. А коридор стал вдруг шире и короче. Шагах в двадцати он заканчивался двойными стеклянными дверями с турникетами перед ними. А еще он был ярко освещен льющимся непонятно откуда светом. За дверными стеклами виднелись незнакомые здания и заснеженная площадь с темным выступом на квадратном постаменте в центре.

Осознание, что я нахожусь в ином мире, пришло не сразу. Какое-то время я продолжал пялиться на то, что виднелось впереди за дверями, пытаясь сообразить, каким образом в школе образовался еще один выход и почему через него видно то, чего несколько минут назад стопроцентно не наблюдалось, причем там явно был день, а не поздний вечер. Пропавший охранник тоже весьма озадачивал, я бы ему, пожалуй, даже обрадовался: хотя бы спросил, что это за хрень. Подумав так, я повернулся, в надежде увидеть блюстителя школьного порядка, но впереди простирался все тот же ярко освещенный пустой коридор. По обеим его сторонам были расположены двери и темнели проемы ответвлений.

Почувствовав, что задыхаюсь, я лишь через несколько панических мгновений понял, что вдохнув перед ожидаемым ударом дубинкой, так и не выдохнул. После того как я отдышался, ко мне стал наконец-то возвращаться рассудок. Правда, делал он это весьма неохотно, и чем яснее становилось истинное положение вещей, тем сильнее ему хотелось нырнуть в спасительное небытие.

Но теперь, осознав, где оказался, я нуждался в его помощи как никогда и, стараясь не поддаваться панике, принялся рассуждать. Первым делом стал себя успокаивать: ничего страшного не случилось. Напротив, все прошло точно по намеченному плану. Не считая не вовремя вернувшегося охранника. А может, наоборот вовремя – иначе бы я попросту позорно сбежал, не доведя начатое до конца. А так, пусть и с посторонней помощью, я все-таки попал внутрь дома. Однако это была лишь половина дела. Даже не половина, а лишь самое его начало. Прежде здесь уже побывали Алена с Иваном, так что мое проникновение сюда не принесло ничего нового. Образно выражаясь, я был всего лишь Джоном Гленном – третьим после Гагарина с Титовым человеком, побывавшим на околоземной орбите. Теперь же следовало повторить подвиг Алексея Леонова и выйти в открытый космос. Если, конечно, «звезды примут нас», как пелось в замечательной песне старого фильма.

«Ну что ж, – сказал я себе, – ключ на старт!» И зашагал к стеклянной двери, втайне надеясь, что снова окажусь в школьном коридоре и заполучу-таки дубинкой по кумполу. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Я спокойно дошел до турникетов и лишь тогда остановился, поскольку они оказались заблокированными. Осмотревшись по сторонам, увидел справа застекленную кабинку, где, судя по всему, должен был сидеть человек, дающий «добро» на вход и на выход. Сейчас, к огромной радости, кабинка была пустой, поэтому я попросту перепрыгнул через турникет и направился к двери.

«Вышел, развернулся – и сразу назад», – вспомнилось наставление Менделева. Он мог бы этого не говорить, я и сейчас был готов развернуться. Но делать это буквально в шаге от цели было бы уже совсем позорным малодушием и непростительной глупостью.

– Вышел – и сразу назад, – открыв дверь и ступив за нее, произнес я вслух. И, вдохнув вкусного морозного воздуха, добавил: – Это маленький шаг одного человека, но…

Закончить историческое изречение Нила Армстронга не удалось. Сзади раздалась заливистая трель свистка, загрохотал шум тяжелых подошв и прозвучало зычное:

– Стоять! Руки за голову!

В тот момент появилась стопроцентная уверенность, что это не кто иной, как школьный охранник. Было некогда размышлять, каким образом он сумел проникнуть внутрь дома. Понятно, что в этом случае логичнее было бы не убегать, а стоять на месте, сдаться на милость победителя и вернуться с ним в родной мир, сочинив по ходу дела более или менее правдоподобную историю. Но логика находилась в тот момент от меня отнюдь не в шаговой доступности, а потому, не оглядываясь, чтобы не тратить драгоценные секунды, я в два прыжка миновал ступени крыльца и помчался к углу здания. Возможно, в этом и было спасение. Ведь осознание, что позади вовсе не безобидный школьный охранник, могло ввести в ступор, заставить сбавить скорость, а тогда… Уверен, что ничем хорошим это бы не закончилось.